Всю книгу можно БЕСПЛАТНО СКАЧАТЬ на сайте LITRES.RU по ссылке: http://www.litres.ru/maksim-valerevich-fedosov/desyat
Все истории из книги «X» можно прочитать на сайте Максима Федосова: http://maximfedosov.ru/
1.
«Так устроено время на нашей планете, что во вчерашний день вернуться уже нельзя. Но никогда не бывает «нельзя» до конца. Всегда есть какие-то укромные уголки, где немножко, но «можно». Есть на Земле одно такое загадочное место. В очередной чукотской экспедиции занесло вашего отца на такой далёкий восток, что дальше уже некуда, — в прямом смысле слова «на край земли». Это место знает любой школьник из учебника географии — это Берингов пролив.
Именно здесь можно вернуться … во вчерашний день. Тут, на самом восточном краешке России, на стыке Ледовитого и Тихого океанов, есть маленький остров имени капитана Ратманова, а в четырех километрах от него – второй остров, поменьше, но уже американский. Второй остров ещё мельче – остров Крузенштерна. Известно, что между этими островами проходит линия перемены дат. Так что, если отплыть четвёртого июля с русского острова на восток, пересекая линию перемены дат, можно вернуться в третье июля… и что-то исправить в прошлом… Представляете? Всего четыре километра отделяет сегодня от вчера…
Жаль, что это всего лишь шутка. И вы знаете, и я… что ничего нельзя исправить в прошлом. Нам остаётся лишь исправляться в будущем. Что я и пытаюсь делать, когда пишу эти строки. Возможно, я виноват перед вашей матерью, с которой не заладилась жизнь, но я сделал всё, что смог, чтобы сохранить семью. И теперь мне остаётся лишь писать вам письма, и радоваться без памяти, когда я вижу вас, возвращаясь домой. Видеть вас юными, красивыми, полными любви и здоровья, надежд и ожиданий. Видеть ваши порою бестолковые, но милые заботы, ваши затаённые влюблённые глаза..!
Поэтому и вам, доченьки мои, я желаю одного – не жалейте, что прошло, старайтесь смотреть через призму своих прошлых ошибок на будущее. Не кляните себя за них, не расстраивайтесь. Но и не допускайте впредь. Иначе вам придётся ехать сюда, на край Земли.
Ох, мои славные и милые Галка, Ленусик и Танюшечка… Много видел я здесь, много размышлял. Но судьба ваша волнует меня больше всего. Кем вы вырастете? Кем будете? Кто будет рядом с вами? Кто защитит? Беспокоюсь я потому, что силою судьбы моя профессия не связана с домом. Это и счастье моё, но одновременно и боль и переживание. И разорвать эту жизнь пополам, остаться дома, — для меня равносильно тому, как сесть на мель. Остаться дома, зарыться в пыль архивов, угаснуть в заботах и мелочах, «зависнуть» между домом и магазином с авоськой и батоном, отказаться от познания мира и созерцания его божественного великолепия, — это выше моих сил. Поэтому в каждом своём письме я прошу прощения у вас, что не могу быть рядом с вами так часто, как хотелось бы. Всего месяц в году – это единственный мой законный отпуск, который я могу подарить только вам. В остальное время я могу подарить вам лишь свои очередные «камешки», редкие фотографии и эти тёплые строки письма…
PS. Кстати, когда вернусь, вместе пересмотрим ещё раз коллекцию минералов, в этот раз привезу совсем интересные экземпляры, таких вы ещё не видели. Могу сказать по секрету, вы вообще увидите эти экземпляры раньше, чем наши старики в Академии наук. Интересно? За сим прощаюсь,
ваш отец Алексей Германович Королёв.
Татьяна складывает письмо. Написанное в северных холодных морях, оно, тем не менее, излучает такое человеческое, родное тепло, что у Татьяны дрожат руки, и крупные тёплые слезы капают на старую пожелтевшую бумагу, старательно исписанную много лет назад шариковой ручкой. Бумага впитывает слёзы и молчит.
А тем временем часы над столом бьют полночь. Татьяна бережно вытирает письмо, вкладывает его в конверт и возвращает в старую выцветшую коробку, от которой пахнет сыростью, морем и далекими странствиями. В этой коробке, доставшейся ей от отца, она теперь хранит самое дорогое, что у неё есть — его письма.
Двенадцать писем. Непрочитанных когда-то...
Как странно, что она не получала, не видела, не читала этих писем тогда, почти двадцать лет назад. Как бы эти письма прозвучали тогда… Как бы они могли изменить её жизнь. И, наверное, – жизнь её сестер и матери. Хотя разве могут несколько тёплых и добрых слов изменить человека, его характер, изменить отношение к окружающим? Странно устроен человек, — одни и те же слова могут быть пропущены без внимания в двадцать лет, расслышаны и поняты в сорок лет, а в шестьдесят человек может горько рыдать над теми же самыми словами…
Не зря ведь сказано: «в начале было Слово»…
2.
История знакомства её родителей, Алексея и Элеоноры Королёвых, по-советски проста и незатейлива. Оба учились на геологическом факультете в одном ВУЗе, вместе ездили в летние геологические экспедиции, работали на «развалах», жили в старых, разрушенных бараках, по вечерам пели песни под гитару у костра, вместе рисковали жизнью на крутых речных порогах, жили в одной палатке, возвращались в столицу, переполненные впечатлений.
Всё — вместе.
Пока не решили, что это на всю жизнь. Решение это пришло тоже не сразу, понадобились сотни километров дорог, десятки туристических маршрутов, недели расставаний, месяцы недомолвок, яркие дни прощений и, наконец, один месяц, проведённый на море.
Этот месяц они хорошо запомнили на всю жизнь. Верили, что надпись «Лёшка плюс Элька», увековеченная на скалах черноморского побережья не сотрётся в ближайшие сто лет. Они так и не узнали, что на месте этой скалы уже через год начали строить профсоюзный санаторий. А фотографии, с трепетом вставленные в альбом, к сожалению, не передавали той нежной интонации и протяжных криков, которые словно чайки раздавались когда-то над пляжем:
— Лешка!
— Элька!
Словом, Алексей даже не успел сделать Элеоноре предложение, этот вопрос решился как-то сам собой, так, между делом.
Однажды они поехали гулять по Арбату, впервые — двоём, без шумной студенческой компании. Зашли в красивый магазин, — оказалось, — ювелирный.
Элеонора долго примеряла колечки и брошечки, а потом показала Алексею замечательный свадебный комплект из двух колец. Когда он вопросительно посмотрел на неё, она легко вскинула хрупкими плечиками, подняла тонюсенькие брови и глядя прямо в глаза Алексею, произнесла: «Ну, а что? Ты же всё равно мне предложение сделаешь? Или не сделаешь?»
Колечки были куплены. Шумная свадьба была сыграна через два месяца. По добрым советским традициям на свадьбе на родительские деньги гулял практически весь выпускной курс института, а утром, через четыре шумных дня, Элеонора со своим студенческим беспорядком заехала в квартиру на Кронштадтском бульваре, которую бабушка Алексея оставила молодым, уехав к сестре в деревню. Едва успев поклеить обои в своей теперь уже новой «старой» квартире, Алексей уехал в свою первую командировку на Алтай, а Элеонора осталась одна в ожидании прибавления семейства. Так весело и дружно началась семейная жизнь четы Королёвых.
