САТИЯ
Моему другу Сатии посвящается…
1.
Она была из другого мира. Даже для толерантной Европы, принимающей всё и всех и уже не обращающей внимание ни на что и ни на кого, она была особенной…
В нашей группе на интеграционных курсах, где мы изучали местный язык, в классе можно было сидеть на любом месте. И даже более того — считалось, что будет лучше, если у тебя нет своего места и ты каждый раз будешь сидеть рядом с новым партнёром. Это, типа, для того, чтобы всё время испытывать маленький стресс от общения и учиться понимать любого — с любыми особенностями речи и произношения…
Но как-то так получалось, что она всегда сидела одна. Её звали Сатия…
Высокая, стройная, независимая, спокойная и чёрная... Иногда она приходила в своём национальном платье — длинное, до самой земли, которое странным образом одновременно и скрывало, и подчёркивало первобытную и дикую красоту её молодого тела.
Когда я впервые увидел её, она была как раз в этом своём платье, и я подумал, что, наверное, так и должны были выглядеть дети природы и дочери фараонов. Она как будто сошла с рисунков Древнего мира, которые сегодня хранят музеи и неприступные скалы…
В общем, она была совсем другая, не похожая на усреднённый портрет иностранки... Её отличало вообще всё — умение держать себя прямо — не высокомерно, а именно прямо, с достоинством... Смотреть спокойно и открыто — не наивно, а открыто, с готовностью видеть как плохое, так и хорошее. А губы... — Они не были ни красивыми, ни некрасивыми... Они были другими. Насколько я заметил, она совсем не пользовалась косметикой... Наверное, потому, что вся косметика, какая существует на свете, создана для женщин этого мира, а Сатия была из другого…
Нет-нет, я вовсе не был очарован и о влюблённости речь тоже не идёт, но... мне было интересно. И в один из дней я зашёл в класс и занял место рядом с Сатией.
2.
То, что у Сатии появился сосед, заметили все, хотя и старались делать вид, что никто ничего не заметил и не подумал... И чем больше они старались делать вид, тем хуже у них это получалось.
Лишь Сатия не стала делать никакого вида. — Она медленно повернула голову и посмотрела на меня... И даже во взгляде она оставалась медленной и спокойной. Эти глаза не выражали эмоций, в них не читалось никакого вопроса, они ни о чём не просили, они просто делали свою работу - смотрели, доставляя информацию о моём отображении до её мозга.
Меня такое начало вполне устраивало, поскольку я тоже позволил себе остаться наедине с собой и тоже, как и она, просто изучал её взглядом...
Наверное, нам обоим это было интересно — вряд ли ей доводилось прежде вот так, почти в упор, разглядывать лицо вологодского мужика в возрасте далеко не первой свежести... Ну, а мне, в свою очередь, никогда до этого не приходилось лицезреть юную красоту совершенно другого и незнакомого мне мира.
Правда, в тот момент я ещё не знал, что Сатия красива. Я это предчувствовал, но знать не мог — слишком непривычны были для меня линии и пропорции её лица... её волосы, сплетённые не в уже привычные а-ля «африканские» косички, а в нечто совершенно невообразимое и столь же простое, дикое, необузданное и одновременно очень домашнее... Её губы... Они достойны совершенно отдельного описания, но я не в силах этого сделать. Скажу лишь, что, во-первых, они были большими. Во-вторых, они были другими, и к ним никоим боком не подходила эта нынешняя вычурно-сексуальная мода «Качайте, девки, губы!»... В общем, мы путешествовали взглядами по лицам друг друга, как два Миклухо-Маклая, один из которых был чернокожим, а другой — бледнолицым.
Завершив это ознакомительное путешествие, я вновь остановил свой взгляд на её глазах — в них по-прежнему ничего не читалось, лишь спокойствие…
— Привет! — сказал я.
— Привет! — ответила Сатия.
— Сатия, откуда ты?..
— Из Гамбии. А ты?
— Я из России…
3.
