Пастух Петрович
Петровича никто не обижал, и он никого не трогал, пришёл из тюрьмы, посидел у вора Ивановича, о чём они говорили — никто не слышал и не знает, но Петрович завязал с бандитами и стал деревенским пастухом — пас коров. Один уходил далеко в лес и всех коров один назад приводил.
Говорили, что он кровавый убийца, сразу наповал убил при разбойном нападении, отсидел 25 лет. И стал пасти коров. Правда или неправда, но однажды его на дороге встретили беглые зэки, хотели корову забить, голодные были, рассказывал Иванович. Он сявкам объяснил, что он сиделый волк из стаи, но те не поверили, стали издеваться на ним. Так они, сявки бедные, остались лежать в лесу, убитые. Иванович знал это место, но уже все умерли.
А так Петрович был нежным: улыбался беззубым ртом, угощал детей колотым сахаром.
И вот однажды напала на Петровича стая волков, у него нет ружья, только финка. Снял он фуфайку, на левую руку намотал. Прыгнул на него вожак — прямо к горлу, а пастух руку подставил и сходу финкой — в живот. Почувствовали волки своего, отступили. Привёл Петрович коров в деревню целых и невредимых, а Ивановичу волка-вожака подарил! Покурили два вора, о своём на фене поговорили, обнялись и расстались. После этого случая большим авторитетом стал пользоваться убийца-пастух у сельчан, а бабки прозвали его Волчарой. И детей пугали: он вожака убил, теперь он вожак стаи.
Но в грязные дела Петрович больше не ввязывался, лес хорошо знал, только часто засиживался у Ивановича — эх, послушать бы их разговоры да в книгу! Умер пастух через пять лет от чахотки. Вор Иванович на могиле Петровича сказал: «Пусть земля тебе будет пухом… Ты был достойным жиганом!»
И как-то маленький в семье волчонок спросил у отца: «Почему у нас много убийц и блатных?» Мать, ковыряясь с кочергой у печки, ставила пирожки. «Да потому, что взрослые учат детей с малолетства убивать животных, резать свиней и коров,
бычков, ягнят — вот и вырастают убийцы, как выгонские, они же как волки, только кровь почувствовали — и вырастают клыки! Знают, как убивать. Как на суде тогда, кому дали расстрел, Ваське, спросил судья: «А если б догнал бабку, убил?». Он ответил: «Да!» Зверь, одним словом… «Когда взял первый раз нож?» — «В восемь лет, я первый раз с отцом зарезал свинью… Вот тебе и сказ», — не могла угомониться мать… «Да не слушай, сынок — подхватил отец, натягивая дратву и водя по ней куском чёрной смолы — в комнате запахло пирожками с яблоками и смолой. — Ещё, сынок, при Екатерине I ссылали сюда, в Воронежскую губернию, всякую нечисть:
убийц да каторжников, и при Петре I, корабли в Острогожске и в Воронеже строили со всего света, даже шотландцы были и англичане, вот твоего двоюродного брата почему зовут. Да потому, что у него в роду были предки шотландцы. До революции была элита: дворяне и князья, графы Станкевичи здесь жили, но пришла революция, весь цвет нации уехал за границу, а остался кто? Революционеры-свинопасы! Спроси у матери, как революционер-свинопас Иван в лаптях делал революцию, даже песня есть такая: «Иван-свинопас развалил иконостас…» Отец стал подшивать шилом и дратвой кожаные сапоги, а мать вспомнила: да, было, и было такое: революционерка красивая Дуська вышла, где алтарь в церкви, стала плясать и плюнула на икону Николая Угодника. Её сразу паралич ударил, и к утру умерла. Красивая, но дура была, как она могла в церкви танцевать, ругаться и плевать, грех-то какой…
А тут рядом жил Чёрного Волка друг Иван Пятак. Правда, вороватый и хитрый. Одним словом, соответствовал своей кличке. Каждую копейку превращал в пятак. Так блатные и прозвали его «Пятак». Пятак и есть Пятак, говорили часто его друзья, что с него взять. В 19 лет убил своего отца, зарезал ножом — отец с ним не жил — какая обида была у пацана на отца, никто не знает, дали Ивану пять лет, через пять лет он вышел и через год опять зарезал человека и кинулся в бега. Милиция объявила его в розыск.
