Сорок дней - 5

Джерри Ли
ДЕНЬ,  СОГЛАСНО  РАСЧЕТАМ,  ТРЕТИЙ

Когда и как он вернулся из сиреневой преисподней, Иван Петрович не помнил. Не зафиксировались в памяти и события космического этапа его жизни. Просто совершенно неожиданно для себя он открыл глаза и вместо противных, перекошенных рож или холодных просторов необъятных космических далей увидел белый потолок с мигающей люминесцентной лампой, полупрозрачные стены, сделанные из стеклянных блоков и чёрный, блестящий, как начищенный ваксой хромовый сапог, пол. Несмотря на страшную слабость, такая метаморфоза приятно удивила. Во-первых, никого рядом не было, во-вторых, запаха жжёной резины не ощущалось, в-третьих, отсутствовал даже намёк на что-либо сиреневое. Вокруг сверкало только белое и чёрное. Иван Петрович вообще дорого бы дал, только чтоб его зрение навсегда перестало быть цветным!
В помещении, в которое он выпал из сиреневого небытия, не усматривалось ни мощей, ни покойников, ни рвущихся бородатых погромщиков. Это было даже не помещение, а маленькая часть пространства, со всех сторон ограждённая стеклянными, совершенно прозрачными стенами. Вернее пропускали они только для свет, видеть же, что происходило вокруг, за стеклом, было совершенно невозможно, ибо окружающая действительность очень сильно искажалась. Иван Петрович сообразил: большой зал разделили на ячейки стеклянными блоками - так отделывают автобусные остановки в городе. В получившемся «аквариуме» уместилось две кровати. Вторая, напротив, оказалась свободной.
Обратив внимание на себя, Иван Петрович отметил, что теперь он уже не был спеленован и трубочек в его организме значительно поубавилось. Кроме этого ничего не шипело в голове, и можно было свободно двигать ногами - он тотчас проверил это и, о счастье! - мочиться не потянуло! Оставалась, правда, одна трубка, тоненькая, прозрачная, выходившая из-под ключицы, но это была мелочь, сущие пустяки, к тому же она оказалась заткнутой пробкой. Тут же выяснилось, что двигать возможно не только ногами, но и руками, так как теперь они уже не были привязаны к кровати! Перечень положительных эмоций рос и распухал, как на дрожжах, но голова шумела и кружилась и соображать ею было пока трудновато. Единственное, что плотно и сиренево вцепилось в помраченный ум: он всё-таки жив! Этот неопровержимый факт обрадовал и вдохновил!
В это время что-то большое и белое проплыло мимо кровати с обретающим сознание пионером космических далей, и в нос ему приятно ударил аппетитный аромат чего-то съестного. Иван Петрович вспомнил, что ел когда-то очень давно - то ли во сне, то ли ещё в раннем детстве. Поэтому вид тарелок с разложенными на них яствами возбудил волчий аппетит. Но суровая правда жизни оказалась на сей раз ещё суровей. Хоть он теперь и не был привязан, но не то что встать, а даже на то, чтобы сесть сил не хватило! Оставалось одно - лежа, исходя слюной, обонять пищу! Конечно, это было намного приятнее, чем задыхаться от вони горелых галош, но всё же...
Нанюхавшись вволю, голодный трезвенник опять куда-то провалился. На сей раз уже не появлялось ни рож, ни верёвок, ни покойников. Просто какой-то период он находился вне времени и пространства, а когда выпал из этого состояния отсутствия, в его аквариуме тускло горел ночник.
Очнувшись, Иван Петрович сразу почувствовал голод и огляделся, в надежде увидеть свою так и не съеденную пищу. Однако тумбочка сверкала чистотой и неприятно поразила пустотой. Он повернулся на левый бок, и в ответ на это кровать мелодично проскрипела тремя разными звуками. Это не ускользнуло от внимания. Любитель балалайки и поклонник баяна дёрнул ногой - койка тотчас ответила, на этот раз одной нотой! Подергивание плечами изменило тональность. Поскольку заняться было совершенно нечем, Иван Петрович сообразил, что нашёл великолепное развлечение и решил, не откладывая в долгий ящик, разучить какую-нибудь мелодию.
Он осторожно дёрнул ногой - получилось «ЧИ», пошевелил плечами - и музыкальный момент был пойман: кровать сама пропела - «ЖИК»! Повторив набор движений в той же последовательности, весьма довольный собой голодный музыковед без труда исполнил второй такт известнейшего произведения - «ПЫ-ЖИК»...
