Пятьсот лошадиных сил несли катер, с каждой минутой приближая к цели. Берега реки смотрелись с его борта, как из окна курьерского поезда: скалы, обрывы, отмели возникали и тотчас исчезали за кормой, не позволяя толком рассмотреть. В застеклённые окна летели брызги и пена. Уставший от продолжительного сиденья Виктор Викторович Богрицкий, потянувшись, встал и прошествовал в рулевую рубку. Капитан, стоявший у руля, приложил руку к козырьку. Из рубки водная поверхность, изрытая небольшими волнами и рябью, казалась несущейся навстречу острому носу судна, а впереди по курсу, освещённый снопами солнечных лучей, выбивавшихся из-под низко висящей тучи, уже чётко вырисовывался мыс, прикрывающий устье реки Полова — конечная цель стремительно несущегося катера. Капитан убавил ход, привыкший к работе на полную катушку двигатель недовольно залопотал, катер, огибая мыс, сделал большую дугу и на малом ходу вошёл в устье реки Полова.
- Здесь не разбежишься, — словно извиняясь за малую скорость, полуобернувшись к важному пассажиру, пробурчал цыганистой внешности капитан катера. — Мала речка.
Стиснутая высокими почти отвесными берегами, Полова напоминала на этом отрезке даже не речку, а специально прорытый канал. Катер медленно скользил по гладкой поверхности реки против течения, а пассажиры, скопом покинувшие салон, встав по правому и левому борту и опираясь на поручни, с интересом рассматривали берега и оживленно делились впечатлениями. Не прошло и получаса, как стоящие на левом борту приметили у подножья крутого склона одинокую палатку. У её входа дымил костёр, а у костра, глядя из-под ладони на приближающийся катер, стояла одинокая фигура. Академик Богрицкий тотчас вернулся в рубку и показал капитану рукой на берег.
- Здесь и причалим.
- Слушаюсь, — ответил, прикладывая ладонь к козырьку, вышколенный капитан.
На самом малом ходу катер приблизился к берегу и, поманеврировав для выбора места поглубже, приткнулся носом к берегу. Пара дюжих, молчаливых матросов приладили разборный трап, позволивший пассажирам спуститься на сушу, не замочив ног. Группа экспертов в утеплённых брезентовых куртках и высоких зашнурованных тяжёлых ботинках приблизилась к палатке. Дежуривший возле неё кормщик, озадаченный и оробевший, смотрел на прибывших раскрыв рот.
- Не бойтесь, мы Вас не обидим, — произнёс академик, милостиво протягивая кормщику руку.
Кормщик пожал её с воодушевлением и немедленно предложил прибывшим остатки ухи от завтрака. От ухи закусившие чем Бог милостиво послал им на катер, прибывшие отказались и, рассредоточившись вокруг костра, стали ожидать главное действующее лицо, которое едва ли не бегом уже спешило к палатке.
- Ваша фамилия, если не ошибаюсь, Блоха? — Богрицкий сделал вид, что на самом деле запамятовал фамилию того, ради которого он, собственно говоря, и прибыл на Полову.
- Моя фамилия Блох, — поправил академика геолог.
Богрицкий извинился, но руку не протянул. Он обвёл глазами окрестную местность, изучая и одновременно прикидывая, где и как провести деловую беседу. Затем он снова переключил внимание на Блоху — так мысленно, про себя Виктор Викторович стал величать будущего собеседника. Мощные очки на носу геолога, как штука доселе Богрицкому никогда не встречавшаяся, его заинтересовала и, как большинство принадлежавших к сильным мира сего, не страдающих от избытка деликатности, он, не церемонясь, полюбопытствовал, где и когда их владелец сумел приобрести, а главное имеет ли он равноценную замену, если очки утонут в воде или, упав с носа, разобьются о камень. Геолог немного смутился, но пояснил, что очки изготовлены по особому заказу в одном экземпляре, что он ими дорожит, обращается с ними осторожно и скорее утонет сам чем допустит, чтобы утонули они, имеет для хранения специальный футляр, который во сне всегда кладёт себе под голову. Академик в знак одобрения кивнул.