А волчонок-младший уже вырос и работал в Воронеже в милиции. И вот однажды его с девушкой позвали в село под Лисками (бывший Георгиу-Деж). Доехали до Лисок, взяли билет до села Тишанка и едут на электричке. Через две станции опять зашли люди и мужчина лысоватый, крепкого телосложения сел рядом, напротив волчонка на скамейку, и волчонок узнал убийцу Пятака. Нет, он не испугался, ведь Иван был со-
седом. И сдавать у волков было не принято, даже если один белый, другой красный. Пятак тоже узнал молодого легавого и подумал: «****ец!» Встал и пошёл в отстойник, где курят. Волчонок тоже встал, девушка заволновалась, ничего не понимая: «Ты куда?» — «Щас приду, знакомого встретил», — но девушка еще больше заволновалась…
Пятак стоял, курил: «Ну привет, привет, Иван, как ты?» — «Да как видишь! Знаешь же… Был на родине». — «Да, был, знаю…» — «А ты, Волчонок, куда?» — «Да на свадьбу со своей Светой едем, в Тишанку, к её подружке…» — «Как вор Иванович?» — «Да всё нормально, ругал тебя, говорил, ты мог просто кулаком ударить да проучить…» — «Да так получилось!» — со скорбью ответил Иван. А сам думал: «Финка с ручкой из оргстекла — наготове под рубахой… Выдаст? Не выдаст?» Но всё же сосед и родственник вора Ивановича — из стаи волков. «Нет, не буду, — про себя думал Иван. — Самого порвут, а если Чёрный и Иванович поставят крест, то и в тюрьме или даже на этапе грохнут…» Иван Пятак выдохнул с большим облегчением, что отогнал плохие мысли от себя…
«Ты, волчонок, не выдавай меня…» — «Да ты что, Иван? Мне вор Иванович сказал: иди своей дорогой и будь ко всем справедливым… Я тебя не видел», — сказал Волчонок. Они пожали друг другу руки, обнялись, и Пятак на станции исчез в неизвестном направлении. Через год его поймали и опять посадили.
Волкодав
Теперь его стали звать (кликать) Волкодав Чёрный. Он уже держал не только свою стаю, но стаи, весь общак с зоны шёл к нему, он и его смотрящие распределяли по всей зоне: карцер, больничка, бараки и т. д. Но Волкодаву не нужна была власть,ему, свободному Волкодаву, нужна была свобода. Его там, на воле, ждала банда-стая, ведь вовсю пёрли лихие 90-е —годы беспредела, убийств и насилия. Но Волкодав понимал своим чутьём и нутром, что с властью тягаться не стоит. Надо грамотно обходить острые углы, достигать своих целей, делать на воле бизнес,посылать своих людей во власть, чтобы там, на воле, общак воровской работал. Но на это нужны были образованные мозги. И Волчара стал создавать пирамиду, на волеискать умных и образованных людей, которые могли создавать и открывать банки, выкупать предприятия. Стая завыла:«У-у-у», на Волкодаве блестела шерсть, только седина на голове выдавала, что Чёрный Волкодав хоть и молодой, но многое испытал в этой жизни…
("Фото" Волкодав стаи Юрка Чёрный. Ялта. 1997 г.)