Окрыленный успехом он несколько раз закрепил начало, и двинул было дальше, но тут дело застопорилось: уникальный инструмент никак не хотел аккомпанировать вопросу «ГДЕ-ТЫ-БЫЛ?..» Все усилия оказались тщетны! Замкнуло на «ЧИ-ЖИК» и «ПЫ-ЖИК!» Иван Петрович дергал ногой, шевелил плечами, сжимал кулаки, поворачивал голову из стороны в сторону, даже поднимал брови, но «ГДЕ-ТЫ-БЫЛ?» решительно не получалось! Тогда он сменил пластинку - вторая, пришедшая на ум мелодия, была не менее известной и воспевала кузнечика! Но и здесь новоявленного музыканта поджидало разочарование - кровать довольно охотно исполнила первые два с половиной такта - «В ТРА-ВЕ СИ-ДЕЛ КУЗ...», а вот «-НЕ-ЧИК» в другую тональность уходить не пожелал! Бо;льшего, чем большая терция, койка осилить не могла! Промучившись ещё минут двадцать, Иван Петрович совершенно выбился из сил и затих.
Так он пролежал минут сорок, а может и час, упиваясь одиночеством и радуясь окружающим краскам. Неожиданно послышались сначала голоса, потом чьи-то шаги, несчастный весь напрягся, ожидая увидеть снова что-то страшное, гнусное и противное, но ошибся: из-за стеклянной стены показалась медсестра, самая обычная медицинская сестра, в белом халате, в белой шапочке и даже в белых брюках. Во всем её виде не было ничего настораживающего, ничего сиреневого. Это оказалась обычная сестра милосердия! Не говоря ни слова, она поставила рядом с кроватью отца семейства металлическую стойку с бутылкой прозрачной жидкости, подсоединила трубку, выходившую из этой бутылки к той, что торчала из-под его ключицы, промокнула ваткой сукровицу и ушла.
Несколько минут все было нормально. Но вдруг Иван Петрович ощутил знакомый и страшный как землетрясение удар по затылку. Это случилось так неожиданно, что он даже зажмурился! За первым ударом последовал второй, затем третий и пошло-поехало! Несчастный сначала заохал, а потом закричал. На его крик тотчас прибежали сразу три медсестры и принялись возиться с трубкой. Жуткие удары сразу пропали, но теперь в голове маршировала, старательно печатая шаг, рота солдат! Не хватало только бравой песни «Не плачь девчонка...» Но до этого, казалось, было совсем рядом.
Скромный труженик снова зажмурился, ожидая землетрясения. Сестры сжалились и продолжали что-то крутить в трубке. Рота исчезла. Теперь в голове стреляли из ружья, причем из двух стволов сразу. Выстрел приходился в затылок, а эхо отдавало в висках! Это ещё можно было терпеть! В перерывах между залпами Иван Петрович открыл глаза. Сестры пошушукались и удалились.
Расстрел длился около трех часов!
...Снимала капельницу Света. Вместе с ней пришёл молодой мужчина, которого Иван Петрович раньше ещё не ни разу не видел. Едва медсестра ушла, доктор сел на край кровати и спросил расстрелянного, как он себя чувствует. Не успел только что реабилитированный открыть рот, как доктор строго сказал:
- Тихо! - и припал фонедоскопом к бледной, костлявой пустыне.
Иван Петрович инстинктивно затаил дыхание. В этот момент, словно из-под земли, появился невысокого роста, плотный человек, с аккуратной бородкой, не менее аккуратной лысинкой и горящим взором. Безукоризненный белый халат в левом верхнем углу был эффектно оттенён комсомольским значком. При виде вновь появившегося доктор, сидевший на краю кровати, почувствовал себя, очевидно, пребывающим на краю пропасти и уменьшился в размерах раза в три!
- Так, что у нас со взносами? - с ходу бодренько забрал возникший.
- Да-а, э-э, м-м-м...- пролепетал уменьшившийся, пытаясь возвратиться в прежние размеры.
- Значит, так! Послезавтра, в понедельник, бюро... Не сдашь - пеняй на себя! - и неожиданно возникший столь же стремительно исчез!
Доктор заполнил, наконец, собой свой прежний объём, заметался и ушёл, забыв на кровати аппарат для измерения давления.
Поскольку к Ивану Петровичу уже частично вернулась способность более-менее связно соображать, из разговора врачей он сделал два основополагающих вывода: о текущем моменте - во-первых, и о моменте вообще - во-вторых!
Вывод о текущем моменте прямо касался политических взглядов. Исходя из бодренькой напористости первого и полного смятения второго, недорасстрелянный любитель сельского хозяйства понял, что оба они являлись политическими лидерами, наверняка разного и к тому же весьма невысокого уровня. Сам же Иван Петрович в лидеры никогда не стремился, вернее... Да нет, пожалуй, всё-таки не стремился. Правда, однажды он чуть было не сделал шаг в сторону.

