ЛЕНИНГРАД - РУАН
Моя преддипломная практика проходила на одном из судов Новороссийского Морского Пароходства. Балкер «Леонид Соболев» дедвейтом (полная грузоподъемность судна) 25,68 тыс. тонн был построен в дружественной нам тогда Болгарии и принят в эксплуатацию в 1985 году. Несколько месяцев спустя т/х «Л. Соболев» стоял у зернового причала порта Ленинград на фумигации. Стандартная процедура убиения вредоносных насекомых в зерне длилась обычно около недели.
После выгрузки французского зерна вперемешку с героически погибшими насекомыми-иммигрантами, судно стало на линию Ленинград – Руан. Полный рейсовый цикл проходил достаточно быстро, максимум за две недели.
Руан, последний крупный судоходный порт на реке Сена во Франции. Расстояние между Руаном и Парижем составляет чуть более 100 километров. Переход по судоходному каналу от моря у Гавра до Руана около 6 часов. По берегам Сены сохранилось очень много старинных замков.
В большинстве этих сооружений до сих пор кто-то живёт, и когда судно в вечернее время идёт по каналу, создаётся впечатление, что с крыла мостика можно заглядывать в светящиеся окна средневековых замков, медленно проплывающих мимо. Дорога, идущая вдоль Сены из Парижа до Гавра, это именно та дорога, по которой скакал когда то на своей лошади д’Артаньян за подвесками королевы.
Руан очень красивый древний город. Он в первую очередь знаменит тем, что именно в этих местах в 1430 году Жанна д’Арк попала в плен к бургундцам, продавшим ее англичанам, которые в свою очередь с великой радостью предали Жанну церковному суду и объявили её ведьмой. И как следствие, обвиненная в ереси, она была сожжена на костре, на центральной площади Руана.
На прилегающих к этой площади стенах домов французы, зачем то приделали несколько десятков писсуаров. Странная картина, идёшь по достаточно узкому тротуару, смотришь на памятную стелу, посвящённую Жанне д’Арк, и постоянно натыкаешься на ничем не огороженные писсуары, и мужскую часть населения Руана, которая без тени стеснения останавливается и справляет свою нужду на виду у спешащих по своим делам жителей города. Как решена эта проблема у француженок, не видел, и считаю это полной дискриминацией. Надеюсь, что в наше время местные феминистки положительно разрешили данный вопрос, и справедливость в равенстве полов восторжествовала.
Лоцманская проводка при следовании судна по каналу реки Сена обязательна, и у нас на мостике всё это время находился лоцман.
К судовому буфетчику Алексею претензий со стороны экипажа никогда не было. Он всегда был чист, опрятен и хорошо справлялся со своими обязанностями. Всё портил один маленький нюанс, В неурочный час, и особенно ночью, поднять Лёшу с постели было очень сложно. Его будили, он делал вид, что проснулся, и оделся, но тут же возвращался в койку и снова мирно засыпал.
Выход из данной ситуации выглядел достаточно жестоко, ведро холодной воды в постель. Именно так и разбудили с пятого раза посередине ночи нашего стюарда. Причиной ночной побудки стал проголодавшийся французский лоцман, которому не терпелось подкрепиться. Не совсем проснувшийся Алексей, кое-как настрогав на камбузе сыра с колбасой, поднявшись на ходовой мостик и попав в кромешную темноту, тут же воспользовавшись моментом, решил занять горизонтальное положение. Зацепившись за комингс (порог на флоте) он с грохотом упал на палубу. Следом за ним последовал поднос с поздним французским ужином. Но Лёша не растерялся, и сбежавшимся на шум, обитателям мостика, продемонстрировал, как он ловко умеет собирать с палубы сыр и колбасу. Аккуратно водрузив всё собранное на штатные места, и бодро подойдя к испуганному лоцману, упёршись в него подносом, Алексей громко на русском объявил: «Мистер пайлот! Плиз колбаски! Плиз сырок!»
Конечно, гостя потом накормили, и он остался доволен русским гостеприимством, но этот случай вспоминали ещё очень долго.
