Миф о Нарциссе

Адвоинженер
  Пьеса-монолог от лица Овидия - умеренно пьющего, но любящего читать мужика лет сорока - в миру Анатолия Кузьмича Степанцова, электрика железнодорожного цеха, который себе отвечает на вопрос о причине смерти Нарцисса. Припрятав в оранжерее бутылку, втайне от домочадцев,он прокрался туда ночью с книжкой А.Куна "Легенды и мифы Древней Греции" и парой самокруток.
   Ночное солнце одаряло Степанцова благостью жизни здесь и сейчас - глоточек крепкого, затяжка, пара страниц высокого текста и длительные раздумия о природе сущего: "Нарцисс, глядя на отражение в ручье, себя не узнал, т.е. увидел Другого и был пленен его красотой. Странно это конечно - влюбляться в мужика, но ... бог с ними, с греками. Так, девушка Эхо оказалась столь нерешительной и закомплексованной, что, оставаясь в невидимости, смогла повторять лишь последние слова любимого, тем самым содействуя самообману Нарцисса"
  Овидий отложил книгу и закурил.
"Сам подумай, другого он видел там, где его нет - в ручье, но есть он сам, как отражение, а другую не видел, ибо полагал эхом, т.е самим собой. И пока Нарцисс не понял своей ошибки, это было полбеды - ну влюбился в мужчину, с кем из греков не бывает. А вот, когда понял, что-то случилось. Что именно?"
  Кузьмич занервничал, поскольку почувствовал приближение к важному: "Полная утрата личности. Ведь собственное "я" - это то, что невозможно увидеть зрением, а Нарцисс увидел именно личность (другого). Так?"
   Еще полстаканчика - так, так, так : "Мало увидел, влюбился, в силу чего оказался неспособным мыслить себя - утратил собственную достоверность"
   Кузьмич махом опрокинул очередные пятьдесят даже не почувствовав вкуса. "Я есть Он - вот, что испугало Нарцисса, т.е. "Я" уже не "Я". И влюбился, разумеется, без всякой надежды на взаимность. Ведь он не мог дополниться другим Нарциссом, как и отраженный Нарцисс им. Более того, уже не мог вернуться обратно в "Я", которое полюбил и почитал как Другого. "
   Ай да, Овидий, ай да сукин сын! - похвалил себя возбужденный Степанцов: "Таким образом Нарцисс, утратил душу, ибо увидел ее снаружи - в облике прекрасного Другого, полюбил его, т.е. признал свою душу принадлежностью Другого, тем самым  прекратил собственное бытие.”
   И правда, когда в детстве взрослые меня упрекали в себялюбии - лихорадочно думал Овидий, - я никак не мог понять, о  чем, собственно, идет речь.
   Нет, я понимал -  от меня чего-то хотят.
   Но что такое любить себя или не любить, понять  на уровне почувствовать и поверить  не мог. В самом себе  я не обнаруживал ни того, ни другого.
   Более того, никак не мог осознать (вместить), как можно в самом себе кого-то любить, т.е. относится к себе, как к другому. Как к маме или папе, к примеру. 
   Когда речь шла о том, чтобы поделиться куском с рядом сидящим голодным - все предельно ясно. Или помочь бабушке перейти дорогу. То есть, совершить в пользу третьего что-то, что требует усилий, но не сулит выгоды или возмещения.Но такое "себялюбие" обязательно предусматривает фигуру третьего - того, кто нуждается.
   Но когда  стоишь перед лицом самого себя, невозможно признаться в любви, ибо нет и не может возникнуть такого чувства(мысли) в принципе. Человек стремиться к выгоде - так устроен, но это не любовь к себе, а мотивация(интерес, цель).
   Любовь - это когда готов отдать, пожертвовать. Когда ты дополнен другим и сам дополняешь другого, что невозможно в отношении  с самим собой.   
   Получается, миф о Нарциссе - онтологический запрет, доказательство того, что подобное устройство личности невозможно -мы не можем любить себя ни любовью-любовью, ни любовью-желанием.
   И тут речь идет о трансцендентальном устройстве “Я”, но не о психологическом. У человека с психологией самолюбование всяко на первом месте. Но это другое “себялюбие”. Это отношение к образу, который человек с психологией создает всякий раз, когда рассказывает о себе. И естественно, создаваемый им образ - средоточие всех добродетелей. 
   Радостно возбужденный, но вконец обессиливший Кузьмич долил остатки в стакан, глянул в окно и  увидел свое отражение -  ну, будь здоров, дорогой!
   Ой - совершенно отчетливо, но очень по-женски прихотливо прозвучало невозможное: “ Ой, простите, не помешаю ?”
   Нагая и прекрасная Афродита стояла совсем-совсем рядом ...