Хутор Польза

Владимир Пономарев 3
1. Поворот Дужки,  где  находится немецкое кладбище  и печи для обжига.
2. Через  метров 200  был  большой  плес,  куда  ходили купаться  и поплавать на лодке  викторовцы.
3.Остатки  усадьбы  Иванцовых,   чуть  правее  цифры   -   остатки  большого дома, возможно  панского.
4.Место, где был панский сад, сейчас распахано.
5. Место, где  дедушка ставил  вентеря.
6. Холмик  от дедовой  хаты,  выгребенной бульдозером,  дальше вдоль дороги  то,  что осталось  от усадеб Мироненко,  Городнянских,  Похылы  и  Гончарова Е.Ф.
7. Балочный лес, где  рвали  терн, боярышник,  землянику  и  собирали дрова.
8. Самое крутое место  берега,  от которого  отошла речка.  Отсюда катались на санках.
9. Место,  где  жили  Козаренко,  многодетная семья и Пономаревы (Мынаи), а также просматриваются старые изгибы русла.  Сейчас  здесь  усадьба Ставицкого.
10.  Развалины МТФ.



 Хутор  Польза.

Обрывки детских  воспоминаний.
Памяти моих  ушедших  родных.


                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  Хуторок Польза  -  один из  хуторков и сел,  протянувшихся  от истоков  речки Полной до впадения ее в реку Деркул  на границе «незалэжной».
Название  как будто дал некий  барин  или пан,  основавший его  и  живший здесь  до 1917 года.  Хуторок  потянулся с запада на восток,  почти   везде  располагаясь  вдоль правого берега.  Только с западного  конца  хутора река  Полная,  почему-то вопреки закону Кориолиса,  свернув  влево,  отошла от   старого   крутого  правого  берега и  прорезала  новое русло  севернее, оставив поле плодородной наносной почвы, на которой расти могло  все,  что только может расти в этих местах.

  А на спутниковой карте на  этом  поле  видны  старые  русла, где когда-то  Полная несла  свои воды, поворачивая,  а   на  поверхности почвы  их  можно  заметить  только ранней весной,  когда  тает снег.  В месте,   где  старое и новое русла соединяются, от   старого  осталась небольшая  вытяжина.

  Участок  для крестьянской   жизни   был   выбран очень удачно!   К югу – крутая гора  с песчанистой землей,  с выходами камня- кварцита  на вершине,  по ней паслись  коровы  и отара овец,  которую  хозяева-пользяне  разбирали  только  на зимовку.   Балка, с  пахучей земляникой по  склонам, заросшая дубками,  осинами,  терном,   боярышником  да  бересклетом,  во время таяния снегов или   сильных  дождей,  несла воды мимо  хат  и,  образовав небольшой, метров    в тридцать длиной   овражек,  впадала в  тихую, спокойную  речку.

   Место,  где перед хутором речка  поворачивает  на север,  называли Дужкой.    От поворота  сначала берег  был пологим,  а затем  становился обрывистым  -  метра три обрыв,  под которым   течет  глубокий  быстрый   поток,  переходящий в округлый плес,  там   купались и плавали на лодке  пользяне и жители хутора  Викторовка,  расположенного   в  пятистах  метрах на другом берегу.   
 

 До  войны в Викторовке   была   немецкая колония,  от которой, кажется, остались  кладбище, расположенное  на повороте  Дужки, а пользяне хоронили своих  за бугром, южнее,  да на пологом участке берега -   остатки  печей  с  оплавленными  кирпичными сводами.  В них колонисты  скорее всего обжигали посуду. Бабушка Васи Иванцова,  Марфутка, говорила нам, что это печи немецкие.  Кладбище   было  запущено по понятным причинам,  заросло  дерезой-сибирьком,   ярко-желтым от цветения весной, кое-где  с виднеющимися   остатками  крестов,  а потом    темно-зеленое  до самой осени.
 
  Перед немецким кладбищем   в старых,  дореволюционной постройки   корпусах располагалась  МТФ.  Крыши были покрыты красной   черепицей так же   дореволюционного производства.   Когда мы залезли с Васькой Иванцовым на один чердак,  увидели,  что в некоторых  местах  в черепице  есть круглые отверстия от пуль,  а черепица  дореволюционная,  с  надписью,  что  сделана  в Миллерово. . .    Эти корпуса   достались колхозу  или от пана, или от колонии.   
    На  ферме  работала дояркой Васькина мама.  А мы с Васькой крали  из  шкафчика, запертого  замочком-гирькой, трубки для мехдойки из красной резины и делали из них  классные  рогатки, из которых стреляли кусочками  разбитых  чугунных   автопоилок для коров. 
   