ПОМПОЛИТ
В первые дни моего пребывания на борту судна я был вызван на аудиенцию в каюту первого помощника капитана по идеологической части, сокращённо помполита. В комиссары, как правило, на флоте шли или ленивые, или те, у кого не хватало серого вещества для того, чтобы занять старшую офицерскую должность. В их обязанности входило проведение бесконечных судовых собраний, чтение трудов «Святой Троицы коммунизма» (К. Маркс, Ф. Энгельс, В. Ленин) на сон грядущий, слежка, организация судовой сети стукачей, и написание характеристик на членов экипажа. От этих характеристик очень часто зависело, пойдёт моряк в следующий рейс или попадёт в чёрный список и навсегда останется на берегу без визы.
По возрасту, комплекции, да и по внутреннему содержанию наш комиссар был похож на персонажа из мультипликационного выпуска № 7. Пиф-Паф Ой-ой-ой! Вы съесть изволили мою морковь, а точнее старого солирующего зайца. Правда тот заяц был в концертном смокинге, а наш в давно не стиранных будёновских кальсонах, камуфляжного жёлто-серого цвета и домашних тапочках. Украшением всему этому служили старые очки на резинке с большими диоптриями на плешивой голове.
На его рабочем столе стопками слева и справа возвышались труды И.В. Сталина и В.И. Ленина. Сильно не утруждая себя, с порога, мне была предложена почётная должность стукача в обмен на его лояльность, на что я вежливо ответил отказом и покинул помещение.
С этого момента между нами началась настоящая идеологическая война. При любом удобном случае, обычно на судовых собраниях, после чтения политинформации, помполит пытался обвинить меня в политической неграмотности, а я в ответ наизусть цитировал ему выдержки из работ В.И. Ленина, Фиделя Кастро Рус и других известных ему идеологов. К началу преддипломной практики моя голова просто разрывалась от всей этой информации, так как завершающим аккордом последней сессии был государственный экзамен по «научному коммунизму».
Мои глубокие познания в области ленинизма явно озадачивали и ставили в тупик первого помощника, и ему пришлось сменить тактику открытого боя на диверсионные вылазки.
Каждое утро, ровно в семь часов, я приходил в трансляционную, настраивал приёмник на волну «Маяка», коммутировал судовые радиоточки, и с чувством выполненного долга шёл на завтрак.
Так вот этот старый партийный заяц начал просыпаться на полчаса раньше меня и воровать предохранители с судовой трансляции.
Пока я разбирался, что к чему и не поймал воришку в присутствии капитана с поличным, на его стол легло несколько рапортов о том, что практикант не справляется со своими обязанностями.
Капитан судна Юрий Борисович был потомственным русским интеллигентом, сыном дипломата, и при виде кальсонов помполита приходил в ярость.
Однажды, во время стоянки в порту Ленинграда первый помощник среди бела дня предстал в своём знаменитом наряде перед приехавшей на борт супругой капитана, за что и отправился в нокаут по средствам пинка под зад тяжёлым ботинком.
Но не будем о грустном. Лучше я вам расскажу о коньяке.
КОНЬЯК
Во время очередной погрузки зерна в Руане, в каюту капитана заглянул агент, представляющий интересы грузоперевозчика, и после завершения деловой части беседы по правилам этикета ему было предложено остаться на ужин. На предложение француз любезно согласился, и вызванный по этому случаю в каюту капитана наш старый знакомый Алексей принялся сервировать стол на две персоны. Капитан попросил Алексея налить по 50 гр. коньяка. Агент, услышав знакомое слово коньяк, оживился, и был немало удивлён, узнав, что сейчас будет пробовать советский коньяк. Подняли бокалы, произнесли какой-то банальный тост за дружбу между народами, и уже собрались выпить, как зазвонил телефон. Поставив полную рюмку на стол, Юрий Борисович, отдав какие-то распоряжения, тут же вернулся к столу. Француз к этому моменту выпить уже успел, и сидя в кресле, отчаянно махал руками и ногами в воздухе, при этом с хрипом выпуская сиреневую пену изо рта.
На лице капитана не дрогнул ни один мускул. Он медленно сел на своё место и спокойно задал стюарду один единственный вопрос: «Алексей, скажите, где Вы взяли мою бутылку с растиранием для поясницы, я её вчера не смог найти?»
К этому моменту пена во рту агента уже закончилась. Лицо его было цвета бордо и всё покрыто крупными каплями пота. Он перестал махать конечностями, и физиономия излучала умиротворение и испуг вперемешку с любопытством.
Когда к нему вернулся дар речи, он поведал капитану о своих ощущениях, сознавшись, что ничего подобного в своей жизни не пил, и не испытывал. Через некоторое время агент попрощался и покинул судно.