С воли на зону «Красный Берег» текли караваны подогрева-дачки по железной дороге до Соликамска, а от города по зимнику — на зону. В Москве братва готовила очередной подогрев: костюмы «Адидас» для братвы, чай, таблетки феназепама, тапочки, свитера, носки, деньги. Взяли билет в купе, им забили купе огромными сумками, и два братка из Москвы поехали на свиданку к Волчаре на зону. Поезд тронулся с Казанского вокзала, пять дней в пути, и вот — Соликамск. Мороз — 40 градусов, Санёк и Витёк вышли из вагона, разгрузили баулы, попросили местных носильщиков доставить до вокзала.Санёк Солнцевский пошёл искать машину, чтобы доехать до «Красного Берега». Все таксисты на уазиках да «Нивах»: «Не-а, вы чо! На «Красный Берег» 50 километров по зимнику! Не-а», — отвечали бомбилы. Но один, с военной выправкой, подошёл к пацану: «Откуда, ребята?» — «Из Москвы, — ответил Санёк, — едем к родственнику на зону». — «Да я понял, что не на курорт… Здесь прямая дорога на зону, и то только зимой, летом болото, только в объезд или на вертолёте. Сколько дадите?» — «Пять тысяч!» — «Шесть и поедем!» Он посмотрел на городских ребят: Витёк уже замерзал. Водитель уазика сказал: «И куда вы собрались? А если машина сломается или зимник провалится в болото? Замёрзнете на хрен… Ну ладно! Щас заедем ко мне домой за валенками и шубами и поедем…» Братва загрузила баулы в машину и поехала, мороз аж трещит, на воздухе уши и щёки замерзают на ходу, дышать тяжело, холодный воздух сжимает лёгкие. Водитель, мент из «Белого лебедя», вынес из дома два офицерских меховых бушлата и пару валенок, заправились и поехали в тайгу. «А медведи бывают?» — поинтересовался молодой
Витёк — «Бывают! А может, и сейчас увидим». — «А большие?» — добавил уже Санёк. «Большие!» — «О, бля… — выругался про себя Витёк, — качался у себя в подвале да качался… На *** меня дёрнуло в тайгу к медведям? Сожрут! Бля буду, сожрут!» — думал про себя бандит-спортсмен из Солнцевской УПГ. По пути стояли блокпосты, на первом посту узнали, куда едут москвичи, водитель показал ксиву, он и охранники блокпоста, которые были с автоматами-калашами, проверили документы у пассажиров, записали номер машины и данные в журнал, передали по рации следующему блокпосту. На следующем — та же процедура. Уже рассветало, когда братки доехали до зоны. Здесь их уже встречал сам кум и два охранника. Опять допрос, кто вы и т. д. Конвойные просмотрели баулы на запрещённое, отвели гостей в комнату свиданок, а утром всё передали браткам… Но конвойные тоже в долгу не остались, что нужно им тоже от Чёрного перепало.
("Фото" Чёрный Юрка на отдыхе после освобождения. 1999 г.)
Санёк пошёл наутро поговорить с кумом, он был ещё и бизнесменом — как у Волчары срок скостить — двадцать пять лет в тюрьме — это серьёзно, вся молодость, ни баб, ни поесть нормально, одни петухи с яйцами да поножовщина…
«Я могу по УДО, — сказал кум, — но мне нужен военный уазик, пара телевизоров и видиков…» Коммунистов уже не было, они уже как класс не существовали, они предали Ленина и Сталина. Наступили лихие 90-е, когда всё разваливалось и блатные
отстреливали и ментов, и своих. Как раз сейчас Чёрному и валить с зоны. Утром вывели всех зэков в шесть часов на площадку, огороженную колючей проволокой. Зрелище не для слабонервных, все смотрели на объевшихся братков с УПГ. Зэки все в полосатой одежде, как дикие секачи, но волки держались стаей, их сразу можно было выделить, блатных воров, у них своя охрана. У зэков только глаза блестели, напоминая, что это люди… Чёрный Юрка махнул рукой в знак благодарности и сказал: «Я отпишу!» — ну понятно, маляву на волю от воров, что получили дачку.
