В М Е С Т О П * Р * Е * Д *И *С *Л * О *В * И * Я К ПУБЛИКАЦИЯМ НА ЭТОЙ СТРАНИЦЕ
Э П И Г Р А Ф. Затем другой (докладчик) прочитал доклад о Гоголе и Достоевском. И обоих стер с лица земли. О Пушкине отозвался неблагоприятно, но вскользь. И посулил о нем специальный доклад. В одну из июньских ночей Пушкина он обработал на славу. За белые штаны, за "вперед гляжу я без боязни", за "камер-юнкерство и холопскую стихию", вообще, за "псевдореволюционность и ханжество", за неприличные стихи и ухаживание за женщинами... Когда же... он предложил в заключение Пушкина выкинуть в печку, я улыбнулся. Каюсь. Улыбнулся загадочно, черт меня возьми. Улыбка не воробей!
– Выступайте оппонентом.
– Не хочется.
– У вас нет гражданского мужества.
– Вот как? Хорошо, я выступлю.
И я выступил, чтобы меня черти взяли. Три дня и три ночи готовился... На коленях у меня лежала книга, написанная человеком с огненными глазами:
...Ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума...
Говорил он: “Клевету приемлю равнодушно.” Нет, не равнодушно! Нет. Я им покажу! Я покажу! Я кулаком грозил черной ночи... Докладчик лежал на обеих лопатках. В глазах публики читал я безмолвное, веселое: “Дожми его! Дожми! “ ....... Но зато потом!! Но потом... Я – "волк в овечьей шкуре". Я – "господин". Я – "буржуазный подголосок" ...Я – безродный пес на чердаке. Скорчившись сижу. Ночью позвонят – вздрагиваю.» ––– Михаил Б у л г а к о в. Записки на манжетах. 1922–1923 г.
Собираясь публиковать здесь о русской литературе подзабытые статьи учёного 1921 года рождения, я задаюсь вопросом: есть ли у его поколения отличительная черта? Да, есть такая черта, которая заслуживает самого внимательного рассмотрения! Ведь человек едва ли может полюбить делать что-то без примера: окружённый книгами и читающими родителями ребёнок охотнее читает сам. (Личные исключения подтверждают правильность этого высказывания в массе!) Что бы понять прелесть пушкинской поэзии нужно столкнуться в жизни с кем-то любящим хотя бы поэзию вообще.
Чтобы понять не менее чем наполовину лживость – не по адресу направленность лозунгов 1930-х «Бей врагов народа» по отношению к собственному народу надо быть знакомым с этими «врагами - контриками». Как помним, будущего знаменитого русского учёного Льва Николаевича Гумилёва посадили по 58 статье за папино (расстрелянный в 1921-м поэт Николай Гумилёв) дворянство, за мамины (Анны Ахматовой!) не угодные правительству стихи и главным образом за то, что он был «слишком умный, а нам таких не надо...»
Поколения образованных русских людей 1910 – 1920-х годов – пограничное поколение: с одной стороны они получили живое – от своих ещё гимназических учителей и родителей переданное наследие русской литературы. С другой стороны соцреализм наступал не только в виде требования революционных тем и лозунгов типа "старую культуру - за бот парохода!". Партийно политический "соцреализм" жизни после 1920-х наступал репрессиями, расстрелами, по ночам мучительными гаданиями, – к кому и нынче едет чёрный воронок? К кому позвонят не прошенные но ожидаемые страшные гости?..
Поколения 1890 – 1920-х годов – Вас жестоко испытывали на крепость: многие внутренне сломались – приняли анти - человечную и анти - человеческую идеологию, что было отражено в лозунгах и призывах. На проходящем в 1934 году в Москве с 17 августа по 1 сентября в Колонном зале Дома Союзов. Первом всесоюзном съезде советских писателей критик Виктор Шкловский (1.) заявил: «Спор о гуманизме кончается на этой трибуне, и мы остаемся, мы стали единственными гуманистами мира, пролетарскими гуманистами, — и прибавил: Если бы сюда пришел Федор Михайлович, то мы могли бы его судить как наследники человечества, как люди, которые судят изменника...»