Но самое интересное произошло позже, когда через пару часов к борту судна подъехал микроавтобус, и из него вывалила дружная компания во главе с нашим французом. Четверо мужчин, несущих два ящика с вином и две женщины оказались родственниками агента, отказывающимися верить в существование волшебного русского коньяка.
Капитану пришлось при помощи буфетчика снова накрывать на столы, и пожертвовать остатками своего растирания, так как агент запомнил бутылку из под армянского коньяка, и настойчиво требовал наливать своим родственникам именно из неё.
Юрий Борисович, со словами, что в его растирании ничего вредного для организма нет, а только денатурат, перец, горчица да розовое масло, дал добро на продолжение банкета.
В час ночи меня разбудил боцман, и ехидно улыбаясь, рекомендовал заняться внеплановой влажной уборкой трапов и палуб судовой надстройки, так как все они облёваны уважаемыми гостями. Именно этой ночью я понял, какая нелёгкая, и ответственная должность матроса приборщика мне досталась. А выпросил эту должность на свою голову я сам, так как мечтал на заработанные деньги купить несколько виниловых пластинок.
ФРАХТ ПО ПЕРЕВОЗКЕ РУДЫ ИЗ АФРИКИ
После окончания контракта судно было отфрахтованно на перевозку руды из Африки. А точнее из Гвинейской Республики, порта и по совместительству её столицы Конакри, расположенную на острове Томбо и полуострове Калум побережья Атлантического океана.
Бросив якорь на внешнем рейде Конакри, и проведя учения по защите от пиратских нападений по средствам пожарных брандспойтов и судовых швабр, в ожидании погрузки экипаж занялся вылавливанием экзотических рыб. Морская живность ловилась хорошо, но никто до конца не был уверен, в её съедобности. Не помогал тут и увесистый справочник морской фауны, имеющийся, как правило, на борту каждого советского судна. Из пойманных и давших чистосердечное признание рыб, были идентифицированы морские кролики, несколько представителей акульего царства, а так же барракуды.
Эдакая очень злая морская щука с острыми и опасными передними зубами весом 5-7 кг, голова, которой даже после отделения от тела, по прошествии нескольких десятков минут, вдруг начинала клацать своими зубами. Нападают барракуды на человека крайне редко и только в стае.
В кормовой части судна у нас располагался бассейн для купания. Ребята ловили, а я потихоньку перемещал их в плавательный бассейн на новое место жительства, и когда в нём поселилась и освоилась, как мне показалось, внушительная стая из пяти барракуд, я успокоился.
Не для кого, не было секретом, что в вечернее время в бассейн обязательно нырнёт помощник капитана по политической части, так как омовения он совершал регулярно и в одно и то же время.
Так случилось и на этот раз. Погрузив своё комиссарское тело в воду, и важно пофыркивая и похрюкивая, он медленно поплыл. Что произошло потом, с точки зрения закона тяготения описать сложно.
Со стороны это было похоже на запуск баллистической ракеты из подводного положения. Приземлившись на палубу, забыв очки, и полотенце помполит убежал.
Естественно, как и ожидалось, никто из барракуд его не кусал, и съесть не пытался, так как был он старым и не вкусным. А вот степень его испуга превзошла все мои ожидания.
Как и большинство африканских портов, Конакри пользовался у моряков дурной славой. При стоянке у причала, можно было легко лишиться швартовных синтетических концов (канатов), что и произошло с нашим предшественником, украинским сухогрузом. Их обрезали ночные воришки, для плетения домашних циновок.
Во время погрузки в трюма судна глинозёма ко мне в каюту заглянул второй повар, и поинтересовался, нет ли у меня не нужного одеколона.
Истинный смысл волшебного слова «Change» раньше знали все моряки. Поварёнку очень хотелось выменять африканскую маску, а для этого нужен был одеколон. В туалете, по морскому в гальюне, в шкафчике у меня стоял какой-то начатый флакон без этикетки, и судя по запаху, то ли «Русский лес», то ли «Кармен». Стали думать, как придать этому флакону товарный вид. Порывшись в ящиках, я обнаружил обёртку от какой-то шоколадной конфеты. На ней был изображён шумный цыганский табор. Прогладив этикетку утюгом, и аккуратно приклеив её к флакончику канцелярским клеем, на выходе у нас как минимум получился одеколон новой торговой марки «Цыгане в Русском лесу», но не полный. Долили его доверху водой. Результат расстроил, так как жидкость стала молочного цвета. Начали приводить цвет в порядок, потратив на это пол флакона сиреневых чернил, решив, что на фоне сиреневых негров наши чернила будут не заметны. Финал титанических трудов, на мой взгляд, справедливый: второму повару – деревянная маска, а африканцу по кличке «Фантомас» (он сам так представился) - эксклюзивный одеколон ручного приготовления с хорошим запахом.