Впервые оставшись одна, Элеонора каждое утро, ещё лежа в постели и сладко потягиваясь, предавалась воспоминаниям о совместных с мужем походах, горных тропах, далёких казахских степях, о ночных кострах и сладком бренчании гитары... Затем резко вставала и, садясь у старого трельяжа, рассматривала себя в утреннем зеркале, как бы воспринимая свою новую роль жены и будущей матери:
— Ну, — не королева, — успокаивала она себя, — но Королёва!
Смену фамилии она восприняла серьёзно, навсегда отказавшись от неприятных ассоциаций и детских прозвищ, доставшихся вместе с девичьей фамилией; и теперь, на зависть подругам она смело расписывалась в документах, старательно выводя каждую букву в своей новой фамилии.
Была Рыжова, стала Королёва.
Вскоре в молодой семье родилась Галочка, Галчонок, Галя – первая дочь четы Королёвых.
Молодая бабушка, — мама Элеоноры — переехала поближе к дочери и вплотную занялась помощью молодой маме. В первые годы она взяла на себя все заботы о внучке, — гуляла с маленькой Галочкой, кормила её и водила в садик. Каждый раз, одевая и успокаивая внучку, бабушка находила очень разнообразные слова, чтобы напомнить ей о близкой маме, которая «вот-вот придёт сейчас из магазина», и о далеком папе, «который непонятно где мотается, этот твой папаша».
Тёща действительно не понимала, и не хотела понимать, как это молодой отец может одиннадцать месяцев отсутствовать дома и не помогать своей молодой жене нести бремя домашних хлопот. «Ладно бы, — думала она, — привозил мешок денег, а то ведь вместо денег привозит мешок камней».
Молодой папа действительно не вылезал из командировок. Это были первые, самые интересные годы начала профессии: сначала командировка на Алтай, затем первая заграничная командировка в Танзанию, откуда он начал привозить первые необычные минералы в свою будущую коллекцию. Затем будут Камчатка, Мексика, Африка… новые интересные задачи и совершенно невозможные условия проживания. Институт, в котором работал Алексей, был на передовом крае геологической науки и отказываться от поездок Алексей не просто не хотел, — а попросту не мог. Иначе пришлось бы уходить из института совсем и устраиваться на лабораторную работу, а этого он терпеть не мог.
Галю, свою первую дочь, он незабываемо ярко и шумно встречал в роддоме, — удалось договориться о подмене в экспедиции, и Алексей примчался прямо в роддом, — свежий, пахнущих лесом и костром, он перепугал медсестер и врачей своим охотничьим тулупом и кирзовыми сапогами, оглушил неимоверными подарками, и родную супругу и весь персонал, — из машины его помощники долго доставали подарки: конфеты, ящики с шампанским и цветы. Шампанское Алексей непременно решил открыть прямо у входа в родильный дом, и до самого вечера в микрорайоне, прилегающем к родильному дому, раздавались хлопки открывающихся бутылок и здравицы маленькой дочке.
А уже через неделю молодой папа опять уехал в очередную экспедицию. На этот раз почти на год.
На выписку из роддома Лены, своей второй дочери, он опоздал, причём — на два дня: не рассчитал длинной дороги поездами и самолётами с Камчатки. Он увидел её уже дома, — примчался из аэропорта весь взлохмаченный, небритый, но с полными сумками подарков, цветов и… камней для своей коллекции.
Третьего ребёнка, Танечку, которая родилась через шесть лет после свадьбы Элеоноры и Алексея, уже встречали из родильного дома без него. Он приехать и отпроситься не смог.
3.
Может быть, именно с этого момента и началось какое-то немыслимое раздражение у Элеоноры к профессии и работе мужа. Сначала она пыталась писать это в письмах, но потом писать устала, — стала устраивать скандалы в тот момент, когда он приезжал на месяц (или меньше) домой из очередной экспедиции, собираясь в следующую. Нервы и терпение Элеоноры стали сдавать, — сказывалась и усталость, и желание найти себя в настоящей профессии, в коллективе, в работе, и желание разгрузить уставшую маму-бабушку от забот с внучками. Домашний быт «тяжёлым камнем» опускался и опускался на её хрупкие плечи, и ей становилось невмоготу нести всё это одной. Она так и говорила Алексею: «Я больше не пущу тебя в экспедиции, хватит, наездился…»
Но Алексей был непреклонен.
Он вырывался снова и снова в очередную экспедицию, с вокзалов звонил домой, извинялся, просил прощения, обещал, что вернётся очень скоро... Без экспедиций, без дня и ночи, проведённых под раскаленным солнцем и холодной луной, без горячего степного прелого запаха, без замирания от горных круч, без влажного утреннего тумана, без этого ежедневного преодоления себя наедине с природой, он не мыслил своей жизни.
За следующие тридцать лет Алексей побывал в командировках на Урале и Чукотке, на Камчатке, в Мексике, Индии и даже в Северной Гвинее, — был в самых известных геологических экспедициях. Об этих экспедициях не писали передовицы газет, не рассказывали восторженно по телевизору… Алексей был не просто геологом, он был химиком по образованию, занимался минералогией — химическим анализом редких пород минералов. О своей профессии в семье он рассказывал редко, и все, даже его супруга, считали, что папа – простой геолог, который день и ночь «лазает» по горам, отбивает редкие породы камня и изучает его «практически под лупой». На все вопросы о работе и командировках, он всегда отшучивался и называл себя «копателем». В его камнях, то есть редких породах камня, дома никто не разбирался, все смеялись над тем, как он дорожил своими «камешками», а он на полном серьёзе говорил, что его минералы – это редкие загадки, так как совсем не исследованы наукой. С виду в его коллекции были куски породы, часто похожие на гранит или базальт, однако только он один знал цену многим экземплярам. Он никогда не говорил о ценности многих экземпляров из коллекции, то ли просто умалчивал об этом, то ли просто не хотел заострять на этом внимание. Вообще, он часто на серьёзные вопросы отшучивался, говорил, что в командировках он настолько скучает по простой шутке, смеху, простому общению, что дома говорить о делах совсем не любил.
Редкие минералы — это было дело всей его жизни. Из каждой поездки, из каждой экспедиции он привозил несколько небольших камешков, разного цвета и структуры, но очень красивых. Это были не алмазы, но достаточно красивые и необычные камни, — среди них попадались и нефриты, и халцедоны, и черные переливающиеся опалы, и куски довольно редких камней, названия которых мало кто знал, — жадеиты, галениты, маджориты. Когда он показывал свои редкие находки домашним, они посмеивались над ним, хотя долго рассматривали камни, крутили в руках и подносили к лампе. Некоторые камни имели особенность — они меняли цвет в зависимости от освещения. Так, если смотреть на них днём, при солнечном свете, любой не сведущий в геологии человек сможет запросто перепутать кусок гранита и эти породы. Элеонора смеялась больше всех:
— Другие алмазы ищут и золото, а ты привозишь какие-то куски гранита и мрамора. Его вон полно в любом карьере, хочешь ковшом черпай.
Алексей пропускал её едкие замечания мимо ушей, понимая, что она наверняка догадывается о ценности тех или иных экземпляров, но всё равно ему было обидно, что его работу никто не ценит и даже не видит — он знал об этих минералах всё, ведь именно он в институте возглавлял исследования химического анализа редких минералов. Рассказывая дочкам о коллекции, он в подробностях раскрывал секреты и особенности каждого камешка, показывал весьма необычные свойства камней.