Что касается любых тотально террористических режимов (сталинизм – не открытие века!), то их государственные деятели особенно ненавидят творцов наподобие Достоевского – в самое сердце властолюбия, в ведущий непременно к частному и массовому насилию индивидуализм (с отодвинутой на второй план социальной подоплёкой), — в гордое желание творить добро из зла – добро на крови своими произведениями метко попадающего. Так что заявление Шкловского, как говорили раньше, делает Достоевскому немалую честь. Вопрос, — насколько сам Шкловский верил в им сказанное, останется на его совести: два брата Шкловского были расстреляны как белогвардейцы и его личное, в том числе эмигрантское прошлое, как говорится, давало новой власти поводы... Но и в подобном положении далеко не все делали попытки сохранить жизнь ценой даже вынужденной клеветы на деятелей русской культуры.
Немало в те опасные десятилетия было и внутренне, и внешне сломленных страхом и силой: под угрозой расстрела родственников заставляемые быть стукачами начинали пить запоем, – был, дескать, пьян. Кто и что говорил не помню... Но поколение 1890 – 1920-х годов оставило нам и удивительнейшие примеры верности Прекрасному – Доброму – Вечному: верности от Пушкина исходящему завету Фёдора Достоевского искать «в человеке Человека».
Русский актёр Георгий Степанович Жжёнов (1915 — 2005, Москва; 2.) прошёл через Норильский ГУЛАГ, в общей сложности отсидев 14 лет. Кроме того, что он замечательный актёр, Жжёнов ещё и талантливый писатель - гуманист: в его автобиографической о лагерях прозе герой читает всем – и следователям, и охранникам стихи Пушкина. И те вдруг начинают доходящего от голода заключённого обходить стороной, — не бьют...
В рассказе Жжёнова «Саночки» чтобы выжить заключённый «артист» должен сходить по морозу за своей посылкой за 10 километров в обществе отбывающего из лагеря оперуполномоченного со зловещей кличкой «Ворон». По дороге истощённый до крайности «артист» падает и тогда оперуполномоченный, страшно матерясь и сам себя кляня, всё-таки везёт его на саночках вместе со свои чемоданом: «Он предвидел вариант, что, возможно, ему самому придется тащить меня живого или мертвого... и все-таки пошел и на это. Вот, значит, зачем ему понадобились саночки, вот зачем он захватил их. Какие слова способны объяснить этот поступок? <…> Кто может исследовать, найти объяснение причинам неожиданной транформации в психике людей – в этой бесконечной войне Добра и Зла? <…> "Ворон"... ушел... загадав мне на всю жизнь з а г а д к у: "что же такое есть человек?!" – ту самую, побудившую Достоевского писать з а г а д к у.
Поколения 1890 – 1920-х годов! Из Вас не сломленные все в душе были милосердны: Вы не потеряли веру в Человека, потому и выжили. Выжив, Вы не призывали смертями из противоположного лагеря смягчать горечь своей судьбы: из зла не делают добро, – так завещали все русские писатели-классики. Выжив, Вы не просто служили культуре: Вы жили с ней, в ней и для неё – не для себя. Где бы Вам не приходилось работать (хоть бы и дворником) везде звучали стихи и цитаты. Это уже потом – после 1960-х говорить цитатами стало безопаснее, чем от себя: цитата и не солжёт, и не выдаст. А до 1954-го за цитату из того же Достоевского ещё очень можно было «получить». Вот Достоевского-то с Гоголем на зло злу и им не сломленные любили цитировать более всего: кто знает источник цитаты - тот не выдаст своих!
Гоголя тоже страстно любили:гоголевский смех спасал во многих случаях жизни. Как-то один весьма немолодой человек мне уже в 1980-х:
– Вы знаете, что чтение Гоголя вслух лечит головную боль? Проверено! Ритм – это жизнь. А уж содержание... Да, когда лекарств совсем не было, я всё Гоголем лечил.
– Но сейчас, вроде, есть лекарства.
