АЛЕКСАНДРА АЛЁШИНА
ПРИКЛАДНАЯ ЭСХАТОЛОГИЯ
– Скоро будет война-гражданка! –
рвёт армейский дружок, хмелея.
У него в сарае тачанка.
Накопал, паразит, трофеев...
Тут экстрасенс наш схватил за грудки – поёт, плачет.
Вечно он не в себе – по селу как конь в мыле:
– Страшный Суд грядёт, алкаши, не иначе –
мне знамения в бане открыли!
Что ж... Раз так – я готов. Давайте!
Нам ли слепнуть к концу этого света?!
Запрягай, образа выноси, всё сымайте!
Грянем псалмы, коль песня спета!..
Юрий Шевчук
Странная какая-то была эта деревня – никаких полей и прочего сельхозпроизводства, так, чахлые огородики и прочая немочь, именуемая обычно приусадебным хозяйством – была бы усадьба. Но кособокие домики-развалюшки так назвать язык не поворачивался. Непонятно даже было, жил ли кто в этих хибарках с закрытыми ставенками, а то и с окнами заколоченные. Кто жил, как жил – чем питался... Никто кроме пары соседей ближайших не знал никого. Да и соседи-то были странные...
А самым странным был Юрка Богомаз. Двинутый, точно... Кстати, и Богомаз-то – прозвище это только было, никакой иконописью Юрка сроду не занимался, так – акварельки рисовал. Но вот что странно: все эти пейзажики его простенькие-незатейливые, цветуёчки-листуёчки эти все были у него такими, что глядишь на них – и словно душа открывается добру и любви. Ну и прозвали Богомазом – думали, с издёвкой, а получилось – всерьёз. Был Юрка учителем в местной школе, официально, по должности – рисования, а на самом деле – вообще всего, потому что других учителей в деревеньке этой вовсе не было.
Ребята Юрку любили и знали (и звали тоже), естественно, по отчеству, но о том, какое оно, родителям не говорили. А тем что – Юрка и Юрка. Богомаз, одним словом...
Знали ребята и друг друга – они ведь, в отличие от взрослых, в школе у любимого учителя каждый будний день собирались. И Юрку в деревне тоже знали все – дети-то в школу ходят во всех, почитай, семьях.
Жил Юрка незатейливо, акварельки свои рисовал да на гитаре бренчал, словно это и не гитара, а балалайка какая. По праздникам гармошку вытаскивал – вот на ней красиво играл. И называл её не гармошкой, а аккордеоном. А, чего там говорить, словно разница какая есть – гармошка, аккордеон... Однохренственно.
А ещё была у Юрки банька. Хорошая, настоящая. И если кто из соседей просился с хозяином попариться, то Юрка по доброте душевной не отказывал. Попариться разбредшийся по тёмным своим углам народ любил, а вот разговоры, которые случались в бане или после неё – под самогоночку, к которой у Юрки неизвестно откуда водились всегда солёные огурчики – народу не очень нравились.
Доказывал Юрка, что все жители деревни, и не только они, а все жители планеты Земля, давно умерли душой, потому что наплевать всем не только даже на ближнего, но и на самих себя даже. И что он полностью согласен с вычитанными где-то мыслями о том, что Земля – это ад какой-то другой планеты, и о том, что и Третья мировая, и Страшный Суд уже давно идут полным ходом, а люди настолько слепы и трусливы, что не видят этого.
Так что, чураясь тяжёлых разговоров, в баньку к Юрке напрашивались не особо часто. Но – бывало. У кого нервы покрепче – так те вообще поспорить любили.
Вот и в тот раз сидели после баньки за Юркиным столом с самогонкой и огурчиками хрустящими сам хозяин и сосед Данила – крепкий смешливый мужик, один из немногих, кто и хозяйство какое-никакое держал, и не куксился. Юрка разговора не начинал – считал, что Данила и так достаточно неглуп, сам всё понимает, более того – что-то ещё и делает.
А у Данилы язык чесался.
– Что? – хлопнул он по плечу хозяина, протягивающего ему очередной стакан. – Говоришь, Конец Света наступает?
– Да наступил уже... – не чувствуя подвоха, вздохнул Юрка.
– А зачем же ты тогда детей учишь? – осведомился Данила.
– А в аду тоже надо оставаться людьми, – пожал плечами Юрка. – Этому и учу.
– Ну полный армагеддец! – хохотнул Данила. – Ты бы ещё учебник написал... Богомаз... Блаженный, одно слово...
– Какой учебник? – не понял Юрка.
– Ну – «какой»... Не знаю, какой. «Прикладная эсхатология», наверно. О том, как вести себя при Конце Света и после. ОБЖ такие спецательные. Для покойничков.
– Зря ёрничаешь... – поморщился Юрка. – Ты же ведь умнее многих, поэтому лучше многих и понимаешь, в какой мы все *опе. Поэтому и боишься сильнее, чем они. Они страх бухлом двадцать пять часов в сутки заливают, а ты – от случая к случаю.
– То есть у тебя хватает безрассудной наглости сказать, что я боюсь?! – взъярился Данила.
– А что наглого в правде? – простодушно спросил Юрка.
– Ну ты даёшь! – ошарашенно воззрился на него Данила. – А не боишься, что я тебе сейчас врежу так, что и дух вон?!
– За что? – беззлобно, почти кротко спросил Юрка.
– А чтоб не зарывался!
– Не боюсь, – просто сказал Юрка. И тогда Данила двинул ему в челюсть.
Юрка упал.
А дальше было то, чего Данила совсем-совсем не понял. Что-то наклонилось над Юркой такое, что описать, определить, понять как-то – совершенно невозможно. Бог? Но если и бог, то точно не Христос, не Аллах и не Будда (хотя Будда и не бог, собственно). Мировая справедливость? Или наоборот – добро, милосердие, любовь? Данила почувствовал, что Юрке сейчас очень-очень хорошо.
А потом Это исчезло. И Юрка тоже исчез.
Никто не знает, что стало после этого с Данилой – да и со всей деревней тоже. Да и происходил ли вообще этот случай – или просто приснился кому в предсмертном сне? Может, и деревни этой и не было нигде отродясь...
Одно бесспорно: настоящий Апокалипсис – не выжженная земля с бродящими по ней монстрами-мутантами, порождёнными ядерными взрывами. Истинный Апокалипсис – не ядерная война, а война ненависти между людскими душами.
И честное слово: это куда как страшнее...