Воодушевлённый коммерческим успехом, второй повар договорился со знакомым фантомасом об обмене сгущенного молока на электронные наручные часы с музыкой в промышленном масштабе.
В СССР эти часы были в диковинку, хотя сама жидкокристаллическая матрица, если мне не изменяет память, впервые появилась на свет в НИИ г. Киева. Зато у гвинейского аборигена этих часов было как грязи. Трудность заключалась в том, что комиссар, зная о негритянской тяге к нашей сгущёнке, всю её пересчитал и запер. Выход из создавшегося тупика скоро нашёлся. Он пришёл сам, в виде моториста Анатолия, заявившего, что у них в машинном отделении есть ни кому не нужных штук триста таких же баночек, только с графитовой смазкой. Процесс изготовления сгущённого молока наладили быстро. Машинная команда обдавала грязные банки паром, протирала их ветошью и отправляла наверх, где я с поварёнком и стюардом Алексеем приклеивали на них новенькие этикетки, обнаруженные в большом количестве в провизионной камере. Обмен, назначенный на последние минуты перед отходом судна от причала, прошёл успешно, и все работники артели под названием «Сгущённое Графитовое Молоко» стали счастливыми обладателями наручных электронных часов.
И всё бы ничего, если бы не окончательно пошатнувшаяся психика комиссара. Он так и не смог понять, зачем собравшаяся на причале вечно голодная толпа негров с криками кидает в борт отходящего парохода банки со сгущённым молоком.
КОНСЕРВЫ
Судовой шеф-повар Александр, по жизни был очень хозяйственным человеком, если не сказать больше, порядочной скирдой. В этом я убедился случайно, заглянув в его каюту, когда он укладывал очередную партию сэкономленных за счёт экипажа консервов под кровать. Было их около сотни. В большинстве своём разные деликатесы: мясо крабов, печень трески, красная, чёрная икра и т.д.
За сутки до захода в Днепро-Бугский морской порт Николаевского глинозёмного завода, после ужина, я с видом доброжелателя подошёл к шеф-повару и по секрету сообщил ему о готовящемся большом шмоне в каютах экипажа. Через некоторое время в моей каюте зазвонил телефон. Cаша поблагодарил, и доложил, что ему было очень жалко, но другого выхода не было, и пришлось все консервы утопить в Чёрном море. В ответ я сказал ему, что это была шутка, и что он дурак на букву «М».
Если честно, мне тоже было жалко эти консервы. Я то думал, что Александр раздаст их экипажу.
Так на следующий день закончилась моя преддипломная морская практика. Что после неё осталось? Прежде всего, приобретённый опыт, и, не смотря на все совковые заморочки, чувство гордости. Гордости за свою страну. Страну, в которой я получил прекрасное образование. И, конечно, гордости за её огромный флот.
Через семь – десять лет, флота, в его старом понимании, в России не стало. Не стало совсем, и я это хорошо знаю, так как после схода на берег, продолжаю работать в этой сфере.
После распада СССР, торговые, пассажирские, научные и рыболовные суда в подавляющем своём большинстве были разворованы, т.е. приватизированы за копейки по остаточной стоимости по цене в сотни раз дешевле стоимости металлолома.
Несколько лет назад покинул этот мир капитан дальнего плавания Юрий Борисович. Его супруга обратилась к акционерному обществу — «наследнику» Новороссийского Морского Пароходства — где он проработал более 30 лет. Просьба заключалась в опубликовании некролога в местной газете. Ей ответили, что денег в бюджете на подобные цели у них нет.
С тех пор, как закончилась моя практика, прошло уже более трех десятков лет, а ко мне до сих пор заглядывает на огонёк с бутылочкой сухого красного вина, посидеть, да послушать музыку, старый меломан и бывший судовой доктор с т/х «Л. Соболев», и это хорошо! Значит всё-таки что-то осталось.