– Есть кое-какие. Но я уж так привык: так благороднее. И чем, скажите, каким лекарством будете вы лечить душевную тоску? Все болезни от нервов: от тоски. Нет, Пушкин, Лермонтов и Гоголь – без них у нас выживать никак.
Еще раньше первой публикации «Мастера и Маргариты» обожали они и немногие, в старых журналах сохранившиеся тексты Михаила Булгакова (1891–1840): за что обожали? Во вторых, за изумительный, на тех же – Пушкине, Гоголе, Достоевском и Льве Толстом отточенный художественный язык. А во первых, за: «Отчаянием я пьян. И бормочу: “ – Александр Пушкин. Lumen coeli Sancta rosa. И как гром его угроза.” <…> Сердце и мозг не понесу на базар, хоть издохну.» (Фельетон – М.А. Булгакова «Записки на манжетах»). А уж первую публикацию «Мастера и Маргариты» в журнале «Москва» (1966 – г.№11; 1967 – №1) зачитывали до дыр.
Опубликованного «Мастера и Маргариту» тут же окрестили «глотком живого воздуха» – в журнальном тексте романа значительные купюры не помешали. Потому как роман этот был про бессмертие культуры и про них – уже не только про поколения 1890–1920-х, но и про 1930 – 1940-х. Так вот годы идут и идут, и к роману приписываются всё новые и новые поколения уже вплоть до 2000 года...
__________________________________________________
На чердаках вот так Учителя и жили:
Читали много книг и не тужили.
В устах у Них и глупая строка
От истины была не далека.
А сколько было и иного дела:
Покуда длится жизнь -
для жизни нет придела!
* * *
После сталинизма выжившие - они жили очень скромно, особенно из "бывших" образованные люди поколений 1890-1930 годов. Но ведь в определённном смысле и скромная жизнь может касаться роскошью - не материальной роскошью. Мой научный руководитель, Юрий Александрович Петровский (Пиотровский; 1921-1991) статьи которого я собираюсь здесь публиковать, как раз был из поколения 1920-х. Он тоже обожал читать и перечитывать «Мастера и Маргариту», как и всего Булгакова, Достоевского, Гоголя, Пушкина – если их и можно понять по отдельности, то применить к самому себе можно только осмыслив ими написанное целиком. Так мой любимый учитель считал. А почему я перепечатываю его статьи? Потому что в них есть в современной науке местами совершенно повыветрившаяся моральная подоплёка-отношение к читаемому. Красивый разбор гениального текста – это замечательно. Но достаточно ли? Не полностью достаточно.
Зачем вообще читать даже красивый текст, когда у тебя все блага есть? Не грозит арест или расстрел. Не нужно добывать на чёрном рынке дефицитные книги... И при доступности всей литературы в интернете в массе читают всё меньше и меньше. А ведь важно не только то, что мы читаем, но и как мы относимся к прочитанному: хорошо изданная книга в руках как то сразу доводит до сознания, - сколько труда в неё вложено. Верно, интересные люди книги "делают"?.. Как бы с этими людьми познакомиться?.. У каждого есть свой символ того или иного поколения и свой символ как надо читать. Жизнь вообще во многом символична.
Ведь где начало, например, моей встречи с Юрием Александровичем? В моём выходе из детства начало, когда и не думалось ещё об университете. Просто хотелось читать, а в книжном магазине ни Пушкина, ни Гоголя: только история партии и материалы съездов, – кто теперь поверит?! Длиннейшие макулатурные очереди на морозе за талонами на романы Александра Дюма и Мориса Дрюона, – стоит ли вспоминать? Стоит! Советское прошлое, когда нельзя было купить книги, – зато вечерами и по выходным ходили в библиотеку. В 80-х хорошая подборка западной беллетристики – большею частью была либо из «бывших», либо чиновной прослойке доступная роскошь. Сосед по лестнице – милосердно давал читать двадцати томного советского издания Вальтера Скотта. Меняя книжки, смотрел: не замусолены ли листы. Ах, как мучительно не хотелось отдавать эти уютные розовые томики с подчёркивающим заглавие мечом на титуле обложки. И хотелось делать отметки на полях!