«Я из России...» — последние год-полтора я часто говорил это фразу. Поначалу — с горделивым вызовом, потом — спокойнее, имея ввиду лишь географическую привязку своего происхождения…
Для Сатии слово «Россия» было почти абстрактным. Впрочем, как и для меня слово «Гамбия». Она знала лишь, что в России очень холодно и что это очень огромная страна где-то на севере... Я же даже не знал, а только предполагал, что в Гамбии очень жарко и что это очень маленькая страна где-то на юге — в Африке…
Однажды на уроке учитель спросил: «Какое ваше самое большое желание?»... Сатия ответила: «Я хочу домой…»
Чуть позднее я спросил её:
— Ты что, правда хочешь вернуться в Гамбию?..
— Да. А разве ты не хочешь домой?..
Это был сложный для меня вопрос, но я попытался ответить:
— Нет, не хочу.
— Как так? Почему?..
— Как тебе объяснить?.. Я там умер. Меня там больше нет. Моя жизнь там кончилась и там уже не осталось никого, кто нужен мне и кому я нужен…
Странно, но Сатия вполне приняла мой ответ:
— Ага… И ты теперь живёшь другую жизнь?..
Как она догадалась, пробившись через дебри моего рязанско-англо-немецкого?..
— Да, ты правильно сказала. А почему ты хочешь вернуться?..
В её глазах отразились воспоминание и любовь. Несколько секунд она была там — в Гамбии…
— У нас совсем другие люди — не как здесь. Я хочу к ним.
— А какие это — «совсем другие»?
— Мы помогаем друг другу. У нас невозможно умереть от голода или от жажды... Ты можешь войти в любой дом и сказать: «Помогите мне, мне нечего есть», или — «я хочу пить...» — И тебя обязательно накормят и напоят…
Я попытался пошутить:
— Наверное, у вас живут очень богатые люди?..
Но взгляд Сатии оставался серьёзным:
— Нет, мы очень бедные.
4.
Начиналась зима. Я был одним из немногих, кто ходил в лёгкой летней одежде до самых последних чисел ноября, чем приводил в изумление всю нашу группу, состоявшую в абсолютном своём большинстве из жителей тёплых стран. Мне же, привыкшему за последние годы своей прошлой жизни к поморскому Сиверке и к девятимесячной зиме Заполярья, было просто хорошо — я насыщался долгожданной прохладой после затянувшегося, душного и слишком жаркого для меня местного лета…
Однако, подступившие заморозки заставили и меня наконец-то задуматься о смене гардероба. Лишения эмигрантской жизни подсушили и подтянули моё тело, и я достал из шкафа свои старые вещи, которые пожалел выкинуть чуть ранее. Они были хорошими, практически новыми, но год назад моё распухшее от болезней и недугов тело уже требовало одежду иных размеров... И вот теперь я крутился перед зеркалом, с удовольствием отмечая, насколько ладно, свободно и красиво сидят на мне все эти тряпки. Пожалуй, они были даже несколько великоваты для меня нынешнего, но это придавало ещё большую свободу моему новому облику…
В итоге я остановил свой выбор на стильных чёрных джинсах, белой футболке и просто обалденном белом джемпере с очень красивыми чёрными окантовками и нашивками... И, довольный собой и своим новым имиджем, я переступил порог класса…
Когда я сел рядом с Сатией, я понял, что что-то не так — уж слишком заинтересованными взглядами одаривали нас наши сокурсники.