("Фото" Тушинская братва. Ялта. 90-е)
В Москве Александр обсуждал с тушинскими братками, как доставить и где взять именно новый военный уазик. Братки быстро решили эту проблему: нашли уазик в Кантемировской дивизии, в складской. Кум сказал при встрече Саньке: «Мне он нужен в разобранном виде, чтобы здесь не получилось, что это взятка…» Заодно братки решили сделать боссу сюрприз: привезли ему на зону модель, девушку-красавицу… Братва держала все клубы и сауны. Девочкам просто некуда было деваться, они платили и ментам, и бандитам.
И вот такой случай наступил, уазик был готов к отправке поездом в Соликамск в разобранном виде — кузов, колёса и мотор отдельно, как договаривались. У Чёрного была сестра, она работала и жила в Москве, у неё взяли паспорт и свидетельство о рождении. Санёк стал по фото подбирать девушек-моделей. Но, узнав, куда они едут под чужим именем и документами, девушки пугались. Да что говорить! Страшно! Да ещё на зону к уголовникам! Да… Но тут один из Тушинской УПГ сказал: «Есть у меня бабы-медики, москвички, красавицы. Трахаю я одну, и другая не против…» — «Давай, братан! Нужна чёрненькая», — сказал Александр и показал
фото сестры Юрки Чёрного. «Надо, чтобы похожа была по фейсу, там менты не дураки. Как бы по документам сеструха едет на свиданку, а по факту на зону к Волчаре приезжает тёлка! Ха-ха!» — засмеялись Тушинские и Солнцевские братки. «Витёк, бля! Лёха! Какой ты проныра!» И всё закрутилось, завертелось, как юла. Лёха встретился со своей девушкой, медсестрой, классной бабой, рассказал ей, что надо делать:
— Поговори с подружкой… — но у Кати глаза загорелись:
— Две тысячи баксов! Может, я поеду?
— Ты чо, охуела? — и Лёха быстро схватил за горло Катю:
— Ты моя! Моя, поняла! — и стал её душить. Когда он отпустил руку, Катерина долго кашляла и приходила в себя. Слёзы сразу выступили на её глазах.
— Хорошо, хорошо, я с Таней поговорю!
— Не поговорю, а уговоришь! Тысячу баксов ей, а тысячу баксов нам — как, поняла мой план?
— Да, Лёшенька, поняла!
— Прости, моя любовь, прости, — сказал Лёха и, наклонившись, поцеловал Катерину.
— Ты тоже меня прости… Я тебя люблю! Ты моя любовь, я без тебя жить не могу! — и они стали целоваться, Лёха дерзко сорвал с неё колготки и трусы и засандалил ей по самые яйца!
— Да! Да! — простонала девушка — давай ещё, ещё! — Лёха сзади взял её за шикарные ухоженные волосы и жёстко её трахал, приговаривая:
— Ты моя! Сучка! Моя! Я тебя люблю!
Лёха с Костей везут Танюху к Чёрному на зону… И вот уже Казанский вокзал, купейный вагон № 19. Таня под другими документами, фейс очень похож, свидетельство о рождении, паспорт… Всё хорошо, в натуре, и поезд тронулся: «Чух-чух, так-так», — застучали колёса, и поезд тронулся вперёд… Из Москвы в Соликамск, на Урал.
Таня была весёлой и чертовски соблазнительной девочкой. Глаза её блестели, и она хотела секса. Лёха сначала болтал, шутил про секс с Таней, а потом, когда Костя вышел, взял Таню за волосы и грубо сказал:
— Хочешь, я тебя трахну, сучку?
— Да, — простонала Таня, только волосы отпусти, больно же, дурак! — И тут же за «дурака» сразу получила оплеуху…
— Дура! Думай, на кого рыкаешь, глаз выколю, сука, пасть порву, — и расстегнул ширинку:
— Соси, шлюха! — И так по очереди Лёха и Костя трахали Таню до самого Соликамска, 1212 километров.