 Вытянуть из  шкафчика резину  можно  было не отмыкая его, детская ручка проходила  между дверцами,  но  сделать  это можно было только в обеденный перерыв, когда  на ферме никого не было, а сторож, дед Аксен,  прилегши  отдохнуть рядом с этим шкафом,  крепко засыпал, сморенный   полуденной жарой.
   Это  было и смешно и страшно с  всплеском  адреналина и  сердцем, выскакивающим из  груди.
 

  Вдоль обрывистого берега  Дужки  раньше рос   панский сад  с яблонями, грушами,  вишней  и прочими плодовыми,  по  границе  обсаженный шелковицей.  По  хуторскому   преданию,  во время коллективизации  первый председатель местного колхоза  решил,  что использовать   сад,  посаженный чуждым элементом,    сознательным колхозникам   негоже.  Велел его вырубить, чтобы насадить свой,   идеологически  выдержанный.   Так это, или   не так,  не знаю, за что купил, как говорится… 

     Да  что-то председателю помешало,   то ли  топоры притупились,  то ли не хватило оборотных средств,  то ли саженцев,  только  вместо срубленных  культурных  деревьев  от корней погнали   дички,   лишь  кусты крыжовника восстановились  на радость нам и купающимся викторовцам.

   Хуторяне   в те  времена  жили  почти  всем своим,  от хлеба,  заквашенного  дрожжами  из хмеля,   картошки, овощей, фруктов,  сушеных  яблок и вишен,  моченых  яблок, арбузов,  квашеных   огурцов, помидоров   и капусты  на зиму, вишневой  наливки,  до грубых  самодельных  галош на валенки  из  автомобильной камеры,   шапок и  полушубков своей выделки.   В балке для сушки рвали  еще   терны и боярышник,  которые мочили и сушили. На чердаке  хаты, "на горище",  сушили  шишки хмеля для  закваски теста.  Только то, что самим сделать сложно, или невозможно  вовсе,   покупалось  в магазине.

   От дворов  шли огороды по  немерянному  гектару и больше,  которые весной обрабатывали конным плугом.  На  них  сеялись и сажались  кукуруза,  картошка,   (колорадского  еще не было)  бахчи, огурцы,   суданка.    А  на  маленькой речной террасе против дворов, в трех метрах от среза воды,   были  поливные огороды.  Там росли  помидоры, и  огурцы,  капуста  и прочие баклажаны,  которым надо много воды.  Поливали  ведрами из копанок рядом с  грядками.   Пололи, конечно,   тяпкой.   А в сентябре   из хат доносило запах  моркови,  капусты и пастернака,  которые секли  на зиму  все взрослые в семье.

  Скотина была у всех.   КормА   для нее, кроме соломы, заготавливали  вручную.   Короче говоря,   жили  все по  современной  идиотской присказке   «хорошо иметь домик в деревне!»…   Летом дни длинные, времени  от восхода до заката  как раз   хватало  для "домика".

  Дедушка  был хозяином крепким   и  тягучим.   Держал трех  коров,   это  значит, еще  плюс три головы прошлогодних  и три  теленка этого года.  Имел   штук тридцать овец.   Всю эту ораву   кормил  степным сеном, которое косил вручную  огромной косой с  пристроенными к ней   вилами для укладки валка,  ею  же, косой, косил суданку     и     высохшие    стебли кукурузы – «кукрузыння».  Такая работа требует большой силы.  Сено частично укладывал на чердаке сарая,  крытого  камышом,  где  повзрослев, летними  днями  мы, внуки,  читали книги, а то и ночевали,   а что не помещалось -  укладывал  в стог за сараем.

    Солому  дедушка возил на арбе,  которую ему  давал  Володька, как  он его  называл  -  ровесник,  правда чуть помоложе, сосед и родственник, Мироненко  Владимир Семенович,  работавший в колхозе ветврачом.
   
  Когда  скотина  после зимовки  выходила на пастбище,  специальной тяжелой железной лопатой  деды  рубили  спрессованный овечий помет,  а   после сушки  этими кизеками топили летние печки, на которых готовили,  грели воду,  делали все,  для чего  нужен огонь.  Ранним утром  по хутору из этих печек  в тихую погоду столбами в небо медленно  поднимался   пахучий дымок,  предвестник борща,  каши и топленого молока.
 
  Еще у дедов были  свои коптильни, выстроенные на склоне:  очаг в земле,  от которого дым по канаве длиной метров двадцать, накрытой жестью, досками и засыпанной землей, охлаждаясь, поднимался вверх  к бочке, или  ящику, в которых висели  просоленные с зимы окорока. Коптили,  соревнуясь друг с другом.  Копчеными   по своим рецептам окороками деды гордились, все вместе  проводили дегустацию. 