Стоило мне повнимательней глянуть на Сатию, как всё сразу стало понятно... — Сатия была одета в чёрные кожаные джинсы, белый с чёрными окантовками и вкраплениями свитер... На ногах и у неё, и у меня были белые кроссовки с чёрной подошвой... Мою белую голову обрамлял чёрный капюшон... Её чёрную голову покрывал белый мусульманский хиджаб…
В общем, это было нечто. Наверняка, лучшие кутюрье мира получили бы неплохие деньги, выставив нашу пару на подиум... Ведь совершенно очевидно и всем без объяснений было ясно, что эти двое составляют единое целое, и надо было очень постараться, чтобы объединить столь разные типажи…
Весь день мы ловили заинтересованные взгляды и полунамёки. Даже учитель, кому, казалось бы, даже должностная инструкция строго-настрого предписывает никого и никоим образом не выделять и не акцентировать... — он дольше, чем следовало бы учителю, задержал на нас свой задумчивый взгляд…
Но мы с Сатией знали, что это совпадение было всего лишь случайностью... Правда, если начать это объяснять, то получится всё с точностью до наоборот…
Как бы там ни было, но я, как джентльмен, не мог бросать тень на репутацию девушки, тем более, из другого мира и другой культуры. На следующий день я оделся, как серая мышь — во всё серое, без единого намёка на чёрное или белое. Когда же я вошёл в класс, то первое, что я увидел, была Сатия, сидевшая на своём месте в длинном сером платье…
5.
«*ля!..» — оно слетело с моих губ непроизвольно, практически рефлекторно и... класс по привычке воспринял мою фразу, как приветствие, и дружно ответил — «Добрый день!..»
Никаким иным словом охарактеризовать эту «серую» ситуацию я не мог. И как здорово, что по-русски в нашем классе не понимал никто…
Весь последующий урок мы с Сатией просто тупо ржали, пытаясь делать вид, что внимательно слушаем преподавателя и участвуем во всеобщем процессе обучения. Впрочем, все остальные тоже делали вид, что слушают и участвуют. Но на самом деле, всё внимание группы было приковано к нам двоим.
То, что мы вместе, было для всех совершенно очевидным. Неочевидным для всех была только причина нашего веселья... Им и в голову не приходило, что мы ржали именно над этой очевидностью…
Мы смеялись и не только над этим... — Запущенный механизм «смешинки, попавшей в рот» порождал всё новые и новые поводы для наших шуток и ироний…
Но мы боролись и вовсе не так уж безвольно сдались повергнувшему нас смеху. — Выполняя какое-то упражнение в тетрадях, мы даже повернулись практически спиной друг к другу, чтобы не видеть и не слышать, но... не тут-то было — мы ржали даже спинами. Это было почти безумие, но ведь и ситуация была практически безумной... — Что-то и кому-то объяснять было бесполезно — всё было слишком «очевидно» и «понятно» для всех окружающих…
И что было делать, кроме как тупо ржать над всем этим?.. — Вот мы ржали и... подружились. Поскольку у нас появилась одна общая не таинственная тайна, которую невозможно было объяснить никому другому, которую мы понимали вообще без всяких объяснений.
6.
После этого двухдневного «показа костюмов» мы перестали заморачиваться над тем, что одевать или не одевать, как это выглядит и что это символизирует — одной условностью меньше. А что и как думают остальные, нам было безразлично.
В один из дней учитель посоветовал всем нам купить пару интересных книжек, продающихся в одном маленьком специализированном магазинчике, ориентированном на аудиторию, изучающую иностранные языки, интересующуюся разными культурами и обычаями…
— Ты знаешь, где находится этот магазин? — спросила меня Сатия.
— Да, я там часто бываю…
— И где это?..
Я попытался объяснить. Но это было не так-то просто потому, что после названия станции метро, нужно было перечислить ещё пару-тройку названий улиц и описать пару-тройку поворотов на перекрёстках... Дело осложнялось ещё и тем, что я, конечно же, не знал названия всех улиц и, кроме этого, наш совместный англо-немецко-русско-гамбийский был далёк от совершенства. В результате получилось, что Сатия поняла лишь, приблизительно в каком районе находится этот магазинчик…
— Жаль... Я совсем не знаю эту часть города. А ты сам будешь покупать себе эти книжки?..
— Да, пожалуй, куплю...
— Покажешь мне дорогу?..
Это было неожиданно. Я думал, она попросит просто купить книжки и для неё тоже. Но она хотела не столько книжки, сколько посмотреть сам магазин. Впрочем, чего тут было долго думать?
— Да, конечно.
