Из всех ударов судьбы Синдеев наименее стойко переносил злорадные поучения тёщи и любые разговоры про очередь...
Синдеев решительно не умел стоять в очередях!
Типовой микрорайон вот уже много лет пребывал в полном недоумении: разве без такого навыка человек способен выжить?!
И с большим энтузиазмом наблюдал за становлением характера у Синдеева.
Синдеев бился в очередях за порядок, как за жизнь. Как рыба об лёд.
Узкий круг родных и знакомых про очередь боялся заикаться – Синдеев воспринимал это как личный вызов.
Очередь пробудила погибшего было в нём психоаналитика.
Вежливо пристраиваясь в очередной раз в конец очередной очереди, Синдеев пристально оценивал соратников и кидал на весы шансы пятой колонны.
Он смотрел в глаза: только глаза, а вовсе не прикид интеллигента (а ещё в очках!) или личина божьего одуванчика дозволяли ему делить строй на наших и не наших.
Синдеев вовсе не относил себя к агрессивным неврастеникам. Отнюдь.
Для хвоста очереди это был, пожалуй, образцовый стоятель.
Практически с сердечной радостью, а иногда даже и с теплотой, Синдеев объявлял себя последним, если только очередной компаньон не спрашивал «кто крайний».
Закрыв тыл, Синдеев устремлял свой хищный взор на впереди стоящих.
Он резонно полагал, что это – один из постулатов очереди: твой шкурный интерес – впереди тебя.
А впереди очередь уже начинала оживать...
В прения по существу в очереди включались даже глухонемые.
Тональность – от бухтения, чуть выше равнодушного, до полуистеричных (до поры) надрывов.
Продолжительность – от выразительных междометий до испепеляющих спичей.
У профессиональных очередников в арсенале имел место быть впечатляющий набор метафор, определений и идиом. Корректных до поры.
Синдеев всегда давался диву и готов уже был признать, что враги стабильно, в каждую очередь размещают засланцев. В качестве взрывателей.
Он сам не успевал моргнуть глазом, как становился совестью очереди.
Сначала молчаливой совестью, потом шумной. И часто обиженной.
Очередь назначала Синдеева третейским судьёй, и у него ещё ни разу не было сил отказаться. Он готов уже бывал дать дёру из очереди, но в нужную минуту осознавал, что терзаться потом этой слабиной ни к чему. И терпел.
Участь судьи вообще трудна и незавидна.
Во имя закона и справедливости наступать на горло собственным чувствам – это таки стоит нервов.
Нервы, как считал сам Синдеев, у него уже были ни к чёрту.
Поэтому, когда очередная и вездесущая Шапокляк понесла на правительство, Синдеев на правах народа из очереди вступился.
Не положено! Не по правилам накалять градус сразу от погоды к правительству!
А где мэр продажный?! А где депутаты зажратые?! А где буржуи недорезанные?!
«Ну, чего к девушке прицепились?! Она что ли этот бардак придумала?!», - всегда заступался за служащих Гражданин с пузом.
«Шевелиться надо», - Гражданин в очках по традиции пятой колонны настороженно принимал сторону Шапокляк.
«Начинается…», - в нотках Бывалого, порядком трёпаного жизнью очередника явно прослушивалась обречённость.
Потом, поостывши, размышляя про очередь, Синдеев всякий раз порывался навести систематизацию концовок…
«Все купленные!» - по закону жанра сатанела в тот раз Шапокляк.
Взрыватель сработал. Сдетонировало на всех тонах и октавах…
Длительность какофонии – пока категория не изученная, но пик как-то и чем-то все всегда чувствуют.
«Взорвать всех к еб… матери!» - Худой лохматый на пике решительно снял с плеча рюкзак…
Всё.
Только Бывалый очередник спокойно и с понятием позволил себе реплику: «Ошалел?!»
Все остальные только молча подравняли очередь. Как строй.
Гражданин в очках виртуозно нашёл заднюю линию…
Шапокляк переводила беспокойный взгляд с Худого лохматого на дверь, напряжённо о чём-то соображая. Молча.
Эпизод про очередь разрешился. До следующего раза.
А девушка на обслуживании оказалась и расторопной, и симпатичной…