(1) Медвежье доверие – как ёлка
Медведь растерянно сидел в листве, растопырив уши, упёршись лапами в землю. Вокруг него завивалась дубовая поросль, плелись ветки, торчали молодые ёлки. Внезапно он приподнял одно ухо и прислушался. Шшш. Шшшшш.
Лесные шорохи.
Откуда-то из далёкого далёка, где цвели жёлтые лютики, из тумана зашуршал Бурый. Он двинулся к Медведю, косолапя и сопя. Медведь сжался, пополз в мягкий коричнево-зелёный дубняк. Бурый недовольно зафырчал.
Молодые ёлки кололи лапы. Медведь сжался, скрываясь за редкими ветками. Бурый шлёпал по пятам, шипя, когда в брюхо утыкались еловые иголки. Шш. Шшш.
Медведь утомился. Он не ел с утра, да и утром жевал только кору со знакомым тоскливым запахом мёда. Он глядел на белое солнце высоко-высоко над дубами, и его глаза были похожи на гладкие шары с чёрными смородинами в глубине. Ухо, которым он давеча зацепился за ветку, отогнулось вбок, саднило.
Бурый подобрался почти вплотную и дышал уже где-то очень близко, за хлопьями тумана. Медведь тоненько завыл. Бурый ему вторил. Большая лапа порвала туман, и Медведь почувствовал шерстью чужое тепло. Он лёг на коричневую траву и заскулил.
В нос, щекоча, забрался запах жёлтой пыльцы. Медведь тявкнул на когти на чужой лапе, чихнул и от страха… уснул. Даже не успел ещё раз подумать о высоком белом солнце.
Бурый потоптался и осторожно опустился, склубочившись вокруг Медведя. Шумно подышал, посопел и утих, разглядывая жёлтую пыльцу на чёрном матовом носу. Шш. Шшшш.
Медведь был прохладный и колючий. Бурый тронул его лапой – Медведь вздрогнул во сне и всплакнул.
- Шш, - сказал Бурый. И уснул рядом.
***
- Покатились, - велел Бурый поутру. Медведь кивнул и замесил лапами мягкую палую листву, вслед за Бурым высунул нос из кучи листьев. Сверху, с неба, свешивались мелкие редкие ежевичины. Медведь подпрыгнул и ухватил колючий шарик. Внутрь, разжигая аппетит, поползла холодная кислинка.
- Покатились, - повторил Бурый. – Шш.
Медведь выполз, опасливо косясь на Бурого. Медвежье доверие растёт, как ёлка, - прежде чем расправить пушистые ветки, долго-долго остаётся колючим.
Туман поредел, листья стали темней и старше. Холодный полдень покрыл шерсть, траву и камни дымком инея. Медведь запустил лапу в мокрую землю.
- Шш, - подражая Бурому, тихонько выдавил он.- Шшш!
Они собрали много желудей и жёлтых цветов. Потом Бурый ушёл, скрылся в тумане, и Медведь затосковал от страха. С Бурым было страшно, но без него ещё страшней.
И скучно.
Медведь не запомнил, какой тропкой они пришли, но побоялся положиться на некрепкий нюх и вернуться назад. И снова растерянно уселся в листве, растопырив уши, упёршись лапами в землю.
Сбоку мокро хрупнуло: Медведь задел болотную кочку с гроздью водянистой клюквы. Неловко тыкнувшись носом, собрал её и съел. Вку-усно. Шш.
Сидел, слушая лес и тучи, и грустил. Где-то далеко хрустели ветки. Вверху появился белый дневной месяц. «Ледяной рожок», - подумал Медведь и высунул язык, чтобы лизнуть. Не достал.
По лапам волной прокатился туман с запахом костра. В глубине что-то цвиркнуло, и из-за дерева вылез Бурый.
- К бобру ходил, - профырчал он. – За крапивой. Покатились.
И они покатились к берлоге Бурого. Наелись там желудей с шершавыми корочками, надёргали ежевичин. Бурый указал Медведю в уголок, на палую листву.
- Спи.
Медведь поднял глаза-шарики и вопросительно вздохнул.
- Я на охоту. Шшш.
Когда Медведь зарылся в траву, Бурый подошёл и положил рядом две клюквы. «Я уже ел» - хотел сказать Медведь, но опять уснул скорей, чем успел подумать. Ему снилась молодая колючая ёлка, которая медленно-медленно расправляет иглы в пушистый наряд. Так медленно, что сна хватило на всю ночь.
(2) Плаксивая осень. Медведь-найдёныш
Рябиновая пора в этом году выдалась неласковой, мокрой. Берлогу продувало. Бурый заткнул щели мхом, намёл у входа дубовых листов, но Медведь всё равно мёрз.
- Шерсть коротка, - хмурясь, фырчал Бурый, когда Медведь начинал кашлять. Сутулился и плёлся собирать сухую рыжую малину на Колючей поляне. По вечерам Медведь пил малиновый чай, а Бурый сидел рядом и слушал, как свистит лесной ветер. Медведь жмурился, покашливал, подползал поближе к Бурому, чтоб было теплей.
Но однажды утром он не захотел идти умываться. Капризничал и хрипло хныкал.
- Покатились! Покатились! – тревожно повторял Бурый, склонившись над Медведем и теребя его лапой.