  До сих пор помню вкус окрошки  со сметаной, редиской, зеленым луком и кусочками окорока, которую готовили на праздники.  Вкус детства,  нет и не будет уже ничего вкуснее!   
 
   В саду,  где росли яблони,  у деда стояли ульи с пчелами, за работой которых  я  в  четыре года с интересом наблюдал,  сидя  у летка,  до тех пор,   пока пчела не укусила меня за ухо.  Ухо  сильно вспухло и к общему веселью  болталось при ходьбе и беге.  Зато больше от укусов пчел  я не пухну до сих пор.

   При  входе в хату у стенки   слева  стоял огромный, наверное, трофейный   черный  немецкий   сепаратор,  во время работы  издававший мелодичный перезвон.    Сливки  сквашивалась    в   сметану,  из которой сбивали масло.   Сметана, масло  использовалось сразу – на вареники  с творогом, картошкой или вишней, блины,  а на зиму масло перетапливали, заливали  в корчажку, солили   и хранили в погребе.  В трудах и заботах пролетал каждый день…

  В комнате,  где стоял сепаратор,  была русская печь, в которой пекли хлебы, готовили борщ, и  всё прочее.  Здесь же стоял обеденный стол, окруженный самодельными  лавками-диванами,  на которых рассаживались как в детстве,  приехавшие к  отцу  погостить  мои дядья и тети.

   Полы  везде  были  земляными,   чтобы  привести их  в порядок,   женщины   выметали,  сбрызнув   веником,  а потом, как это  ни покажется  пятидесятилетним   современникам  не эстетичным,   мазали  полы  тряпкой из мешковины     раствором  коровьей  лепешки,  а еще  лучше,  конского  "яблока".   Это придавало полу прочность.  Запах  свежеобработанного земляного пола  чувствую   и   сейчас, когда пишу.  В летнее  время после  этой  процедуры  на    полы  бросали  пахучую  свежесорванную  траву,  например, пижму, чабрец.

   В  следующей комнате  на три окна была грубка, которой отапливалась вся хата.  В третью маленькую комнатку с  одним окном выходила лежанка русской печи,  мимо    лежанки вел узенький проход  к обеденному  столу в первой комнате.   Эта комнатка использовалась как кладовка, как место, где   в  тепле,  грелись,   набирали силы в первые часы жизни  телята  и ягнята.

    Дяди  вспоминали голодные тридцатые годы, как схватив кусок хлеба,  бежали   сюда  в проход мимо русской печи  и  тайком макали его в подсолнечное масло,  стоявшее в горшке...

                ЧАСТЬ ВТОРАЯ

    В сарае у  деда был верстак,   на котором он  строил  стулья,  табуретки и прочую мебель для себя и для соседей.   Еще он   немного скорняжил.


 В свои годы –  на седьмом десятке,  дедушка был еще  крепким и высоким,  однажды,  рассерчав,  так  толкнул  буровившего по пьяни  Сливина  дядю Ваню,  отцова друга,  что он упал, накрылся ногами,  успокоился  и больше не  буянил.
 
      Женился  Михаил Андреевич  на  долотинской  девушке Горпыне   (Лазаревне?).  Моя  бабушка,   Горпына,   родила  семерых  детей – Павла, Нюру,  Ивана, Василия,  Алексея,   Татьяну  и Полину.   Бабушка   Горпына  рано умерла,  а угроза  раскулачивания  заставила  часть  детей  уехать  в Донбасс на шахты.   Семья оказалась разбросанной.

     Пришла  война.   Воевали  Павел, Иван,  Василий, муж  Нюры, Константин.   Павел на войне пропал  без вести.   Его семья  жила  в Миллерово  на улочке  за  восточным торцом базара.    Мы с отцом  были там  в гостях  на первомай 1958 года.

  Жить самому  в сельской местности  мужику и непрестижно  и трудно.  Дед  сошелся с  беженкой,  Людмилой Сергеевной,   и прожил с ней до конца жизни.
 
  Хуторяне жили  дружно   и   бесхитростно.  Первый дом от Дужки  -  Иванцовы,  затем  мой дедушка,    дальше -  Мироненко Владимир Семенович,  Городнянская  Наталья  Егоровна  с сыновьями Николаем и Андреем,  ровесниками отца, старый дед  по фамилии  Похыла,  Гончаров  Егор  Федорович  с женой - бабушкой  Семеновной.  Милые, добрые  люди,  такими вы остались в моей памяти!   Они  всегда    относились  уважительно друг к другу,  помогали,  если бывала  в этом нужда,  ходили в гости   ласково относились  ко всем детям…    Многие состояли  в родстве,  а кое – кто   имел  детей и не  только от   жены.
 