— Понимаешь, — как-то объяснял он Танюше, показывая чёрно-серый кусок какой-то неведомой породы, — бывают, конечно, алмазы и бриллианты, — но это всё видимая красота. За такие камни люди убивали друг друга, целые империи шли войной друг на друга ради этих драгоценных минералов. Но есть в природе совсем другие камни, которые, на первый взгляд, не имеют никакой ценности, и их суть, свойства можно обнаружить только при химическом анализе. Вот, например, посмотри, — это галенит, — показывал он кусок серебристого камня, больше похожего на кусок олова. — Вот эти камни мягкие и белые — это известняки, а это вот белые кристаллы, похожие на крупную соль — это рутил. Эти камни ценны тем, что внешне они совсем не ценные, их ценность как бы спрятана внутри. Только в лаборатории можно увидеть их настоящий состав и понять их ценность. Поэтому они мне интересны.
— Пап, а почему ты занимаешься камнями?
— Камень, дочка — это история Земли. Изучив возраст и структуру камня, можно прочитать всю историю планеты, прочитать и понять прошлое. А прочитав и поняв прошлое, можно понять и будущее, или хотя бы предположить его. Ведь камень — это не просто кусок породы, — это основание, на котором выросло всё, что ты видишь вокруг себя. Мало того, камень — это ещё и духовный символ.
— Какой?
— Духовный. Знаешь, кого называют «краеугольным камнем»?
— Это как?
— Ну, на «краеугольном камне» устроено всё мироздание. Так называют Бога, который создал всю вселенную, нашу планету, людей, природу, всё живое на Земле. А краеугольным он называется потому, что в древности при строительстве дома в угол, под фундамент, клали большой камень специальной формы, чтобы дом стоял крепко. Ведь если такого камня не будет, — угол дома будет опускаться и дом рассыплется. Так и наш мир — если бы в его основание был бы положен не тот «краеугольный камень», планеты Земля давно бы уже не было.
— А какой камень положили, правильный?
— Конечно, дочка. Камень — это и есть Бог, который создал наш мир, а затем, когда люди утратили веру, послал Сына своего на Землю в облике человека и показал людям пример того, во имя чего нужно жить...
— А как он показал?
— Он был хорошим, честным человеком, помогал людям, излечивал их от болезней, наставлял людей в вере… но священники того времени не нашли в себе силы поверить Ему. Он показал людям образец жизни. А его…
— Что?
— Его убили. Распяли на кресте. Вот видишь, у тебя крестик висит на шее, посмотри.
— Да.
— Вот это и есть «краеугольный камень». Это наш Бог. И он хранит тебя. И меня.
— И Галю с Леной?
— Да, и Галю с Леной, и маму и всех нас. Весь мир.
— Но все-таки, пап, есть же камни, которые стоят очень дорого, почему ты не собираешь их? Алмазы, например… мама говорила, что один такой камень мог бы сделать нас богатыми.
— А мама твоя знает, что делать с этим богатством?
Таня округлила глаза и обвела взглядом свою маленькую комнату:
— Пап, как что делать? Сколько всего можно купить!
— Нет, дочка, есть вещи поважнее богатства и красоты.
Но Таня уже не слышала его, — она вприпрыжку бежала в соседнюю комнату к сёстрам, чтобы рассказать о том, что она собирается купить, если папа вдруг в экспедиции найдет алмаз.
Став старше, дочки снова и снова задавали ему вопросы о его коллекции, и он внимательно и подробно объяснял все особенности и свойства минералов. Но всё равно — вопрос об алмазах и бриллиантах волновал дочек больше, чем, например, целебные свойства опала и нефрита. Отец показывал и демонстрировал свойства галенитов, халцедонов, зеленого гарниерита, черного опала, бенитоита, — но в этих малоизвестных и сложных названиях они быстро запутывались.
— Пап, почему в твоей коллекции больше чёрных и серых камней, почему ты не ищешь какие-то яркие, цветные, красивые камни? Что это вот за белый камень, почему он какой-то холодный?
— Ты не смотри, дочка, что он холодный. Он лежал миллионы лет на далеком Севере, он привык быть холодным. Но как только я взял его в руки, — смотри, — он моментально согрелся, чувствуешь, — положи его в руку! Видишь, — он уже тёплый, он быстро нагревается, его еще называют «Жаркий лёд». Представляешь, камень, простой камень сразу отвечает на тепло другого? Другие же камни совсем наоборот, — сколько ни держи их в руке, они не нагреваются, а остаются совершенно холодными. Представляешь, и камни, как некоторые люди, — мы к ним с теплотой и светом, а они отвечают нам холодностью. Вот так, девочки… — заканчивал отец, пока Лена с Таней вертели «камешки» в руках и пытались на них дышать. Потом он вспоминал подробности своих экспедиций, долго рассказывал при свете приглушенной лампы что-то о Севере, Камчатке, Африке, и останавливался только тогда, когда видел, что девочки уже давно спят в своих уютных кроватках.
4.
Жизнь, как цепочка бусинок-дней, тянется долго, когда каждый день думаешь об этом и вспоминаешь события, — вчерашние, позавчерашние. Но стоит оторвать с хрустом последний листок в настенном календаре, как начинаешь подозревать, что скорость жизни – обманчивая штука, и вот уже позади пять, а то и — десять лет. И тогда начинаешь чувствовать, что этот огромный маховик, это гигантское «колесо жизни» не остановить, не тормознуть, не замедлить.
А когда жизнь перевалила за большую половину, — вот тут появляется острое желание жить именно каждый день, — жить внимательно, содержательно, наслаждаясь каждой минутой жизни, пить каждый день как бы «по капле», по глоточку, чтобы почувствовать каждую минуту. Ведь их, этих минут, в целых сутках не так уж и много…
Так думал Алексей Германович, когда приезжал домой и видел своих уже повзрослевших дочек. Он был дома (по его мнению) довольно часто, — бывало по несколько раз в году, но всё равно, — ощущение, что дочки растут какими-то резкими, быстрыми рывками, не оставляло его. Вспоминал о возрасте дочек он только тогда, когда приехав к очередному дню рождения, бежал в магазин покупать торт. Стоя в кассе, он судорожно вспоминал, хватит ли свечек для торта, — и тут ловил себя на мысли, что не помнит, сколько исполнилось дочкам лет. Он тёр лоб, морщился и вспоминал те годы: «Когда же это было, наверное, в тысяча девятьсот восемьдесят… каком же году?»
Иногда он вспоминал. Но чаще всего покупал свечей больше, чем нужно, чтобы остались на следующий год.
Когда отец был дома, — это был настоящий праздник. Дочки, ещё совсем маленькими, в эти радостные дни устраивали настоящие побоища: с улюлюканьем ползали по полу, играя с отцом в индейцев, строили башни и машины из валиков старого дивана, ездили гулять в зоопарк, наедались мороженого, ели и пили то, что часто запрещала мама — лимонады, газировки, горячую кукурузу и квас из бочек. Наверное, поэтому дочки очень ждали отца из командировок. Никто так сильно его не ждал в те годы.