- Под голову — это хорошо, не изменяйте этому правилу.
Блох смотрел на Богрицкого вопросительно, желая понять, с кем в конце концов он имеет удовольствие вести беседу, но академик не спешил называть своего имени и цели прибытия. Он продолжал осматриваться, прикидывая, где и как провести серьёзный разговор, который он уже с долей присущего ему своеобразного юмора обозначил воспитательной работой. Палатку, где наверняка было сыро, а главное тесно, он отверг сразу, но и вариант возле костра на свежем воздухе, где ни ему ни его коллегам присесть-то было негде, представлялся тоже мало приемлемым. В голову академика часто приходили счастливые мысли — одна из них вывела его из кажущегося затруднения: «А почему бы не в салоне катера, где тепло и удобно?»
Решив эту задачу, Виктор Викторович счёл возможным наконец объявить «Блохе», кто он таков и с какой целью оказался на реке Полове.
- Кажется мне пора кое-что объяснить. Мы прибыли сюда, уважаемый, по заданию министра, наша поездка инспекционная, а руковожу бригадой я, академик Богрицкий, члены комиссии — доктора и кандидаты наук, люди известные, и как Вы, наверное, догадываетесь, люди знающие. У нас с Вами предстоит беседа, и я предлагаю, если Вы не возражаете, поговорить о делах на нашем катере.
Одновременно такого количества докторов и кандидатов наук во главе с академиком, прибывших с инспекцией не совсем ясного назначения, Блоху ещё не доводилось видеть и, хотя он не чувствовал за собой никаких прегрешений, тем более роковых промахов по работе, слегка оробел.
- Если нужно, то почему бы и на катере.
Заложив руки за спину, будто ведомый на допрос, в окружении членов комиссии, геолог послушно проследовал к катеру. В салоне он присел на указанное ему место возле привинченного к полу пластмассового столика и положил на него ладони. Академик Богрицкий сел напротив, остальные разместились на диванах и в креслах. Руководитель бригады улыбнулся криво, улыбкой загадочной и не сулящей ничего приятного.
- Ну-с, начнём с формальных моментов. Расскажите, дорогой товарищ, каким ветром занесло Вас на эту речку, и что Вы здесь делаете? Есть ли у Вас письменное задание от Ваших начальников, естественно, с печатью и подписями на проведение этих, назовём их условно, исследований, или Вы по причине обострённой любознательности выполняете их на свой страх и риск, так сказать, в частном порядке, будучи в отпуске?
Но никакого письменного задания старший геолог Блох не имел, в его полевой сумке лежала изрядно помятая бумажка — удостоверение, свидетельствующее, что названный в ней сотрудник геологического предприятия направляется в район Медвежьего острова для проведения геологической рекогносцировки — бумажка, приравнивающая полевого геолога к обычному командированному, и ни более того. Было ещё устное распоряжение начальника переместить отряд с севера на юг, но на него можно было разве только сослаться. Руководитель бригады повертел бумажку в руках и через плечо протянул её для ознакомления коллегам.
- И это всё?
- Всё, — засвидетельствовал Блох.
Виктор Викторович покачал головой.
- Немного. Но я готов поверить, что там, в вашей конторе (академик преднамеренно понизил статус предприятия, сотрудником которого являлся старший геолог Блох), существуют более серьёзные документы, обосновывающие Ваше путешествие по тундре и тайге, возможно, даже имеется проект и даже смета расходов, однако в нашем плановом хозяйстве проекты и сметы составляются загодя до начала текущего года и утверждаются там, — Богрицкий поднял палец, показывая им на крышу салона, — в министерстве. И потому я подозреваю, что если эти документы и существуют, то они сплошная импровизация и законной силы не имеют. И если это подтвердится, дорогой Блоха, простите, оговорился, дорогой Блох, Вам вместе с тем, кто направил Вас в тундру в район, как его бишь — Медвежьего острова, придётся оплатить это удовольствие из собственного кармана. Это дорогое удовольствие, мой друг. Но это только полдела. Есть и вторая половина: Вас каким-то странным образом занесло с севера на юг. Что означает этот большой скачок из центра тундры едва ли не к устью реки Полова? Добросовестные исследователи, если они не беспринципные авантюристы, желающие что-то наспех застолбить, не прыгают как зайцы — они натирают мозоли от упорных трудов, не ищут то, что случайно валяется под ногами, но по крупинке, заметьте, по крупице, накапливают факты. Вот с этим нашей бригаде экспертов предстоит тщательно разобраться.