   Егор Федорович  воевал,  дошел до Берлина.   Воевал и его сын.    Дедушка   Егорка  часто  рассказывал, как во  время боя он заскочил  в комнату, где  немка загораживала собой  несколько  детей.   Солдат  спросил:  «Твои  киндеры?»   -  «О,  я,  я!»  Дед  Егор посмотрел, что  у  немцев  ничего нет,  и дал  немке  из  своего пайка каких-то харчей...

     Всегда рассказывал,  как в  конце войны  ему приснился сон,  что сын переправился через реку,   уходит  и  машет   ему  рукой, а он остался на этом берегу….   Домой пришло  извещение о том,  что  Алеша погиб…

  Тогда,  в детстве,  до меня не доходил трагизм   этого, часто повторяемого дедом Егором  рассказа. . .   А позже нам довелось  с женой прочувствовать это на себе.   Не дай бог никому, никогда  испытывать   боли  от  потери  дитя!

        В  четырехстах  от Гончаровых   метрах  жила вдова,  Анастасия Козаренко…    В  сорок  девятом   году,  после  новогодних  праздников  она родила  Егору  сына  Николая.  Семеновна  была  не  против…

   С   Колькой мы дружили,  он верховодил    нами с Васькой.  А потом он и я  служили в одной части  -  в/ч  73420,  только в разное время.  Это водолазная учебка  в  Волжском.   Сейчас интересно, что  дед  Егор,  когда  меня провожали в армию,  рассказывал мне для примера,  как надо служить,  что  его Николай  служил  водолазом  и  что-то  там то ли нашел, то ли достал из Эльбы…   В ее грязных водах  мне тоже потом   приходилось  бывать,  когда  служил   в  в/ч 58348. . .

    У  Васьки  Иванцова  была тетя Мария, тетка статная,  с юмором  и  красивой  фигурой,  только  с одним недостатком:  в юности прихватило на току  ее волосы в шкив молотилки,  да и сорвало  их с кожей.  Маруся выжила,  но жизнь из-за этого  не сложилась.

    Дядя  Андрей  Городнянский  чем-то прибаливал,  из-за этого не женился.  С отцом они были очень дружны...

    Вдруг по хуторку пронеслось, что Мария родила от Андрея мальчика.

    Я  подслушал,  как дядя Андрей   с   восторгом он говорил отцу,   что   и у него и у Маши  судьбина не позволила обзавестись семьей и они решили  продлить себя в ребенке,  чтобы было кому о них  вспомнить.

    Но  не суждено  было их сбыться мечтам.   Ребеночек умер,  его похоронили под окнами  в саду у Иванцовых, в могилке под железным крестиком.   А через некоторое время умерла и Маша
 
    А когда   после армии  я гостил  у  бабы  Натальи  Егоровны   Городнянской,   тоже прожившей   жизнь  без мужа,  вдруг  на  стене в рамке  среди  прочих   увидел  фото  своего отца в молодости.  О, о,  а почему?      Но  Егоровна, чуть смутившись,   сказала, что это – дядя Андрей.   Но похож  на  отца,   как близнец!  В детстве  я этого не замечал,  да и сейчас не мне  об этом судить!   Так что эти вопросы, вопросы крови,   как  сказал классик,  очень запутаны, особенно  после войн,  даже в маленьких хуторках.

                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 
  Родители переехали  на Пользу  из  Белогорки Вешенского района  в апреле    1956  года,  когда   на полнеба   протянула  хвост  комета    Роланда.   Отец  работал  там  механиком  в МТС, а мама   колхозницей.

    Для ремонта  и постройки  железных дорог   министерство  открыло  щебеночный карьер   рядом с Пользой.   Работа  нормированная,  папа  пошел  туда работать  машинистом на заводскую  электростанцию,  а мама   машинистом на тепловозик  карьерной узкоколейки.   До получения  квартиры  жить собирались   у деда.


   В мае  у  деда  собрались   почти все   его дети  с женами и мужьями  и своими детьми,  дом и двор  наполнился шумом, смехом и веселыми криками.   Мы играли в прятки,  в «панаса»,  шумели, скакали  по двору,  кидали самодельные  дротики  на меткость,  а иногда и дрались.   Наши родители  с гостями   ходили   проведывать  хуторян,  вспоминали  с ними  забавные случаи из своего детства,  и  еще  недалекой войны – где стоял  немецкий танк,  как он  завалил ограду у  Мироненко   и еще много чего близкого и знакомого им всем.

