Фанфик на произведение «Яблоневый цвет. Пролог» Amateur
Смачно чавкая в диковинном лесу, предрассветные сумерки разрывали туман на белые тряпки. Робкие трели птах вязли в молочном барахле, звучали для Анфиски странным заливистым хохотом.
«Чихпых, свить, чихпых…»
Путник, окажись он случайно в столь ранний час в сердце странного леса, удивился бы, увидев хрупкую фигуру девочки-подростка, одетую в старый спортивный костюм.
– Здравствуй, девица-краса. Что в месте этом проклятом потеряла? Заблудилась?
Девочка фыркнула в заботливого деда, что на тропинку вышел, ткнула пальчиком ему в грудь.
– Ты, селянин, коль тут оказался, лучше к Лешему меня проводи.
Крестьянин голову в плечи втянул, оглянулся испуганно, замахал на Анфиску руками.
– Какой Леший, девица-краса? Тебе к Водяному надо, хоть помоешься.
– Какая я тебе девица-краса? Вот посмотри.
Анфиска сдвинула окровавленную повязку на голове.
– Свят, свят, – дед отпрянул от крохи, перекрестившись.
На обезображенном тяжелой генетикой лице не было ушей. Из дыр торчала солома и сочилась жёлтая жидкость.
– Кто это тебя так? – осунувшееся небритое лицо старика стало ещё темнее.
– Отцу на лесопилке помогала.
– Што ж ты ушами брёвна толкала?
– Нет, головой,– Анфиса почесала мозоль на лбу,– отец пошутил, мол, попробуй ушами. Они у тебя как у матери твоей.
– Моей? – удивился мужик. – Откуда он мою мать знает?
– Моей.
– Так может тебе не к Лешему, а к Гудвину,– старик посмотрел в сторону просеки и махнул рукой, – это туды.
Невдалеке стоял указатель «Идиотам туда».
– У Гудвина я была,– вытащив из дыры в голове соломинку, она засунула её в рот, пожевала,– теперь полная башка соломы. Разве могут быть мозги из соломы?
– Нет, – почесав затылок, дед сел на пенёк.
– Вот и я думаю, что нет. Надо было сена просить.– Анфиска вдруг переменилась в лице. Глаза заискрились, крючковатый нос, похожий на вялый баклажан вздрогнул.– Тебя как зовут, старче?
– Какой я тебе старче? – мужик выпрямился, расправил плечи, – мне до пенсии ещё восемь лет. Если, канешна, эти уроды пенсионный возраст не увеличат. А зовут меня Беломором.
– У тебя чо родители канал строили?
– Нет. Отец у меня стих про Черномора любил. Вот и поглумился.
– Ты зря, красивое имя, Бе-ло-мор!
– Лучше бы Казбеком назвал.
Старик вытащил из кармана фуфайки пачку папирос. Долго рассматривал нарисованную заснеженную вершину горы. Достал папиросу, постучал о пачку, дунул внутрь, быстрым движением сунул её в рот.
– Спичек не найдётся?
– Как к Лешему пройти? – протянув зажигалку, Анфиска буравила взглядом мужика.
Глубоко затянувшись, Беломор указал на табличку, прибитую к дубу. «Ухи, горло, нос. Леший Иван Григорьевич. Часы работы».
– Может и с носом чиво-то придумает. Уж больно мясист он у тебя. Тока надо талончик взять.
– У кого?
– У меня.
– Так давай.
Беломор выудил из внутреннего кармана мятую тетрадь, полистал.
– Карточка с собой?
– У Гудвина.
– Кровь давно сдавала?
– В прошлом годе с вурдалаком Серёгой познакомилась, почишто всю выпил.
– На,– мужик протянул Анфисе клочок бумаги,– будешь в соседнем лесу, зайдёшь к упырям в осиновую рощу, потом сделаешь рентген в избушке на курьих ножках и снова ко мне. Поняла?
– Да.
– Балда.
– Чо?
– Да иди уже.
Перекрестив исчезающий в чаще женский силуэт, Беломор отколупал кусок коры и вставил в открывшуюся розетку штепсель телефона. На том конце провода алёкнули.
– А хто ж ещё, – ответил Беломор,– опять эта дурёха приходила. Отослал её на рентген. Отдыхай, месяц у тебя есть, в рентгене плёнка кончилась. Кровососы на неё музыку пишут из «Золото Маккены».
В трубке что-то щёлкнуло, зашипело. Из телефона полилась любимая Беломором песня.
«Только стервятник, старый друг стервятник зна-а-ает…»