*    *    *

...Несколько месяцев подряд цех, где работал Иван Петрович, твердо удерживал первое место в соцсоревновании. Это тем более вдохновляло, что никто так и не знал, кто с кем соревновался и как подводились итоги. Да и существовала ли такая возможность вообще? Ведь профили цехов и виды продукции были совершенно разными. Но дело, в конце концов, не в этом. Раз говорят, вы, мол, на первом месте, так чего тут спорить - значит на первом! Распоряжение начальства надо выполнять: и премии получать, и на доске почёта висеть. И ничего тут зазорного нет!
...Почти всех рабочих во главе с начальником цеха вывесили всем на обозрение. А тут ещё неугомонный Иван Петрович со своей смекалкой учудил! Совершенно случайно он наткнулся на абсолютно новый зарубежный станок, который неизвестно сколько лет покоился на территории завода под грудой старого хлама. О нём, конечно, никто бы так и не вспомнил, если б не неутомимый гроза помоек! Ему потребовались доски на дачу, поэтому он и решил «прошвырнуться» по заводскому двору, подглядеть, где что плохо лежит.
За первой оторванной доской появилась надпись «Made», за второй - «in BRD». Доски Иван Петрович оставил на месте и на следующий день отправился к замдиректора - выяснить, что и как.
Оказалось, что аппарат сугубо зарубежного производства, куплен за бешеные ихние деньги для перевыполнения наших глобальных планов, но так случилось, что для полноты ощущения чего-то там не хватает - то ли железки какой, то ли головы у главного инженера. Вот и оставили до лучших времен во дворе, и, как водится, забыли. Иван Петрович вызвался сам опробовать станок, и что самое удивительное, разрешение на это получил сразу!
Через неделю зарубежное чудо было уже в рабочем состоянии, выполняло множество операций и имело логику по-немецки нехитрую и прямоугольную.
После этого случая об Иване Петровиче заговорили, его фамилия появилась в заводской стенгазете, подбросили даже премию, а через месяц, когда страсти ещё не утихли, его и двух начальников цехов пригласил к себе для беседы секретарь партийной организации. Они собрались в обеденный перерыв в красном уголке, который от постоянного присутствия цементной пыли уже лет десять был серым. Здесь, сурово сверкнув очками Онанич,[1]  старший мастер с дореволюционным стажем, пенсионер союзного значения, участник, инвалид и так далее, и всё в том же духе, жестко и соцреалистично отчеканил:

______________________
[1] Вообще-то этот старый хрыч был, конечно же, Ананич, но на протяжении последних двенадцати лет, когда он исправно исполнял функции секретаря первичной партийной организации, все как один на заводе называли его исключительно Онанич.