Дома же ценою значительных усилий собранная собственная полка с отечественной классикой. Как я завидовала тем, кому такие полки и целые книжные шкафы – осколки дореволюционного прошлого достались от предков! По моему уже университетскому мнению Юрий Александрович жил с безумной духовной роскошью: на седьмом чердачном этаже его комната была по всем стенам от пола до потолка заставлена книжными стеллажами, от пола до потолка набитыми великолепно пыльными книгами. Именно как у Булгакова в «Белой гвардии» в доме Турбиных «лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой…» Булгаков вообще изумительно подмечал черты определённого времени. А Юрию Александровичу я сочинила большое стихотворение, о котором он так и не узнал:
Вы не помните, и не вспомните
Обо мне от звонка до звонка.
Не была я у вас в комнате...
Верно, книги там до потолка?..
Верно, кресло стоит старое
С кожей лопнувшей на боках.
Фото деда обыкновенного –
Просто знавшего пять языков.
Хорошо Вам – живёте у храма Вы!
Вот к вечерне звонят уже...
Вы меня принимаете к сведению,
Но я пока не на том этаже…
Ах, до крыши вашей ещё далеко…
Да я эпоху люблю – не Вас.
Просто Вы – маяк мой среди злой зимы,
И я хочу, чтоб маяк не погас!
Но как ложится на книги пыль времён, –
И без тонкого запаха пыли,
Как без соли морской солёных морей, –
Уж не мыслится книжной были…
Вы не помните, и не вспомните
Обо мне от звонка до звонка;
А я, вроде тоже тут, в комнате:
Здесь где книги до потолка... (22 ноября 1990 г.)
* * *
Правительствам всех времён пока ещё ни разу не хватило сил извести опасную излишней сводолюбивостью и неконтролируемыми порывами вдохновения культуру до конца: что-то такое в человеке сопротивлялось!.. Сопротивляется ли сейчас? Слабее. Теперь мало в какой компании умеют так искристо, взахлёб читать друг другу стихи. Поколение 1920-1930! мне скучно без этого вашего умения общаться вопреки всему – вообще без вас! Ну, я на своей нынешней крыше делаю, что могу: чему вы меня научили. Но иногда страшно: совсем недавно вижу на помойке тома Толстого…
Теперь многие в борьбе с пылью и за место выбрасывают книги. Информация вся – есть в интернете. Но информация ещё не культура, – сумма её отнюдь не равна с предвкушением удовольствия выбору книги, в чем не последнюю роль играют заслуженно потертая от прикосновения других – до тебя – читателей обложка, запах старой бумаги, тишина библиотеки, – пыль веков, как говорится. Люди читают, с приложением эстетического устремления шелестя страницами, – рождаются мораль и духовность...
Ели я ещё не объяснила, зачем перепечатываю статьи моего научного руководителя, то, во вторых, я просто так х о ч у! Поколение 19220-1930 мне скучно без вас! А ВО ПЕРВЫХ: «И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими...» – из Апокалипсиса эпиграф Михаила Булгакова к «Белой Гвардии».
_____________________
Светлана Сангье
___________________________________________________________
1. Виктор Борисович Шкловский (1893—1984) — русский советский писатель, литературовед, критик, киновед и киносценарист; Лауреат Государственной премии СССР (1979). Осенью 1932 года Шкловский посетил строительство Беломоро-Балтийского канала. Хотя Шкловский написал обширные фрагменты для коллективной книги 1934 года, воспевавшей строительство канала), основной целью его поездки была встреча с заключённым там братом. На вопрос сопровождавшего его чекиста, как он себя здесь чувствует, Шкловский ответил: «Как живая лиса в меховом магазине».
2. Георгий Степанович Жжёнов (9 (22) марта 1915, Петроград — 8 декабря 2005, Москва) — советский российский актёр театра и кино, литератор, мемуарист, общественный деятель. Народный артист СССР (1980 г.), особенно хорошо известный кинозрителям по фильму «Судьба резидента».