Мать этого весёлого и озорного семейства, измотанная работой и домашними заботами, уже не следила за календарями, не вычисляла, через сколько дней и месяцев приедет муж, — она крутилась, исполняя свои обыкновенные рабочие и домашние обязанности. Элеонора в это время работала в крупном торговом центре товароведом, благо дорога на работу и домой занимала немного времени. Дочки учились в школе, оставались на продлёнке, Галя, как старшая, следила, чтобы все девочки обязательно ели в обед сосиски с макаронами и делали уроки. Младшие дразнили Галю «училкой» и порой обманывали, — либо уроки делали не до конца, либо выкидывали содержимое тарелки, наевшись сладких конфет.
Алексей, как обычно, приезжал на месяц-полтора домой из командировок, привозил с каждым разом всёбольше и больше подарков и, кажется, старался баловать дочек всё больше и больше. Однако ему становилось неловко, когда он, возвращаясь домой, представлял, как он с дочками будет играть в очередных «индейцев», а дверь ему открывали радостные взрослые девушки, которые больше ждали подарков от отца, чем его самого. Они так искренне радовались этим подаркам, особенно, когда он возвращался из заграничной поездки, — всё эти джинсы, майки и топики, новые туфли и кроссовки, и наконец, импортные жвачки и «печеньки» — всё это постепенно заменило бешеных «индейцев», далекий зоопарк и унылые игры с валиками от дивана.
Элеонора уже не знала, радоваться приезду мужа или нет. Потому что за тот месяц, который муж жил дома, в доме всё становилось с ног на голову, — всё ломалось в привычном распорядке жизни.
Он водил младшую в школу, — хотя она давно уже ходила туда самостоятельно; он покупал на рынке какие-то экзотические фрукты и угощал ими дочек вместо заботливо приготовленного матерью борща; водил их в кино вместо того, чтобы помогать делать уроки и засиживался с книжками до самого позднего вечера, когда уже было пора ложиться спать. Элеонора уже много лет даже и не знала, радоваться тому, что он возвращается вот так, ломая всё и вся, или не радоваться.
Она не знала, как ей жить дальше. Ей самой хотелось иметь большую семью, но т а к а я семья, — в которой она одна толкает «телегу семейных хлопот» — была ей уже невыносима. Её мать к тому времени уже не могла помогать ей по хозяйству: болела, ложилась то в одну больницу, то в другую, и каждый раз ругала врачей, которые не оказывали должного внимания и не находили причину её болезни. Элеонора вынуждена была разрываться между работой, семьёй и больной матерью. Ко всему прочему, её пугало будущее дочек — даже трёхкомнатная квартира, в которой они раньше достаточно хорошо уживались, в скором времени, когда дочки будут выходить замуж, станет тесной.
Через несколько лет начавшаяся приватизация торгового центра, в котором она работала, дала ей маленькую, но давно ожидаемую надежду. Элеонора стала одним из акционеров нового торгового предприятия, которому перешло право аренды старых, но огромных торговых помещений, и ещё через пару лет она стала заведовать коммерческой арендой нового торгового комплекса, который появился на месте старого. В принципе, сменилась только вывеска, и внутри, невидимым образом, сменился владелец здания, — так часто получается, когда в перечне новых собственников обнаруживается кто-то из местной администрации, — и это открыло новые перспективы для опытной в торговых делах Элеоноры. Она как-то быстро встроилась в новые коммерческие отношения, завела дружбу с администрацией района, банкирами, овладела понятиями «кредит» и «наличность», завела нескольких бухгалтеров и главное, — она сама довольно сильно изменилась. Уже мало кто узнавал в этой красиво одетой и элегантной женщине в импортных нарядах бывшего товароведа Элеонору Павловну. Соседки, видя утром, как Элеонора грациозно садится на заднее сидение черной иномарки, цокали языком и приговаривали:
— Ну, Элька! Ну, Королёва! Пока ейный-то, геолог этот, по горам лазит, она вона как выбралась! Иномарка!
Другие соседки молча смотрели ей вслед каким-то едким, удушливым взглядом и отворачивали голову, когда машина проезжала мимо них.
Дочки к этому времени уже совсем выросли. Старшая, Галина пошла по стопам матери, — поступила в торговый институт, на товароведа, средняя заканчивала школу, младшая, Татьяна — восьмой класс.
Разница в характерах девушек была весьма заметная. Галя всегда эффектно одевалась и чувствовала каждый меткий взгляд в свою сторону от однокурсников и знакомых молодых мужчин. Она подолгу собиралась в институт, примеривая разные костюмы, джинсы, платья, уделяла большое внимание макияжу и интересовалась всеми течениями современной моды в рамках того, что могла выпросить у матери или купить самостоятельно.
Средняя дочь Елена интересовалась модой и гардеробом в меньшей степени, — ей больше нравились бизнес-истории, книги о предпринимательстве и бизнесе, она готовила себя в большой бизнес, мечтала поступить в экономический ВУЗ, чтобы навсегда обеспечить себя и свою будущую семью, не глядя на возможности будущего мужа. Ей казалось, что именно в этом заключается цель жизни современной женщины, — не ждать от будущего мужа успехов и средств, а создавать и зарабатывать их самой, чтобы обеспечить себя и свою будущую независимость.
Младшая дочь, Татьяна, больше всего на свете любила читать и не расставалась с книгами. Читала она всё подряд, не особо разбирая тематику и авторов, — приключения, путешествия, любовные романы, историческую прозу. Мечтать о будущем у неё практически не оставалось свободного времени, от книги до книги у неё не проходило и двух дней.
5.
Времена уходящих девяностых ломали многое из того, что было построено, выращено, создано поколениями прадедов, дедов и отцов. Ломались не только людские судьбы, ломались поколения, падали в бездну небытия целые отрасли, заводы, фабрики, лаборатории, научные институты. Тысячи людей оставались не у дел и не могли найти себе нового поприща.
Институт, в котором много лет проработал Алексей Германович, закрывался. У государства больше не было средств поддерживать науку, о чём директор института усталым и вдруг сразу как-то постаревшим голосом сообщил на последнем общем собрании. Здание, в котором помещались лаборатории, отдавали в аренду каким-то коммерсантам, и все экземпляры редких пород камней были перевезены в какое-то государственное хранилище. Через некоторое время оказалось, что не все: некоторые образцы были просто выброшены, видимо, не влезали в коробки и ящики.
Алексей, вернувшись в то время из очередной экспедиции, впервые никуда не собирался. Его уже не отправляли, не приглашали, не звали. Всё, что мог спасти из лабораторий своего многострадального института, он перевёз домой, в свою комнату. По вечерам, сидя на кухне с друзьями-геологами, он вспоминал былые годы, слушал своих коллег, которые материли на чем свет правительство, министров и президента, шутил, смеялся, и с большим удовольствием разглядывал редкие минералы из пополнившейся коллекции. Часто, ближе к ночи, заглядывали и его напарники по экспедициям, с бутылкой вина или чего покрепче, — им нужно было не столько выпить, сколько пообщаться, просто поговорить по душам. Глубокой ночью разговоры о политике, жизни и женщинах мягко перетекали в философские размышления о жизни, но мало кто отважился говорить и размышлять о будущем, о том, что ждёт их. Поколение, создавшее советскую науку, покорившее космос, было выкинуто на обочину жизни без надежд и ожиданий. Алексей успокаивал как мог своих друзей, убеждая их, что настоящее — всего лишь временное перед лицом вечного, рассказывал библейские притчи и истории и доказывал нескончаемое количество раз, что надежда и вера живёт лишь внутри человека, и что бы ни происходило вокруг него, надежда и вера не могут быть утрачены, не должны быть утрачены…
О том, что Алексей — верующий человек, многие его коллеги узнали только теперь, когда уже в прошлом остались многочисленные продолжительные и опасные экспедиции, крутые горные перевалы, будущие моря и злые океаны. Теперь многие его собеседники, друзья и коллеги, мало знавшие его раньше, в беседах с ним порой открывали что-то новое для себя, находили в себе силы не ломаться, не спиваться под тяжестью временных и полуголодных будней, — они шли к нему, находя в нем поддержку и опору для трудной, почти невозможной жизни в «новых рыночных условиях».