- Товарищи! Есть мнение усилить и укрепить нашу парторганизацию за счёт вливания в её ряды новых молодых коммунистов. Эта честь выпала вам!
Он снова строго оглядел всех, внимательно посмотрел каждому в глаза, словно пытаясь проверить, все ли в самых отдаленных уголках их организмов красное, или... Все замерли. Замер и Иван Петрович. Сейчас перед ним сидел совсем не тот Онанич, который был его соседом по даче со всеми вытекающими отсюда последствиями. Теперь это был герой, высеченный из белого, покрытого серой цементной пылью, мрамора!
Старый плут не сказал, чьё это было мнение, ну, относительно усиления и укрепления. И это восхищало с одной стороны и интриговало с другой. Казалось, что кто-то большой и мудрый незримо наблюдал со стороны... Или нет, откуда-то сверху и отбирал самых достойных.
...В семье Ивана Петровича партийных не было никого. Мать с отцом он вообще не знал, не говоря уже об их политических взглядах, а деду с бабкой было не до собраний - две коровы, две свиньи, овцы, гуси, индюки, куры, пасека - тут особенно не помитингуешь и на партбюро не позаседаешь! Дед всегда вставал в четыре, бабушка - значительно позже - в полпятого... Да и деревня в целом была беспартийная. Приехал на какое-то время один идейный, всё лозунги в клубе белым по красному рисовал, да в самый разгар жатвы, помнится, взял, да и укатил в город на семинар. А после семинара в деревне его уже больше никто не видел. Так что предложение Онанича получилось весьма заманчивым: паренёк из деревни, отслужил армию, устроился в городе, окончил ПТУ и честным, доблестным трудом достиг определенных высот - стал передовиком производства, победителем соцсоревнования, ветераном доски почета. А теперь, в качестве логического завершения - принят в партию! Вот она, наша смена! Аж голова пошла кругом!
Далее Онанич предложил каждому обдумать сей решительный шаг, обсудить его и через месяц, не позднее - о принятом решении сообщить! Пока можно устно...
Домой Иван Петрович летел на крыльях! Теперь он гордился собой, уважал себя и даже несколько дней подряд досмотрел до конца программу «Время»!
Однако дальнейшие события развернули мысли завсегдатая доски почёта в противоположное русло. Так случилось, что вынашивать решение пришлось не месяц, а всё лето и даже часть осени - Онанич, как участник, ветеран и пенсионер ушёл на всю катушку в отпуск, а когда вернулся, Иван Петрович, побывавший за это время всего на двух партийных собраниях, был уже твёрдо убежден, что для великих свершений он ещё не дозрел!
...Первый раз задержали зарплату и чтобы как-то убить время потенциальный представитель первых рядов двинул на открытое партсобрание - решил, что пора приобщаться! Его сразу же поразил уровень вопросов и способ их обсуждения. Он был просто шокирован! Впрочем, лучше по порядку.
...Всё самое прогрессивное на заводе собралось в зале заседаний на третьем этаже главного корпуса. Всё очень торжественно и чинно. Горел яркий свет, отражая программные лозунги, обрамлявшие зал по периметру, краснели лица ветеранов, строго глядевших с многочисленных стендов. Пахло «Красной Москвой» и «Шипром». Те, кто постарше, ходили взад и вперед и гремели многочисленными медалями. Народ помоложе, собравшись стайкой, украдкой курил на лестнице.
Собрание началось ровно в пять. Слово для доклада вручили главному инженеру. Молодцеватый, строгий и подтянутый, с небольшим налетом седины на упрямом ёжике, тот быстро взлетел на трибуну, деловито разложил листки бумаги и сходу круто забрал:
- Товарищи!..
Говорил он долго, убежденно, с жаром. По очереди перебрал все проблемы сначала на заводе, потом в стране и уж под занавес - во всем мире. Закончилось выступление на тридцать восьмой минуте словами:
- Высоко подняв голову - вперёд, к новым победам!..