Вот и Соликамск, бандиты взяли машину — и на «Красный Берег», на особый режим. Опять шмон, потом гостевой домик со всеми удобствами. И вот встреча, через конвой привёл Чёрного Волка: «Привет, братва, как дела?» — обнялись, Лёха и Костя сели за стол, Волчара Чёрный, как в камере, всё ходил и ходил по комнате от стенки к стенке. «Да сядь, Чёрный! — сказал брателло Лёха, — мы тебе подарок привезли. Сеструха, выходи!» Вышла Таня — стройная, наёбанная, — но готовая опять идти в бой. «Да зря вы её привезли — у меня тут полно тёлок, тут такие жёны офицеров и прапоров, от них отбоя нет, но за подарок спасибо! Иди, девочка, отдыхай», — и Чёрный культурно махнул рукой. «Костя, давай, дуй в туалет и доставай со своего очка груз», — и Лёха заулыбался: «Деньги не пахнут…» Сутки пролетели, как час, Чёрный и братки не спали, что-то обсуждали, ведь на дворе 90-е — разгул криминала. Они разговаривали на своём языке и со стороны их было не понять простому нормальному человеку… Клички «Коша», «Дуба», «Михась» — делёжка городов и районов Москвы…
("Фото" Юрка Чёрный на Эльбрусе. Выше гор могут быть только жиганы (лучше гор могут быть только горы). 1999 г)
Наутро они расстались с авторитетом-жиганом, обнялись и опять в выкупленном купе веселились с Таней, всё бы хорошо, но тут Лёха обнаружил мандавошек: «Ах, сука, от тебя поймал головорезов…» — и взял Таню за горло, Костя оттащил Лёху, а иначе он бы её удушил. «Но у меня же нет… И, тем более, если бы уже были мандавошки, то мы бы этих ***сосов давно бы поймали…» — «А-ха-ха… А что делать? Прости меня, непонятка вышла, — и Лёха обнял Танюху. — Иди, лапуля, ко мне, будем лечиться вместе! А почему у тебя, Константин, нет этих ****ей?» — «Не знаю, — пожал плечами бандит, — можа, кровь плохая или яйца вонючие, не понравился я им…» — «Купишь в аптеке серную мазь, — заржал Костик, — и всё — труба ****очёсам! Но, правда, она вонючая…»
("Фото" Юрка Чёрный — Чёрный Волкодав. Москва. 1996 г.)
Вот Москва, братки уже встречали пацанов, зарычали сирены и пробуксовкой рванули к себе на малину читать малявы от воров, пополнять их общаки… Убивая друг друга, теперь власть — «крыша»… И у кого сильная «крыша», тот и богаче, и сильнее… Гуляй, рванина, гуляй, бандитская малина!
Братва отдала Тане тысячу долларов, как и договаривались, а мандавошек оставила себе.
Шакро Молодой
Чёрный ехал на встречу к другу Шакро, как его ещё зовут, Молодому Шакро. Вор Шакро сидел в гостинице «Арена» у Новодевичьего монастыря. Как обычно, встретились уважаемый Солнцевский старый уркаган Мопс, Юрка Чёрный, Шакро да Коша, авторитет и легендарный Олег Иванович. В зале, где окна, за шторами стояла охрана с автоматами-калашами. Мопс сказал Шакро: «Зачем они там стоят?» — «Это их работа, чтобы нам никто не мешал». Они пили виски «Джек Дэниэлс», смеялись и обсуждали свои воровские дела: надо было собрать и организовать доставку — два КамАЗа дачки в Соликамский район, в воровские зоны, подогреть братву, все волки стали собирать чай и прочее по списку, что заказали жулики на зону.