Эти «рыночные условия» неумолимо «пожирали время», проведённое в поисках случайных заработков, пожирали здоровье, потраченное на переживания и нервные расстройства, съедали последние сбережения, отложенные на детей и внуков, словно каток, «закатывали» в будничный асфальт мечты, ожидания и веру в будущее. За последние несколько месяцев Алексей похоронил двух своих коллег по экспедициям, своих друзей и приятелей. Он переживал эти события, часто подолгу не разговаривая ни с кем, не подходил к телефону.
Дома всё было напряжено.
Элеонора стала реже появляться в квартире, но её присутствие, её «дух», а также её финансовые и организационные требования к Алексею и к его образу жизни постоянно чувствовались в квартире. В те дни, когда она по каким-то вопросам заезжала к дочерям, она подолгу распекала мужа, теперь уже по факту бывшего мужа, за его мягкотелость, неуживчивость, за его беспечность, и за продолжающееся увлечение своими «камешками»:
— Теперь-то твои камни эти, минералы, кому нужны? Чего ты их целый день перебираешь? Разве можно вот так, всю жизнь перебирать и разговаривать с этими безжизненными кусками природы? Ведь люди должны что-то сделать в этой жизни, воспитать детей, внуков, подарить кому-то любовь, пожертвовать чем-то в своей жизни ради других. А ты что сделал, Королёв? Чем ты пожертвовал? Ты всю жизнь думал только о себе, только о своих увлечениях! Вот и остался со своими камнями, один, никому не нужен!
Алексей пытался не соглашаться, но Элеонора давила на него всем своим успешным видом, жизненным опытом и интуицией, и в конце разговора решительным жестом бросала на тумбочку пачку денег с требованиями купить продукты и заплатить за квартиру. К вечеру от этой толстой пачки оставалось уже несколько купюр, — дочки понимали, что отец не притронется к этим деньгам, но и обратно возвращать матери не станет, они пользовались случаем что-то прикупить себе из обновок.
Алексей в такие дни даже не отвечал Элеоноре на её вопросительные возгласы, лишь устало пожимал плечами и пытался шутить, — он понимал, что все чувства, которые когда-то были между ними, оторваны, разорваны и выброшены вон. Теперь, когда Алексей остался дома, без работы и средств к существованию, Элеонора впервые почувствовала себя свободной и независимой, — это было то чувство, которое ей было так необходимо ещё в молодости, — но тогда она зависела от условий и зарплаты Алексея. Теперь же она не зависела ни от кого, — зарабатывала прилично, могла позволить себе оплачивать собственную кооперативную квартиру, новую машину и полностью заботиться о своих дочерях. Она одевала всех троих, оплачивала учебу старшей дочери в университете, репетиторов для дочерей, оплачивала все расходы по содержанию семьи.
Алексей в эти годы как-то быстро сник и потерял интерес ко всему, что его окружало, хотя по-прежнему много шутил и острил, — но шутки его уже не вызывали смеха у дочек, — они все были заняты своими делами и с отцом в одной квартире виделись редко.
Он каждый день исправлял списки своей коллекции, делал выписки из научных журналов, читал книги и энциклопедии. Дома уже привыкли к тому, что он никуда не уезжал, и жили так, будто его и не было дома.
В эти годы отец уже не был так близок и так нужен дочерям, как раньше — как-то постепенно все потеряли к нему интерес. На работу он не выходил – его никуда не брали, а в грузчики и менеджеры он сам идти не хотел. Он был кандидатом наук и верил, что придёт время, когда его коллекция станет нужной кому-то. Но время шло, работы не было, а дочки тем временем выросли, и по вечерам в квартиру стали захаживать молодые парни, которые часто засиживались допоздна, пили чай с тортами на кухне, рассказывали анекдоты и громко смотрели телевизор. Выходить на кухню в это время Алексей Германович не хотел, — он боялся стеснить молодых, и долго сидел у себя в комнате с книгами под полутёмной лампой, не найдя возможности налить себе чаю.
Дома начались скандалы.
Никто в семье никак не мог привыкнуть, что в квартире как будто стало на одного жильца больше, — ведь он всегда приезжал и уезжал, а тут он остался! И так надолго! Постепенно чувства привязанности к отцу сменились каким-то другими чувствами, дочери не могли найти общий язык с отцом, ссоры вспыхивали буквально из-за мелочей.
6.
Когда Галине исполнилось двадцать пять, она торжественно объявила о том, что собирается выйти замуж и хочет занять отдельную комнату. Она долго объясняла отцу, что хочет жить не в маленькой комнате, а в большой, где размещался он, со своими книгами и коллекцией минералов, она предполагала, что её семья может в скором времени вырасти, поэтому ей была нужна большая комната.
Отец слушал её спокойно, понимал или пытался сделать вид, что понимает. Галечка, Галусик, Галчонок, — это милое создание, которое, кажется, совсем недавно он носил на руках, для которого бегал по утрам за молоком, убаюкивал тихими песнями в детской кроватке, — стояла перед ним, заломив руки и твердым голосом говорила об одном и том же. Не просто говорила, не просто просила, — она требовала. Строгим и спокойным голосом. От этого галиного голоса у отца шли мурашки по телу, — такой неродной, неласковой, чужой он ещё ни разу не видел свою взрослую дочь.
На его вопрос, куда ему девать свою коллекцию, Галя вдруг рассмеялась:
— Опомнись, папа! — говорила она. — Твоя коллекция уже никому не нужна, ты сам нам говорил об этом много раз. Зачем тебе нужно хранить эти камни, если они больше никому не нужны?
Алексей пытался что-то отвечать, приводил аргументы, что ещё не всё в стране продали, и что придут времена, когда наука будет нужна и востребована. Но, говоря это, он и сам не верил, что это будет скоро. А вот что выносить вещи из комнаты придётся уже завтра утром, он чувствовал очень болезненно.
И понимал, что другого пути у него нет.
Галя переехала в просторную гостиную, как и хотела, а камни и коллекция вместе с Алексеем Германовичем переехала в Галину комнату, поменьше. Отец расставил стеллажи с книгами и энциклопедиями и кое-как смог затащить в комнату свое старое кресло. Элеонора не появлялась в квартире уже несколько месяцев и лишь изредка звонила бывшему мужу, напоминая ему о платежах, которые он должен был сделать.