Виктор Викторович Богрицкий повернулся к присутствующим, и те прочли в его глазах недвусмысленную просьбу временно покинуть салон и подышать свежим воздухом на палубе. Коллеги загремели тяжёлыми ботинками по трапу, а Богрицкий, проводив их взглядом, на этот раз повернулся лицом к геологу.
- У меня к Вам, достойнейший, вопрос. Вы на самом деле верите в существование этих пресловутых волновых колебаний, верите в этот околонаучный вздор? Вы же производите впечатление неглупого человека. Если это так, то нам не о чем с Вами разговаривать, и ответ можете оставить при себе. Но во мне ещё теплится надежда, что дело всё-таки обстоит иначе, и я позволю себе задать Вам следующий вопрос. Найдёте ли Вы в себе силы перешагнуть через глупость и публично отказаться от нелепых представлений, указав пальцем на лиц или, если хотите, на лицо, которое, используя свое начальственное положение, оказало на Вас административное и психологическое давление, дабы Вы эти примитивные представления считали своими? Короче говоря, разглядев доверчиво-романтическое свойство Вашей натуры, нашли простой способ вбить их в Вашу голову? Итак, повторяю: найдете или не найдете? Если нет, то думаю: самое лучшее для Вас, не дожидаясь конца расследования, подать заявление об увольнении и подумать, как с наименьшими материальными потерями перебраться на другую работу, где не требуется часто делать выбор между разумным и неразумным, а фантазировать можно без ущерба для общества. Я не требую ответа тотчас, здесь, в этом салоне, мы будем терпеливо его ждать до завтрашнего утра. Если ответ будет положительный, считайте свою карьеру обнадёживающей. Я это со своей стороны Вам гарантирую.
Старший геолог Блох взглянул на собеседника — серые глаза Богрицкого будто превратились в ледышки, обрамлённые белёсыми, опушенными инеем ресницами. Они расстались, не прощаясь, молча. У палатки, почуяв неладное, Блоха встретили встревоженные спутники, но геолог бодрился, хотя голос его заметно дрожал.
- Значит так, — задумчиво произнёс он, остановившись у костра, следя за языками пламени, — оставайтесь на месте, принимайте гостей с катера, угощайте их ухой и будьте с ними любезными, а я пройдусь один вдоль берега, погуляю часика два-три.
Про себя же он подумал: «Это будет мой последний маршрут, а потом Ваш покорный слуга господин-товарищ академик, будем искать место, где фантазировать не запрещено. Пойдем бродить по свету, нам это не впервой».
Забравшись в палатку и раскрыв одну из вьючных сумок, он некоторое время копался в ней, пока не обнаружил то, что искал — округлый предмет, завёрнутый в рыжий брезент с масляными пятнами, презент заботливого Петровича. Он сунул предмет в полевую сумку по соседству с бутылкой, наполненной сладким крепким чаем, которую всегда имел при себе ни столько для утоления жажды, сколько для подкрепления сил во время передвижения по тундре. Кивнув спутникам, он пошёл по бечевнику вдоль реки, но, отойдя шагов сто, остановился и помахал оставшимся возле палатки рукой.