— Давай, завтра, после уроков? — сегодня я занята…
— О`к. Завтра после уроков…
Естественно, назавтра мы были одеты в свой «чёрно-белый» вариант. О случайности, в данном случае, речи уже не шло — у нас было совместное мероприятие и мы были экипированы соответственно случаю…
7.
И вновь пару слов о нашем внешнем виде…
Я, скорее всего, как единица «мужескаго полу», не представлял из себя ничего такого особо интересного... Ну, да — женщины иногда обращали на меня внимание — пусть уже далеко не мальчик... да и не Том Круз, но в последнее время возвращающееся здоровье меняло мою внешность, и в ней снова проявлялась жизнь. Наверное, именно это иногда и притягивало женские взгляды... Но это было единственное, что я мог бы хоть каким-то образом охарактеризовать, как некую особенность. Таких особенностей вокруг было пруд пруди, и до очень многих «прудов» мне было так же, как до Китая на задней передаче…
А вот Сатия была совершенно иным... Она, и правда, была красива. Её тело вполне соответствовало самым лучшим стандартам и стереотипам красоты европейской цивилизации — удивительно красивое, длинноногое, упругое... Без всякой косметики Сатия имела природой данные большие, выразительные глаза и... губы, которые при беглом взгляде любой «цивилизованный» охарактеризовал бы, наверное, как «чувственные»... Фик его знает, может они и были чувственными — я как-то не очень акцентировался именно на этом моменте... И если к её природной грации и красоте добавить ещё и умение красиво одеваться, то... можно смело утверждать, что Сатия была не просто красивой, но ещё и очень эффектной.
Однако, было в ней и нечто другое... — Все эти современные и модные европейские шмотки сидели на Сатии как-то не так, как на рекламных фотографиях и как, вероятно, хотелось бы среднестатистическому европейскому обывателю, привыкшему к красивым картинкам, украшающим его незамысловатый и очень комфортный мирок... Она несла вокруг себя совсем иную ауру — не сексуально-привлекательной современной чёрной красотки, а... — Вокруг неё жил совсем другой мир, где из пустыни дует сухой, смертельный для европейца, ветер... где стоит в зените палящее и, опять же, смертельное для здешнего обывателя, солнце... где глоток воды имеет большую ценность, чем новая модель Ай-фона, но тебе дадут напиться, если тебя мучит жажда — просто так, бесплатно, потому что ты человек... И когда попадающие нам навстречу мужчины по привычке окидывали взглядом Сатию, я даже не знаю, чего в этих взглядах было больше — восхищения или растерянности и глубоко затаённого страха…
8.
Это было свидание?.. — Наверное, да. Хотя там не было ничего, что рисует вам воображение, когда вы слышите это слово…
Возможно, «свидание» — это не совсем точное слово для описания нашего совместного похода... Это был, скорее, контакт.
И хотя наша «школьная» дружба и породила некоторые вещи, которые можно было бы назвать особыми знаками внимания... — Например, мы позволяли себе иногда касаться рукой руки друг друга... Нет-нет, это не были какие-то особенные прикосновения и в них не было ничего, что может вновь прийти вам в голову — это были просто знаки, что нужно обратить внимание на что-то... Примерно так же вы иногда можете слегка толкнуть рукой вашего друга и сказать при этом: «Эй! посмотри-ка туда скорее...» Но даже такие контакты достаточно небезопасны, когда речь идёт о разных культурах, и они могут быть истолкованы самым неожиданным и неприятным для вас образом... То, что я был допущен до этого уровня коммуникации, говорило о многом.
Впрочем, я продолжу прерванную мысль. — И, хотя наша «школьная» дружба породила некоторые вещи, которые можно было бы назвать особыми знаками внимания и взаимного расположения, мы по-прежнему оставались очень и очень разными... Между нами была почти непреодолимая пропасть тысячелетий несоприкасающихся друг с другом культур, хотя мы уже и смогли помахать рукой друг другу в знак приветствия…
9.