Через полгода Таня и Лена решили разойтись жить по разным комнатам, и скандал повторился. Они уже выросли, каждой хотелось жить отдельно от сестры, каждой хотелось приводить домой своих парней в отдельную комнату, и третья комната, — та, в которой жил отец очень сильно понадобилась. Отцовскую коллекцию решено было перенести на лоджию, и как он ни противился этому, делать было нечего — Таня и Лена, устроив отцу скандал, запротестовали жить в одной комнате. Скандал решился только с приездом мамы Элеоноры, – она быстро напомнила Алексею о том, что ремонт в этой квартире делался на её личные средства, квартплата в последние годы вносилась ею, и поэтому она имеет права расселять своих дочерей, как им этого захочется. О том, что эту квартиру отдала молодой семье бабушка Алексея, которой к этому моменту уже не было на свете, она не вспоминала. Или не хотела вспоминать. Алексею пришлось напомнить ей и про бабушку, и про деревню, в которую его родители, по семейному совету, отправили ту доживать свой век. «Как странно, — думал Алексей, — стоит только бабушкам и дедушкам подарить или отдать свою квартиру детям или внукам, как интерес к ним быстро пропадает, о них быстро забывают… Он думал так и ловил себя на мысли, что думает в данный момент именно про себя. Это он, Алексей, забыл свою бабушку, это он, Алексей, не приехал к ней ни разу в деревню, не простился с бабушкой, ни разу не был на её могиле…»
От этих размышлений голова начинала болеть, и ругаться и спорить ему уже не хотелось.
Алексей невнятно протестовал, но не хотел ругаться с дочерьми. Молча поставил свою раскладушку на кухне, и спал там, а со своей коллекцией и бумагами возился днём на лоджии, устроив себе там небольшой столик и выставив туда своё старое кресло. На дворе стояло лето, и он мало задумывался о том, как он будет тут работать в холодные зимы — пластиковые окна сквозили в ветреный день и о том, чтобы работать тут зимой не могло быть и речи.
В день очередного перенесения вещей из комнаты в комнату все были очень взбудоражены и нервны. Галя то и дело кричала на сестёр и своего мужа Анатолия, что они медлят и долго собираются с тряпками и вёдрами, Лена ругалась на Таню, Таня на отца — вся квартира стала полем битвы когда-то родных и близких людей.
Перетаскивая ящики с отцовской коллекцией, Толик уронил один из них и долго ругался на тестя за эти предметы далеко не нужной «музейной ценности», — он предлагал отнести все в музей, сдать государству или, на крайний случай, выбросить на помойку. Алексей Германович протестовал против попыток Анатолия выбросить коллекцию и полез сам собирать разбросанные по всей комнате экземпляры. Сёстры в это время, втроём навалившись на старый диван, двигали его из комнаты в комнату и, наступая на разбросанные камни, ругали отца:
— Пап, ну сколько можно это хранить? Ну убери куда-нибудь, чтобы они больше не мешали. Всю жизнь нам про свои камни рассказывал, ты на них всю жизнь дышал и верил, что они кому-то нужны? Ну, теперь-то, — ну не смеши, давай выбросим это всё! Кому сегодня нужны эти камешки?
В один момент Галя чуть не поскользнулась, наступив на небольшой ярко-зеленый камень, что попал под туфли, — тут она не сдержалась, и с языка сорвались очень неприятные слова в адрес отца. Таких слов он ещё никогда от дочерей не слышал. К вечеру переезд был закончен, все вещи были уложены, и коробки с коллекцией были вынесены на балкон. До самой ночи Алексей Германович сидел, разбирая и перебирая свои экземпляры, что-то записывал и под утро уснул прямо в кресле.
7.
Этот случай с переездом заставил задуматься его бывшую супругу, которая к тому времени появлялась в квартире не чаще одного раза в неделю. Элеонора понимала, что Алексею около шестидесяти лет, и что он ещё не слишком стар, чтобы оставаться одному — ведь он может создать новую семью или найти себе гражданскую супругу….
Элеонора раздумывала предложить мужу развод и раздел квартиры. Но раздел, в её понимании, должен быть решён в интересах трёх её дочерей, тем более что трёхкомнатная квартира очень хорошо делилась на троих. Имея к тому времени свою собственную новую квартиру и дачу, Элеонора решила предложить Алексею в качестве компенсации свою старую летнюю дачу, на которой он мог бы жить и ежедневно перебирать «свои камушки», тем временем, когда она, — ответственная мать и хозяйка, смогла бы разделить существующую квартиру на троих. Она считала, что главным в жизни является своя собственная жилплощадь, комната, пусть даже угол, — отсюда рождается самостоятельность семьи, её успех, её счастье и любовь. Свою собственную, как она считала, поломанную жизнь с Алексеем, начавшуюся просто с обыкновенной любви, она не считала примером, и рассказывала дочкам свою историю, как пример отрицательный, а не положительный. Дочки кивали головами, хотя и не особо верили матери, — теперь они видели мать красивой, успешной и обеспеченной, и никакой речи о «сломанной жизни» тут быть не могло. Лишь отец своим ежедневным видом напоминал им о том, что не всё может получаться, как у матери — успешно, красиво и быстро.
В очередной визит в квартиру дочерей, Элеонора предложила Алексею привести их отношения к настоящему, фактическому положению дел, — то есть предложила развестись и оформить квартиру на дочерей. Для его собственного личного проживания она предложила ему в полное владение старую дачу под Москвой. На удивление, Алексей не стал ругаться, спорить — он лишь махнул рукой, мол «делайте, что хотите, только оставьте меня в покое». Алексей в два дня подписал у нотариуса все необходимые бумаги и в течение недели переехал жить за город, забрав с собой лишь архив писем, некоторые книги и договорившись с Анатолием о том, что всю коллекцию до коробки перевезут ему в течение месяца на «газели».
Дочери облегчённо вздохнули, когда бесконечные коробки с камнями и минералами выехали с лоджии, и в ожидании квартирного ремонта, обещанного матерью, стали наперебой мечтать о том, как они оформят свои комнаты, как оформят большую кухню, прихожую, как сыграют когда-нибудь свадьбу Лена и Таня, как пригласят подруг и знакомых, как будут ходить друг к другу в гости… В квартире, правда, не прекратились ежедневные перепалки из-за ерунды – кто-то брал не свою ложку, кто-то пил чай не из своей кружки, кто-то не выключал свет в прихожей, когда уходил.
Через два месяца ремонт в квартире был почти закончен. Оставалось поклеить обои в гостиной, и обои были уже выбраны и куплены. Все ждали с нетерпением момента, когда можно будет выкинуть старую мебель, купить новую, обставить по-новому новую квартиру. Все жили в ожидании, — можно было подумать, что количество квадратных метров в квартире после ремонта значительно увеличится. Все ждали окончания ремонта, словно чуда…
Чудо откладывалось.
Как-то в субботу, поздно вечером, Элеонора неожиданно приехала на квартиру к дочкам с жутким известием. В пятницу, на даче, их отец, Алексей Германович, напарившись в бане, немного выпив с соседом по участку, заснул в кровати и не проснулся.
Ему было шестьдесят четыре года. Нужно было отложить все намерения и ожидания, чтобы подготовить всё необходимое, чтобы проститься с отцом.
Это известие выбило девушек из колеи на несколько дней. Первый день они плакали все вместе, сидя втроём в гостиной среди недоклеенных обоев, — в той самой гостиной, в которой когда-то стояли их кроватки, сначала Галина, затем Ленина, затем и Танина. Здесь проходило всё их детство, правда проходило оно больше в ожидании отца из командировок. Пока сидели, тихим шепотом вспоминая отца, — они вновь почувствовали себя одной семьёй, почувствовали себя родными, и только теперь поняли, что эта связующая нить их родства несколько дней назад оборвалась.
