Жили-были муж да жена. И было у них три сына. Старшему лет шестнадцать, средний - десятый годок разменял, а младшенький, последыш, запирал собой последнюю надежду о доченьке. Ещё далеко было ему до школы. Баловал да куражился - всеобщий любимец; и ведь же не поднималась рука выпороть его - не как сидорову даже козу за неслабую шалость, а для пущей острастки отшлёпать, чтобы порядок знал.
Дети у простых родителей часто растут как бы сами по себе - никто их специально не воспитывает; вроде бы как нет и времени на это занятие, да и ни к чему оно, потому как жизнь простецкая тоже не проста и требует человека всего без остатка, чтобы выкинуть с ним какой ни будь этакий фортель. Всякое бывает; но с детьми в частую - пусть трое, как говорится, из одного гнезда, да почему-то все разные как родятся, так и живут - что хочешь с ними делай, а всё одно будет по ихнему.
Несмотря на все эти свои, да и со стороны явленные сложности, жили все дружно. Отец всё больше пребывал на работе. Какая уж она там была - не важно. А важно то, что был он там свойский человек: в передовики не лез, да и отстающим не был. Если надо что украсть на производстве - на бутылку с друзьями - то и украдёт, как истый россиянин. Но домой ни-ни. Дома - хозяйство своё, своя жизнь, свои отношения к понятиям добра. А уж о зле тут и намекать не стоит - нечего его будить суетным упоминанием.
Матушка всего семейства была мудра. Мужнины проступки, словно и не замечала; детей отеческой карой не пугала; с соседками жила дружно; на работе была смиренна, но уж дома-то была царицей всего. На ней и держалась семья, которая, думали, уж сложилась окончательно.
Но тут судьба от своих щедрот подкинула подарок.
Был у отца младший брат. Но жил он далеко, так совсем обособившись, что о старшем вспоминал всё реже и реже, пока не растворился совершенно в себе самом.
Было известно, что был он шустёр по жизни, а в наши времена и богат. Женат был на такой красавице, что ни в каких телевизорах не увидишь. Была у него и дочка - чуть постарше племянника, братова последыша, да младше его среднего.
Видеть её бедному родственнику довелось как-то раз, когда соизволил братец пригласить с какого-то перепугу на один день, типа отмечать юбилей. Ну и ночевал. На гулянке ихней, не деревенской, гость по сторонам не зырился, и без того ошеломлённый явленным достатком. Но вот племянница своя крепко запала в его душу.
Но ведь спроси мужика о подробностях, что да как, почему - даже если и начнёт, да запнётся на одном, другом слове, ну и махнёт рукой: - Отвяжитесь, мол. Да и какими уж словами описать этого ангелочка, личико её, глазки светлые. Одним словом - девочка.
Заметно было что она как сыр в масле катается, всякую пушинку лёгкую с неё сдувают. Да только воспринимает она это своё благоденствие, как естественную данность, которая не впрок, да и не воспрепятствием созреванию детской девичьей души, когда которой воспитателем - целый мир земли нашей: от шорохов ночных до грома небесного.
Пусть. Никто. Не думает. Что он. Мечтал.
Да, он д а ж е и не мечтал о том, что вновь увидит ЕЁ глаза. Он не мечтал. Но каждый волосок на её головке тревожил вновь и вновь его не до конца реализованное отцовство. Тревожил. Тревожил.
Скорбная весть эта была как гром среди ясного неба:
самолёт, в котором брат с женой возвращались из-за границы, разбился в горах. Но беда не приходит одна - ещё до похорон обнаружилось, что брат разорён. То есть абсолютно. Что, что - а уж это у нас могут организовать на раз. Да и кому разбираться-то с обстоятельствами этого рядового случая?
Итак, девочка осталась наедине с однозначной перспективой детского дома.
Что ты с ума-то сходишь? - сказала тут жена, заметив что он сам не свой - чего уж там: где трое, там и четвёртому найдётся уголок.
Так девочка оказалась в деревне, да в странном доме и в окружении каких-то, ещё более странных людей.
Хотя взрослые и были ласковы с нею, но больше всего ей приходилось быть около мальчишек. И сильно тревожил её их интерес к ней. Ни шагу не могла сделать девочка, чтобы оказаться без внимания диких взглядов на неё. Она же всё делала не так, и нелепы были её старания быть как все.
-Вот дурочка - откровенно высказался младший из них. А никто и не возражал. И девочка поняла, что прошлое ушло бесповоротно, а что будет впереди - то не знает, кажется, никто.
Однажды их отец совершил безрассудное. Ни слово никому не говоря, он исчез куда-то на целый день, и появился только к ужину с белой коробкой в руках.
Когда уже все сели за стол, он вдруг встал и вышел в сени. Но вскоре вернулся с коробкой, поставил посреди стола и снял верх. В коробке оказался торт красоты необыкновенной. Да и, вообще, сам-то торт не был привычен за этим столом, где угощались всё больше домашней стряпнёй матери - мастерицы на все руки.
Отец большим кухонным ножом разрезал кулинарное чудо на треугольники и раздал каждому по куску. Как-то получилось, что один кусочек оказался как бы лишним, да так, что взгляды каждого едока словно сплелись в одной этой точке, которая не может и посулить справедливого ответа на вопрос - какой бы он не был у тебя.
И тут девочка и с мольбой и с извинением вымолвила:
- А можно мне ещё этот кусочек? И, не дожидаясь ответа, протянула свою ручку за тортом. Взяв его обеими руками, она поднесла ко рту, вдохнула аромат и…
…И поплыла...
Взгляд её остановился и стал бессмысленным. Черты лица утратили детскую прелесть и упругость жизни; они потекли к низу, где рот оказался полуоткрыт, обнаруживая не острый язычок-дразнилку, а белесый обрубок, словно вспухающий на глазах у пораженных свидетелей совершающегося преображения.
-Ну, дура – дурой… - хотел было выразится малыш, знаток по этой части; да наткнувшись на тяжёлый взгляд отца, поперхнулся на полуслове и замолк. Молчали и все.
А она всё плыла и плыла в тот дивный мир, где оставлены ею те шорохи и громы; и детские игры да игрушки; да сад и ручей; да целый мир, из которого она прорастала призрачным росточком, да, играючи, утвердилась деревцем, которому суждено уж теперь расти з д е с ь.
Да, здесь - но никак не вопреки всему, не вопреки - а благодаря.
Да, как дурочка, за всё благодаря: и дядю, и тётю, и мальчишек этих вредных.
Теперь уж она знала, что предстоит ей всё краше расти среди братьев с в о и х ; да только уж не царевной шамаханской, а девчонкой тонкой-звонкой расцветать под прикрытием добрых молодцев.
И мысль эта так взволновала её, что она улыбнулась сидящим за столом и хитро подмигнула – знай мол наших!
14.05.2018 14 мая 2018 г.