Зал не остался равнодушным - аплодисменты так и просились перейти в овацию. Докладчик лихо слетел с трибуны, ловко повернул в боковую дверь и исчез - его оказывается уже давно, чуть ли не со вчерашнего дня, ждали в главке!
Начало обнадежило, но потом всё пошло вкривь и вкось. Сперва трибуну оседлал кто-то из малярки, потом с проходной, лихо проехались по несунам, не назвав, однако, ни одной фамилии и, в конце концов, размазали по стенке председателя профкома. Вот тут уж началось по-настоящему и по-взрослому! Обиженных профкомом оказалось много - одному не дали путевку, другого не выслушали, на третьего накричали! Кто только не рвался на трибуну! Кто только не бил себя в грудь! Каждый норовил угловато высказаться и смачно плюнуть в пространство.
А если говорить честно, то на партийном форуме в основном толкли воду в ступе, конфликтовали по пустякам и решали извечно актуальный вопрос - а сколько же будет дважды два! В ходе дискуссии мнения ораторов диаметрально разделились - одни считали, что три, другие - пять или восемь, в зависимости от обстоятельств и международной обстановки, и лишь двое порывались чётко сформулировать: да что вы, мол, товарищи, Христос с вами! Четыре!!! Но они тотчас попали в стан то ли ревизионистов, то ли оппортунистов, в общем, от них отмахнулись. А когда слово взял заместитель начальника снабжения, не только Иван Петрович - приуныл весь зал. Этот человек обладал поистине редким даром - на то, что простой смертный мог бы объяснить всего в двух словах, Василию Александровичу требовались сутки!
Идя после собрания домой, Иван Петрович недоумевал: ведь поговори отдельно с каждым - нормальные же люди, все всё понимают и тоже удивляются. Но как вместе соберутся - словно столбняк какой нападает! Прямо какое-то буйное помешательство... Это сколько хороших дел осталось только в планах! Ведь три часа убили на то, что можно было вообще не обсуждать, а так, обговорить в столовой за тарелкой щей или в курилке за две-три минуты.
Второй раз явиться на партсобрание уже обязали! Заболел Василий Герасимыч, начальник их цеха и временно Ивана Петровича сделали «командиром». Суровое распоряжение руководства гласило, что все начальники цехов на собрании присутствовать обязаны. Обязанным оказался и Иван Петрович.
...Нельзя сказать, что второе посещение партийного форума сделало его ярым антикоммунистом. Нет. Но решение держаться от этой легендарной организации подальше созрело и обрело твёрдость гранита! Так что осенью, на суровое сверкание Онаничевых очков Иван Петрович смущенно промямлил, что ещё де не дозрел, в полной мере не сознал, молод, зелен. А поскольку остальные дали твёрдое согласие, дополнительных вопросов Ивану Петровичу не последовало.

*    *    *

Второй основополагающий вывод касался момента вообще. Врач, говоривший бодреньким голосом, сказал, что «послезавтра, в понедельник»! Значит, сегодня суббота. Схватили и привезли сюда Ивана Петровича в ночь с воскресенья на понедельник! Ночей, страшных, жутких ночей, он провел здесь две - остаток на понедельник и полную на вторник. Значит, завтра - среда, а послезавтра - четверг! Но у врачей-то был понедельник! Что-то не получалось... Или доктора ошибались, что маловероятно, или он в сиреневом беспамятстве путешествовал гораздо дольше, чем показалось.
Иван Петрович очень сосредоточился и пересчитал снова, но вспыхнувшие пару раз сиреневым заревом мысли сбили его. Со второй попытки получилась пятница, с третьей - вторник! Это расстроило! Несчастный обратил внимание, что в его расчетах всё время что-то не совпадало: то ли после среды сразу шла суббота, то ли после понедельника - четверг! И в любом случае возникала чёрная дыра величиной примерно в два-три дня!
Окончательно запутавшись в семи днях недели, недавно реанимированный исследователь космического пространства на общественных началах, наконец осознал, что либо неделя слишком длинна, либо он ещё окончательно не поправился для решения столь глобальных задач.

*    *    *