Потерялась. Исчезла. Ушла в другой мир.
Хоронили отца все вместе, Анатолий, муж Галины, Сергей, жених Лены и Виктор, друг Татьяны вместе с родственниками несли гроб, за ним шла Элеонора и её дочери. Родственники, приехавшие на поминки со всех концов необъятной родины успокаивали Элеонору и дочек, вспоминая заслуги Алексея Германовича. Пришли его друзья по лаборатории, которые рассказывали интересные случаи из полевой жизни в экспедициях, рассказывали о его героизме, о его наблюдательности и внимательности ко всем, о его весёлом характере и неутомимом чувстве юмора.
Дочерям, которые не совсем внимательно слушали родных, знакомых людей, знавших отца, порою казалось, что все эти люди вспоминают другого человека, — так далеко было их детство, так далеко стал в последние годы от них их родной отец. Элеонора Алексеевна больше молчала, но переживала, и платок в её руках не просыхал. Она никак не могла ожидать того, что произошло, хотя в душе успокаивала себя, что успела сделать всё, что было необходимо, чтобы обеспечить дочерей жилплощадью. У этой опытной и закалённой в коммерческих сделках женщины практичность всегда брала верх перед другими чувствами.
Через полгода у нотариуса читали завещание отца.
К удивлению семьи, он ничего особого не оставил, кроме небольшого счёта в банке, на котором средств было меньше, чем потратили на похороны, архива писем и бумаг с его недописанными отчётами и статьями по минералогии и коллекции камней. Всё это он завещал своим дочерям поровну.
Прежде чем читать завещание, угрюмый нотариус полчаса читал выдержки из законов и постановлений, и все ждали чего-то неожиданного, хотя в это «неожиданное» никто не верил. Но когда нотариус прочитал короткое завещание и закончил словом «поровну» все как-то уныло притихли и даже улыбнулись. Как делить «поровну» эти коробки с камнями и минералами, а главное — зачем это всё «делить поровну» — никто не понимал.
Выходили из кабинета по одному, вздыхая и хмурясь. Уже никто не вспоминал гостиную, игры, отца, своё детство, кроватки и ожидание его приезда. Жизнь продолжалась. И нужно было жить.
8.
Конечно, ни о каком «поровну» речи и быть не могло.
Через несколько месяцев ремонт в квартире был закончен, мебель куплена и, казалось, что жизнь продолжается. Но жизнь втроём под одной крышей всё равно почему-то не складывалоась, — мелкие и крупные ссоры из-за пустяков продолжали лихорадить новые отремонтированные комнаты и их обитателей. Галя уехала вместе с мужем в другой город, куда его отправили служить по своему ведомству; у Елены не складывалась личная жизнь с взбалмошным и непрактичным Сергеем, который устраивался каждую неделю на новую работу и ни с кем не уживался; Татьяна, заканчивая учебу на втором курсе института культуры, чтобы не ругаться с сестрами по пустякам, оставалась жить на старой маминой даче, где провёл последние дни отец.
Там, на старой даче, Татьяна впервые открыла дневники отца, которые до этого она практически не видела. Читая по вечерам записки отца в дневниках, Татьяна постепенно открывала для себя совсем другого отца, — нежного, любящего, доброго романтика, который верил в науку, в будущее страны, который до последнего мечтал вернуться в институт, в свою лабораторию, чтобы продолжить исследования.
Разбирая камни из коробок, каждый из которых был уложен в картонную упаковку и аккуратно надписан, Татьяна впервые попыталась рассмотреть эти камни повнимательнее, и у нее родилась мысль показать эти минералы какому-нибудь учёному, понимающему толк в минералогии.
Так появился Владимир Иванович, старый друг отца, который даже не подозревал об объёме и редких экземплярах в коллекции Алексея Германовича. Татьяна пригласила его осмотреть коллекцию и дать хоть какую-нибудь ориентировочную оценку коллекции отца. Владимир Иванович честно ответил, что не в силах оценить некоторые экземпляры, потому что подобных камней нет ни в одном существующем музее и лаборатории. Он предложил Татьяне пригласить другого, более компетентного специалиста из Голландии, его друга, химика-геммолога Криса Андерсена, который через две недели должен быть в Москве, на конференции. Через две недели голландский ученый, приехав на дачу к Королёвым, начал осматривать коллекцию отца, — изучение и исследование экземпляров затянулось на несколько дней. Пока Крис Андерсен работал, осматривая экспонаты и изучая их при помощи микроскопа и некоторых химических приборов, Татьяна наслушалась много интересного из жизни камней и минералов. Вердикт учёного к концу недели был неожиданным: всю коллекцию за исключением пяти вообще неизвестных науке минералов он оценивал примерно в четыреста тысяч долларов.
Эта новость стала для Татьяны шоком.
Она никогда не могла представить себе, чтобы эти, как они в семье шутили «камешки», стоили так дорого. Весь вечер и всю ночь Татьяна не могла сомкнуть глаз, она перебирала камни, присматривалась к ним, читала их научные названия и описания и удивлялась… Она удивлялась тому, что никто из семьи не понял отца, а он видимо, догадывался о высокой стоимости своей коллекции, раз так дорожил каждым экземпляром.
Но почему он никому не рассказал об этом?
Почему хранил молчание и отшучивался, называя себя «копателем»? Почему не оставил ни единой записки, из которой можно было бы почерпнуть сведения о коллекции? Ведь коллекцию действительно в какой-то момент могли просто в прямом смысле слова «выбросить на помойку», был момент, и Татьяна это вспомнила, когда они просто ходили по этим камням, чуть ли не наступая на них. «Вот, ходили, практически по золоту ногами», — вспоминала она, открывая пакет с письмами.
В архиве было много писем: часть из них Татьяна помнила и читала много раз, когда был жив отец и архив находился в квартире. Но с огромным удивлением Татьяна обнаружила также письма, которые … не были открыты. Каким образом они прошли мимо её глаз? Мимо глаз сестёр? Почему никто не открыл их и не прочитал?
Всю ночь Татьяна читала письма отца, его впечатления от поездок и экспедиций, его наставления дочкам и его шутливые примечания, которые он любил оставлять в письмах. Он мог добавлять к письму нескончаемый поток постскриптумов, чередуя свои размышления и случаи из жизни, описывая закаты и восходы, мечтая о новых экспедициях и о обязательном возвращении домой к своим дочкам.
Теперь, читая письма отца, Татьяна стала по-другому смотреть на него и по-другому чувствовать его слова. Вся любовь отца к дочерям таилась именно здесь, в письмах, которые он любил писать в свойственном ему шутливом тоне. Только теперь, когда прошло больше года со дня его смерти, Татьяна неожиданно открыла для себя совершенно незнакомого человека, который в каждом письме напоминал дочкам о своей любви, в каждом письме признавался в том, что скучает и хочет вернуться домой, хочет обнять их, играть с ними, беседовать о жизни и слушать их.