И два КамАЗа, забитые битком, пошли своим ходом в Пермскую область к ворам-жиганам, к братанам! Всё дошло к ворам без проблем. Но теперь Чёрный, Олег и Шакро встретились в гостинице на Манежной площади, в «России». Воры из тюрем и зон написали малявы с благодарностью Шакро-молодому и Юрке Чёрному. А сколько таких дачек ушло на зоны! Потом Шакро уехал в Испанию — Путин со спецслужбами стал наводить порядок в России.
+++
Соликамск восьмидесятых,
Где ломали воров,
Авторитетов и крутых, по-нашему, ребят…
Я видел их…
Ведь они тоже наши…
И никогда не бил
Пинком я сзади.
Не потому, что я герой…
Мой прадед — из Белой гвардии,
По статье сидел такой…
Ах, Ленин, Сталин,
Душегубцы вы!
Зачем великую Россию
От «Честь имею» освободили?
Не имею чести!
Игорь Черных
+++
Конвой!
Шаг влево,
Вправо, прыжок —
Попытка к бегству,
Я буду стрелять!
Не понять! Не понять!
Стоять! Стоять!
Убиваем своих
Мы, русских…
В шеренге после работы
Лишь от бессилья
Он упал!
А ты, сынок «краснопёрый»,
Своего отца —
Врага народа —
Готов убить! Стреляй!
Так что же медлишь?
Стреляй! Стреляй!
И в сердце!
Наверняка!
Убей ты своего отца!
Только там, на небесах,
Будет страшный суд…
Игорь Черных
+++
Колючая проволока!
Я, мамуля, здесь,
В тюрьме! Теперь моя камера.
Я здесь не смеюсь.
Здесь вонючая параша
И койки сплелись
В два ряда…
А там,
Внизу, у параши,
Лежит опущенный,
Вчерашний педераст…
Народ вы русский…
Не видите похлёбку…
Порой картошки нет
Там…
И прапор, весь в прыщах,
Бьёт
Меня резиновой дубинкой
И посадил меня,
Где с тубиком сидят…
Игорь Черных
+++
Одиночка!
Лишь параша и крыса
Из дырки вылезла…
Теперь моя
Она одна подруга!
Ей я говорю:
«Как дела, крыса?»
Ты знаешь, не боится
Она зэка, меня…
В подвале холодно…
В одной я майке,
Лишь только греет
Моя мама и моя семья…
Со мною рядом — умирающий
Туберкулёзник…
Я понимаю,
Что не вернусь назад…
Я отказался от пищи,
От воды!
И лью на прапора
Из посуды я супы.
Мой город
И любовь к семье…
Зарубцевался шрам на лёгких,
И я вернулся к жизни,
И, жена, к тебе!
Я выжил!
Игорь Черных
+++
Я наколол пять точек!
В четырёх я стенах…
Братишка! Я в одиночке…
А «мусор» вызывает на этап…
А в коридоре
Майор по фамилии меня зовёт,
А я под именем другим
Я еду поездом…
На зону «Красную»…
А друг мой —
В зону строгую,
В крытку, Соликамск…
И в поезде, в вагоне,
Играю я в очко…
Гуляй, рванина,
Ведь жизнь одна!
И «мусора»
Лишь на этапе до конца
Поняв, что я не фраер,
А я рецидивист…
И отправляют меня назад…
И снова я короткий миг
Играю в карты.
Быть может, сеструха Ева
Вышлет шерстяные мне носки…
Игорь Черных
+++
А ты там был…
Я видел, как крутых
Ломали на этапе…
Ребят и непростых…
Или в СИЗО,
Или в тюрьме
Перед ворами
Русские
Живот свой вспарывали
И умирали…
И сколько вдов и матерей
В гробах
Из зоны получали
Своих мужей, детей!
Ах, Боже…
Зачем несправедливость
На земле такая,
Ведь я в неволе!
А на воле
Жизнь другая…
Господи, прости меня…
Сижу я, невиновен,
За другого…
Игорь Черных
Продолжение следует...
http://www.proza.ru/2018/05/15/196