— Я не хочу шоколада, я его не люблю. Я возьму лучше апельсиновый сок... — это Сатия воспротивилась моему предложению выпить по чашечке горячего шоколада…
Наша прогулка затянулась, и мы зашли в кафе — немного передохнуть и что-нибудь выпить…
— Ты не любишь шоколад?.. — в моём голосе сквозило совершенно искреннее удивление... Мне почему-то казалось, что все девушки, и красивые в частности, должны любить его... В голове промелькнула экспромт-перефразировка одного известного монолога: «Любите ли вы шоколад, как люблю его я?..»
— Да, я не люблю шоколад…
— Совсем?
— Совсем. А ты что, любишь шоколад?.. — В голосе Сатии слышалось не менее искреннее удивление... Наверное, в её голове сейчас звучал аналогичный экспромт-переделка какой-нибудь другой, популярной гамбийской цитаты, типа: «Неужели вы не любите шоколад, как не люблю его я?..»
— Да, я люблю шоколад…
— Правда?..
— Правда.
Мы оба задумались…
Через некоторое время официант принёс заказанные нами сок и горячий шоколад.
— Я понял…
— Что ты понял?
— Смотри…
Я пододвинул к её руке стакан светлого апельсинового сока... Затем положил рядом свою руку и придвинул к ней чашку тёмного горячего шоколада... Получилась эдакая «зебра»…
— Смотри... — я показал пальцем на её руку, — смотри, ты — чёрная... Потому что в твоём организме много тёмного витамина шоколада... А я — белый... У меня много светлого апельсинового витамина... Поэтому ты не любишь шоколад и хочешь светлого сока... А мне не нужен светлый сок, потому что в моём организме не хватает витамина шоколада…
Сатия внимательно смотрела мне в глаза, обдумывая сказанное. А потом выдала:
— Точно!
— Йес! — зафиксировал я наше открытие.
10.
Шло время. Наш язык постепенно улучшался... Разговоры и обсуждения становились всё более интересными и более сложными… Да и мы сами как-то очень постепенно и незаметно всё более и более привязывались друг к другу... Хотя это тоже не совсем точное определение наших отношений. — Мы были независимы и свободны. Абсолютно. Мы не искали встреч, не придумывали поводов, но, если такие встречи случались, нам было интересно друг с другом.
Я долго не мог понять, что же нас связывало?.. Мне кажется, теперь я нашёл ответ... — Мы оба были дикими. Несмотря на моё почти двухлетнее пребывание в Европе, европейцем я всё никак не становился. Все мои новые знакомые откуда-то знали, что со мной можно говорить иначе, чем со всеми другими... Со мной можно было позволить себе некое панибратство, переступить через условности этикета... Мне можно было задавать довольно острые вопросы, которые было боязно задавать любому другому — ведь стандартная и «правильная» реакция могла бы быть довольно резкой. Я же реагировал «неправильно»...
Я любил мою новую родину, но я не был её сыном. Как спел однажды Галич, «я подковой вмёрз в санный след...» — Да, вмёрз. Возможно, навсегда.
Сатия была такая же... — она умела жить в этом мире, но оставалась дочерью дикой, первобытной природы…
Мы не интересовались модой, новыми моделями ай-фонов и автомобилей, нам было абсолютно всё равно — выиграла или проиграла наша футбольная команда... Но вокруг нас, тем не менее, лежал большой, интересный и непознанный мир, который нам было приятно узнавать вместе, сопоставляя и сравнивая наши внутренние вибрации на раздражители этого огромного и не совсем нашего мира…
11.
Как выяснилось, на местном наречии фраза — «Я тебя люблю» — означает в основном сексуальный подтекст... И даже более того, если в лоб перевести с русского и сказать — «Это мой друг», то все поймут, что вы с этим мужиком живёте и спите вместе... Нет, конечно же, вокруг живут вовсе не тупые люди, и они сделают поправку на то, что вы иностранец и даже поймут вас правильно, но в любом случае, как минимум, вы их здорово повеселите…
— А на твоём языке «я тебя люблю» тоже означает только секс?.. — спросила меня Сатия…
— Нет. Для секса у нас употребляют совсем другие выражения и слова... На моём языке фраза «Я тебя люблю» означает, скорее, любовь Бога. Я могу сказать эту фразу ребёнку, другу, товарищу, маме и даже просто хорошему человеку, и никому и в голову не придёт, что мы должны пойти в постель…
— На моём языке это тоже так. Для секса у нас есть другие слова…
— Знаешь, у нас и слово «друг» употребляют совсем не так, как здесь... «Друг» у нас — это понятие абсолютное, точно так же, как и понятие «Бог»…
— Это как?
