Однажды на улицах деревья вдруг стали заметными после серой и долгой зимы, и все потому, что не снег лежал на ветвях. И самый хмурый день осветился цветением слив, вишен, яблонь и груш.
И вот в такой денек, когда за окнами автобуса звало к себе белоснежное или розовое чудо весны, на одной из остановок зашли трое - муж, жена и чадо, лет 8-10.
Если едут муж и жена, этого не скроешь, как и отличишь влюбленных или друзей. Зашедшая пара с девочкой как-то выдала свое непростое отношение друг к другу. Мужчина и женщина не были единым. А он и не пытался скрывать или маскировать своего главного - чувства ли или поведения – раздражения. Выдавали глаза, намеренно отгороженные, и отчужденность всего вида. Это было привычным для него.
Крупный, полный, сытый; модная и красивая голубая рубашка подчеркивала цвет его глаз, и обтягивала жирные складки живота, спины.
Его розовая шея и чисто выбритые щеки наводили на мысль об ухоженности, холе и требовательности. Брови привычно недовольно вздернуты, а углы полных красных губ презрительно опущены.
Первой в салон вскочила девчонка и села у окна. Дама поднялась и заняла сидение на двоих позади девочки. Но мужчина демонстративно не с нею сел, один расположился и сидел отгороженно от них.
Женщина подозвала его, но он сделал вид, что не слышал, при этом появилось хмурое выражение, когда что-то неприятно. Она снова окликнула его не смело, заискивающе. Он не глядя, бросил ей с холодным раздражением:
- Тебе что, одной не сидится?
Кондуктор переводила взгляд с одного на другого внимательно, ожидая, кто заплатит. Пассажиры от безделья тоже рассматривали парочку.
Мужчина протянул небрежно деньги на один билет. Ага… Кондуктор повернулась к спутнице, и вроде одета неплохо, и косметика должна была подчеркнуть привлекательность не старого еще лица, но какая-то подавленность во всем облике и фигуре сводили на нет ухищрения выглядеть красиво.
Робкий голос:
- Вова, ты взял билеты?
Надменный и барственный Вова холодно бросил:
- Я себе взял. – И еще что-то ворчал, как собака, которую потревожили.
- А за нас что не заплатил?
- А ты не знаешь, как это делается. – Сказал странно мужчина.
Женщина покраснела, сжалась и взяла два билета. И воткнулась в окно
ОН восседал один: неприступность и все тут. Женщина, вероятно, и хотела подсесть к нему, но не решилась. Оказалось, он и девочку не замечал.
На своей остановке вышел первый, и без слов отчужденно понесся, не поджидая своих спутников, будто и не с ними входил, и их знать не знает. И когда женщина догнала его и взяла за руку, он дернулся, вырвал руку и пошел – пузо вперед, не интересуясь ни ребенком, ни спутницей. Выглядело все несколько комично.
Девочке это не было в диковинку, она ни разу не позвала его, ничего не спросила, как это делают дети, но и рядом с матерью не бежала. Жила в своем мире, разглядывала цветущие ветки вишен, травинки и камешки под ногами, что-то напевала или разговаривала то ли с ними, то ли сама с собой.
Женщина, ненужная никому и сама себе, опустив плечи, плелась позади своего хана с холодным и надменным враждебным лицом, который или стыдился их, или наказывал .
Они не замечали ни розовых облаков вишен, ни голубизны теплого свода небес, и были связаны недружественным чем-то.
Девочка ни разу не забежала вперед, не повернулась к женщине, которая понуро шла, не вытирая слез.
- Что же это? Как рабы опутаны веревками, - повторила пассажирка, наблюдавшая тоже внимательно, - и как жить? И зачем так вместе жить?
День был ясный и теплый, вишни дружно цвели и казались облаками на земле.
1998г.