Когда палатка скрылась из виду, он остановился, достал из сумки округлый предмет и принялся распутывать намотанный на него шпагат. Под куском брезента оказалась стёганная на вате рукавица, в которую была засунута, что он и ожидал увидеть, армейская фляжка, традиционный презент Петровича. Брезент и рукавица полетели в реку, а фляжка возвращена обратно в полевую сумку, вместо неё в руках геолога оказалась бутылка с чаем, который он вылил в реку, наполнив бутылку речной водой. Положив бутылку на место, он стал подниматься по склону, пока не достиг вершины холма с симпатичной поляной, полукольцом окружённой сосновым лесом, оставлявшим открытым вид на реку и заречные лесные дали. На поляне тут и там валялись толстые брёвна некогда поваленных бурей деревьев. На одно из них он и присел лицом к уже почти по-осеннему слабо пригревающему солнцу, достал из полевой сумки обе лежавшие там посудинки, поискал глазами место, где они, будучи открытыми, могли стоять вертикально и не падать. Сучки, торчавшие из брёвен, такую возможность ему предоставили. Армейская фляжка была наполнена чистым спиртом; сделав решительное лицо, геолог глотнул из фляжки, тотчас запив спирт водой из бутылки. Посидев в задумчивости, он повторил. Путавшиеся в голове мысли после двух больших глотков спирта приобрели ясность, грусть и разочарование, охватившие его после беседы с академиком, рассеялись подобно туману от лёгкого ветерка.
Он выпил ещё и ещё — в памяти возникли картины прошлого, очень далёкого прошлого. Вдруг он увидел себя шагающим по улице города, молодым, в гимнастёрке, туго перетянутой широким командирским ремнём, в галифе, хромовых до блеска начищенных сапогах. Шпоры на сапогах мелодично позванивают, женщины смотрят ему вслед, а кто-то, идущий за спиной, говорит: «Глядите, это адъютант командира полка Блохин». Он быстро пьянел. Вскоре бодрая военная музыка зазвучала в его ушах. Она звала его куда-то вперёд, но ноги уже его не слушались. Он сидел на поваленном дереве с детской улыбкой на лице, глядя через реку в даль. С реки поднимался туман — вечерело. Солнце уже завалилось за горизонт и там за деревьями окрасило небо в красное. Повернувшись к лесу, он увидел красочную мозаику из багровых и тёмных с явной синевой пятен и радостно засмеялся. А тем временем рогатый месяц, осторожно выглянувший из-за щетинистого лесного горизонта, всплыл в прозрачное вечернее небо, и тогда он, сидящий на бревне, вдруг обнаружил появившийся прямо из пространства тёмный силуэт. Догадка озарила его, и, обращаясь к силуэту, он произнёс: «Я догадываюсь, кто Вы. Вы тот, кто решил задачу мироздания, Вы Капитан, перед которым я безмерно виноват: я опоздал и Ваши бумаги сгорели, их сожгли. Мне нет прощения, но всё равно разрешите пожать Вашу руку». Он услышал ответ, звучавший издалека, из распростёртого над ним пространства: «Это невозможно, друг мой: ведь я всего лишь тень. И не пытайтесь разглядеть моё лицо: у теней не бывает лица. Однажды Вы тоже станете тенью, и тогда мы, надеюсь, с Вами встретимся. О записях не печальтесь: ведь если рукописи не горят, то идеи и подавно. Всё однажды встанет на круги своя. Остается только подождать». Силуэт растворился в воздухе, а геолог явственно различил на горизонте далекую горную цепь и пятипалую вершину, выделявшую её среди множества зубцов, она приглашала к себе, он увидел серебристую тропу, которую однажды увидел покойный Тимофей, тропу, ведущую к этой вершине.
- Это моя тропа, я готов, я сейчас, — пробормотал геолог Блох, потянулся за фляжкой и даже поднял её, чтобы сделать последний глоток, но выронил, и весь спирт пролился на землю.
В его голове продолжала звучать музыка, звавшая его вперёд, он снял с носа очки, нащупал в кармане футляр, извлёк и сумел положить в него этот предмет, сделанные по специальному заказу окуляры, затем лёг на землю, положив футляр с очками под голову.
Его нашли уже на следующий день по следам, оставленным на бечёвнике и на склоне холма. Он лежал на спине с закрытыми глазами, как мирно спящий человек, видящий во сне приятные сны. Очки, изготовленные по специальному заказу в одном экземпляре, лежали у него под головой.