Но Медведь не вставал. Свернувшись на взбуровленных листьях, помотал головой и ткнулся горячим сухим носом Бурому в бок. «Плохо дело», - подумал Бурый. - «Не зря за крапивой ходил».
- Шшшш, - велел он. – Шш. Сейчас будет отвар.
И принялся варить крапивные семена, заправлять их мёдом и сахаром.
- От кашля. Пей. С цакаром.
- С цукером, с цукером, - заплакал Медведь, отворачиваясь к стене.
- Ты чего? – забеспокоился Бурый, баюкая в лапах стакан. – Ты попей… От кашля!
- Ууу… - плакал Медведь всё горше. – Ууу…
«Надо к Бобру»,- подумал Бурый. - «Бобр поможет».
И полетел со всех лап.
***
Бобр Янкель пришёл с мешочком. Разложил на мху пузырьки и баночки. Похмыкал, глянул на Медведя, который не спускал с него блестящих глаз.
- Замёрз, - констатировал Янкель после осмотра. – Простудился, но нуждается в свежем воздухе. Прописываю лекарство и гулять.
Бурый растерянно стоял на пороге берлоги, переминаясь с лапы на лапу.
- Шш?
- А ты чего? Должен, поди, знать, что маленьким в лесу долго нельзя по осени без тепла, без приглядя. Он у тебя замёрз, покуда ты до меня давеча ходил по крапиву. Следи, чтоб ему не холодно было. Сходи к Сове, попроси шарф. Вот тебе микстура. А я пошёл. Ежели чего – кликнешь, примчусь.
Бобёр ещё раз пощупал Медведю нос и погладил по лапе.
- Полегчает – закутаешься в шарф и на прогулку. Подышишь свежим воздухом. К Васильковым Кустам сходите, там ещё листья не опали.
Когда Янкель ушёл, Бурый усадил Медведя, напоил лекарством, дал ещё мёду. Потом тяжело пошуршал в дальнем углу. Вытащил большую коробку.
- На! Я за шарфом. Быстро покачусь. Не скучай!
И ушёл.
Медведь тоскливо посмотрел ему вслед и занялся коробкой. Снял крышку, убрал коричневую обёртку… И восторженно обомлел. Внутри, в картонных гнёздышках, светились лесные сокровища. Сушёная рябина, золотистые жёлуди, скорлупки от орехов, грибные шляпки, стрекозиные крылья и оглаженные озёрной водой камушки...
Медведь загляделся на веточку голубики с бурыми листьями и сморщенными ягодами с ломкими хвостиками. Пятнистые белые бочки ягод напомнили ему лунный рожок. Он не удержался и лизнул, но голубика из гербария оказалась даже горче Янкелева лекарства. Медведь зачерпнул лапой ещё мёду, облизнулся и принялся рассматривать бледные, сияющие крылья бабочек. А потом ему снова приснился сон, где эти бабочки порхали над Васильковыми Кустами, а они с Бурым сидели в густой траве.
***
По листьям хлюпал реденький дождь, Бурый торопливо катился по лесным тропинкам между дубов, берёз и отцветших земляничных прогалин. Острова темноты уже проглатывали Лес, но он не боялся ночи. Хотел только скорей успеть к Сове, упросить её, мастерицу на все крылья, связать Медведю шарф. Тёплый, толстый, полосатый или в клеточку, а может, в горох или в оленей, и очень мягкий, такой же, как Медвежья шерсть.
Бурый миновал ещё одну тропку, оставил позади молодой березняк, храбро разросшийся вдали от опушки, и наконец вскарабкался на крутобокий холм. Там, на самой вершине, в дупле ольхи, жила Сова.
- Шш! Софа! – позвал Бурый, поскребшись о ствол. – Софа!
- У? – Сова выглянула из дупла, выпрыгнула на ветку, кивнула. – Бурый! Заходи погостить.
Едва отдышавшись, Бурый неуклюже взобрался на ольху и нырнул в дупло. Только тут, в сахарном травяном тепле, пахнущем листвой и сухими грибами, он понял, как холодно снаружи. Медведь, бедный, мёрзнет в берлоге. Сидит там один, простуженный, скулит, скучает!.. Надо торопиться!
Некогда пить ароматный Совиный чай с апельсиновыми корочками и вафлями, некогда рассиживаться, как бывало, за домино и старыми фотографиями, где они втроём, с Янкелем и Софой, гуляют по Ручьям, празднуют именины…
- Софа, у меня Медведь. Маленький. Простудился. Янкель велел шарф ему.
- Маленький! Простудился! – всполошилась Сова и тут же забегала по дуплу, вытаскивая из шкафчиков клубки и спицы. – И ты его одного оставил?
Бурый только профырчал в ответ.
- Шарф свяжу, - Софа хлопнула себя по лбу, бросила поиски и, пыхтя, вытянула из-под стола большой саквояж с припасами. – Но маленького оставлять одного не годится. Ты чем его лечишь? Чем кормишь?
- Малиной… Чаем… С охоты кой-чего приносил…
- Ох, Бурый, - вздохнула Софа. – Как он к тебе, бирюку, попал?
- Прикатился, - Бурый хмуро засопел. – Заблудился в лесу. Думал, я его съесть хочу. А сам слабенький, едва на лапах держится, уснул в пыльце.
Бурый зачем-то подул на лапы, потрогал нос, погладил кожаный бок саквояжа. И закончил:
- Я его взял в берлогу. С тех пор вместе. Мой.