— Не имеет значения, женщина это или мужчина... Я могу сказать: «Это мой друг» как про женщину, так и про мужчину…
— Странно... А «подруга»?
— «Подруга» — такое слово у нас, конечно же, тоже есть, но... это несколько «ниже»... Тут как раз и появляется пол и исчезает Бог…
— То есть — ты можешь сказать мне, что я твой друг?..
— Да. Ты — мой первый и пока единственный здесь друг…
Сатия задумалась, а потом сказала:
— Я поняла. Ты тоже — мой первый и единственный друг здесь.
— О`к. Только давай, не будем это никому говорить…
Мы рассмеялись, поскольку оба знали, что будет, если перевести эту фразу на местный язык...
12.
Запись из дневника:
«...Иногда даже становится страшно от того, какое огромное количество жизней вмещает моя голова…
Очередной сон — и он вновь наполнен новыми знакомыми лицами, которым, кажется, нет числа… Всё новые и новые варианты никогда не свершившихся событий, никогда не состоявшихся диалогов… Или, может быть, на самом деле они свершились и состоялись, а мы просто об этом не узнали?..
Как посоветовал мне один умный товарищ, не надо жить прошлым… Да я и не живу прошлым... — Это прошлое живёт во мне! Оно настигает меня каждую ночь. И там не только люди, со всеми их словами, поступками и судьбами, но ещё и города, посёлки и деревеньки... берега рек, леса и даже бескрайняя тундра... мороз, обжигающий щёки и пробирающийся за воротник... северное сияние... улица, по которой я шёл лет сорок назад... Её уже и нет в том городе, которого тоже уже нет... А вот, поди ж ты! — Я иду по этой улице... И ощущаю каждой клеточкой своего существа реальность уже несуществующего мира — до деталей, до запахов... до игры солнечных зайчиков в траве и листьях…
Говорят, что перед смертью человек видит всю свою жизнь, как бы вновь и вновь переживая всё заново… Быть может, и я каждую ночь потихоньку умираю?.. Умираю, записывая в каком-то непонятном блокнотике всё и всех?..
Врач сказал, что, судя по всему, у меня есть мой личный Ангел-хранитель… Возможно, что и так… А иначе зачем ещё в мире существует это тело, которое, по большому счёту, никому уже не нужно?.. Быть может, у этого Ангела есть какие-то планы, о которых я пока ничего не знаю... И ради этих планов он каждую ночь заставляет меня перечитывать и перечитывать мир, в котором я уже однажды был?.. Как повторение пройденного, от которого ещё предстоит оттолкнуться?.. — Не знаю. Пока же я лишь поражаюсь тому миру, огромному и бескрайнему, который поместился у меня в голове и живёт там, хочу я этого или нет…»
**********
Сегодня мне приснилась Сатия.
Я сидел на земле в тени пальм... В нескольких сотнях метров впереди на берег накатывали неспешные волны Океана... Я знал, что это — сон.
Но вот ко мне подошла Сатия. Она посмотрела на меня, как обычно, своими спокойными, чёрными, изучающими глазами и сказала:
— Что же ты сидишь здесь, так далеко от всего?.. Ведь ты никогда раньше не видел Океана…
— Да, не видел…
— Мой отец и все наши мужчины сейчас возвратятся с уловом рыбы... Пойдём, ты познакомишься с ними... Я покажу тебе Океан и весь мой мир.
Она протянула мне руку…
Наши ладони крепко обняли друг друга, я поднялся, и мы пошли.
И я уже не был уверен, что это сон.
Германия, 2016