Ещё через полгода вся коллекция была куплена английским бизнесменом, который вёл свои дела в Лондоне и Москве при посредничестве Криса Андерсена. Стоимость коллекции была оценена Крисом окончательно в четыреста пятьдесят тысяч долларов. Именно такую сумму предложили английский ученый и бизнесмен за коллекцию редких камней и минералов, собранных Алексеем Германовичем Королёвым. Единственное условие, на которое долго не соглашался английский предприниматель, — по российским законам коллекцию нельзя было вывезти за пределы страны. Но в конце концов, Владимир Николаевич, друг отца и коллега по лаборатории уговорил англичанина создать коммерческое предприятие на территории России и оставить коллекцию для работы с ней здесь, в Москве. Так решена была судьба этой уникальной коллекции. Деньги были перечислены в течение одного дня Татьяне на счёт в крупном банке и когда ей позвонили и попросили приехать в банк, подтвердить перевод, Татьяна не подозревала ещё о той сумме, которая «легла на счёт». Утром, в банке, подписывая бумаги, она долго считала нули в этой огромной цифре, не веря своим глазам. Она несколько раз перечитала свою фамилию и проверила сумму, прежде чем подписала документ.
Знал ли её отец о том, что его коллекция «камушков», как он её шутливо называл, может стоить по сегодняшним ценам почти полмиллиона долларов, так и осталось загадкой. Наверное, догадывался, — думала Татьяна, — что его коллекция баснословно дорогая, раз писал в завещании, что коллекцию делит на троих дочерей.
Конечно, Татьяна не стала скрывать от сестер известие о продаже коллекции. Когда она рассказывала об этом сестре, Елене пришлось несколько раз бегать на кухню за валерьянкой. Затем позвонили домой Гале, попросили её приехать. Поначалу Галя отказывалась верить Тане. Но затем, видя её преображенное лицо и чистые, ясные глаза человека, которому «уже ничего не нужно» — Галя вдруг стала выговаривать сестре за то, что она не рассказала об этом раньше. Сестры обвинили Татьяну в том, что она захотела присвоить все деньги от продажи папиной коллекции, но Татьяна быстро успокоила их, сказав, что не собиралась нарушать папино завещание, над которым они когда-то шутили.
На следующий день мама попросила приехать дочерей к ней, в новую квартиру и они долго обсуждали, как потратить эти огромную сумму — для Элеоноры Алексеевны такой «подарок» стал огромным сюрпризом, и слушая Таню, мама несколько раз даже всплакнула. Она призналась дочкам, что не ожидала такого от Алексея. На «семейном совете» женщины решили разделить всю сумму на четверых, дочки сами предложили матери участвовать в разделе, не оглядываясь на завещание отца, и Элеонора Алексеевна, особо не думая, согласилась.
Наследство от продажи коллекции было быстро потрачено: на свою долю Галина и Елена приобрели новые двухкомнатные квартиры в центре города, а мама Элеонора наконец-то осуществила свою мечту о двухэтажном доме на берегу моря. Таня, по взаимному согласию семьи, осталась жить в старой трехкомнатной квартире на Кронштадтском бульваре. Сёстрам всё не терпелось узнать, куда потратит Татьяна средства от продажи, но вот прошло уже больше двух лет, а Татьяна не спешила с тратами. Тогда, когда они обсуждали стоимость отцовской коллекции, Татьяна твёрдо решила сначала отдать дань памяти отца — поставить хороший памятник на кладбище вместо того креста, который стоял со дня похорон, но когда она завела разговор об этом, сёстры почему-то начали уходить от разговора, рассказывали ей о том, что все средства уже спланированы и расписаны до копеек. Поговорить на эту тему с матерью она так и не смогла, и решила сделать всё самостоятельно.
На могиле отца установили невысокий каменный крест. Тот самый белый молочный кварц, — редкая порода, о которой отец когда-то рассказывал Тане, когда она была ещё маленькой. Камень, который быстро согревается от тепла человеческих рук.
Странная штука память, — всю жизнь она почти ничего не помнила о тех историях с камешками, о которых отец рассказывал ей в детстве. Теперь же она отчётливо вспоминала все подробности разговоров. Казалось, в руках она держала замёрзший кусок полупрозрачного молока, — отец давал ей потрогать, чтобы она почувствовала, как быстро он согревается от тепла человеческих рук. Именно из этого камня и был сделан православный крест, который возвышался теперь на могиле Алексея Германовича Королёва.
9.
Но вот часы устало и безразлично бьют полночь.
Перед Татьяной на столе — портрет отца в старой металлической рамке и выцветшая коробка с его письмами. Воспоминания какими-то тёплыми волнами то откатывают, то словно обжигают её, то наваливаются непонятной и необъяснимой тяжестью, стыдом и горечью за сказанное невпопад, второпях, за что-то сделанное не так и не вовремя, за те слова, которые вылетали… и улетели в жизнь, словно выпущенные из клетки большие, уродливые и крикливые птицы…
Но теперь всё иначе, чем тогда.
Теперь в этой старой квартире, в которой так и остались недоклеенные обои в прихожей, так и осталась комната отца, в которой он всегда жил и работал, когда приезжал из командировок. Теперь, в этой квартире живёт Татьяна, его дочь. Живёт и мечтает устроить свою жизнь так, как этого хотел он, её отец: устроить счастье своё и найти любовь свою. Каждый день Татьяна вспоминает его, — и утром, когда идёт умываться, она мысленно здоровается с отцом, и днём, и вечером, когда приходит с работы. Чтобы поздороваться с ним, ей достаточно просто войти в его комнату и ощутить, что его… нет.
Но это — приятное чувство, словно он опять уехал в очередную экспедицию, в свою командировку.
И вот-вот, скоро приедет.
Обязательно приедет…
Вечером она открывает свою заветную коробочку, пропахшую морем и книгами, достаёт оттуда письма отца и читает.
«…отплывая с острова Ратманова в сторону родного берега Чукотки, видел потрясающий закат. Это зрелище невозможно описать простыми человеческими словами. За минуту небо меняется из голубого в розовый, из розового в красный, из красного в тёмно-рубиновый, — словно невидимый художник кладёт на холст краски и потом снимает, кладёт и снимает, не дав просохнуть холсту.
Неожиданно на небе появляются полукруглые, ровные белые холмы, лишь издалека напоминающие облака, — ветер подхватывает их и рвёт в клочья, растягивает, разбрызгивает, а потом уносит изодранные белые хлопья в сторону Аляски. Корабль медленно раскачивается на волнах, вместе с ним перед глазами раскачивается грязно-сиреневый берег материка, нос корабля разрезает воду – она тут купоросного, холодно-ледяного цвета. Сзади, каменной глыбой провожает нас остров Ратманова, холодный, мрачный, серый берег его подмывают белые шипящие волны.
Внезапно на океан обрушивается поток холодного, сильного арктического ветра, океан поднимает сильные волны… и не то чтобы «вернуться во вчера», начинаешь понимать, что всех нас ждёт только один путь — наверх… А жизнь всё время своими грехами и страданиями тянет вниз…
Подсознательно прощаешься с жизнью, смотришь на ледяную воду, она бурлит, как наша жизнь, клокочет, брызгается белой пеной под бортом судна, — она словно ждёт поглотить тебя. Но ты поднимаешь голову, смотришь на рубиновое зарево над океаном, белые сгустки облаков, берег континента, — серый, но такой притягательный и родной, и понимаешь — нет, подожди, ещё рано нам прощаться с жизнью. Ещё поживём…»
=============================
Книгу можно БЕСПЛАТНО скачать на сайте LITRES.RU по ссылке: http://www.litres.ru/maksim-valerevich-fedosov/desyat
Все истории из книги «X» можно прочитать на сайте Максима Федосова: http://maximfedosov.ru/