   Проведав хуторян,  собрались идти  проведать родственников,  живших  выше по течению речки  -  в Горячем Луче  и слободе  Мальчевско-Полненской.  Мимо   МТФ   дорога  через  яр, называемый Дурным, так как там хоронили павший   скот,  шла в гору    над  речкой,  сверху  было видно и Пользу  и Викторовку  и щебзавод.   Шли шумной веселой толпой,  дети  сновали вокруг взрослых,  а взрослые   предавались  воспоминаниям,  где, когда с кем что  было, осматривая
 родные места.  Вдоль дороги  росли остатки   живой изгороди,  редкие  одичавшие груши и яблони,  внизу располагался летний птичник...

   Дядя  Ваня, родной брат отца,  осматривая  это,  громко произнес  слова  грустной песни – эх,  позарастали стежки-дорожки!    Жизнь в этих  хуторках  бурлила  в годы дядиной юности.   Что бы он сказал  сейчас,  если бы поднялся посмотреть. . .

    Спустились  в  начало  хуторка Петропавловского.  Здесь  жили  четыре  семьи:  Лагоды;  дядя Васьки,  моего товарища,  Петр с  домочадцами;   молодой   в  те времена парень  по имени  Вася Жильченко с матерью    и    тетя Нюра Гаркушенко,  дочь  родной  дедушкиной  сестры - бабушки  Мавры.   Тетя Нюра  присоединилась к братьям-сестрам,     компания   двинулось   дальше,  в Горячий Луч,  к Бакуменко,  сыну  бабы Мавры.

 
   К  дяде Ване и тете Лене Бакуменко   пришли  еще и  родственники из  слободы  Мальчевско-Полненской,  соседи.   Встреча  была шумной, с застольем,  песнями,  все шутили,  дядя Ваня Бакуменко   дурачился,  изображая хирурга,  производящего  операцию   больному   мусорным совком.
 
  Иван Ефимович  храбро воевал,  имеет  орден за  мужество…     А   мы,  дети  тайком  рассматривали собранные  старшим сыном дяди Вани,   Лешкой,  его  игрушки – найденные в лесу  рубашки гранат,     ребристый  ствол ручного пулемета,  патроны, пули   и другое такое же добро.
   
  Веселье  затянулось  далеко   за полночь.   Часа в три, под утро мы пошли на Пользу.   Пьяных не было,  все весело  вспоминали и  обсуждали детали  встречи. 

 А  с северной  стороны неба  на  восходящее солнце  показывала комета   Роланда….    
             
 
                ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

 
   Детей  на Пользе  было  не так много.   Колька,  сын  Егора Федоровича,  во дворе  рядом с ним   жила семья,  в которой  было  четверо детей,  но я    их  не знаю,   Васька  Иванцов,   да   маленький  Юрик  Городнянский - сын дяди Коли и тети Веры,  нашей фельдшерицы.

  За крутым старым берегом реки,  в гости к дедушке Ивану Никифоровичу  (двоюродному брату моего деда)  и бабе Кате приходили из заводского поселка внуки, дети   тёти   Марии,   Юра и маленький Петя. За бабушкой  бегали, когда она ходила доить корову на тырло, а  когда подходила очередь, помогали пасть коров,  играли  с детьми.

  На пасху баба Катя угощала внуков  куличами и  крашеными яйцами,  а на Рождество ребята ходили щидрувать-христаславить  с Колькой  Козаренко, дедушкиным соседом  к Егору Федоровичу, который, будучи пчеловодом,  имел лишнюю копейку, и давал детям рублишки.

 С грустью вспоминается то время, когда встречая коров,  родители подолгу разговаривали  с  дедом Иваном и бабушкой Катей  о делах,   о  хозяйстве и внуках,  когда  родственники были родственниками, отношения были  добрыми и бескорыстными.  Только вернуться теперь  туда можно лишь во сне, и  то, если повезет. . .

  В те времена  и   детские забавы были проще.  Но, кажется , более полноценными.    Не было   ТВ,  интернета,  да и света не было.  Вечера коротали при  свете керосиновой лампы.    Батарейный радиоприемник  был  у деда Егора.  Привез  его брат-полковник,  Иван Федорович, из Таганрога,  где он служил, а на Пользу приезжал  с  женой, дочерью Лидой и внуком Сашкой  летом на отдых.

  Послушать радио   у деда Егора  соседи собирались зимними вечерами  при свете керосиновой лампы,  выпивали  немного наливки,  закусывали ее яблоками  из  дедова сада,  которые он  бережно   хранил в подвале,  шутили, пели,    рассказывали фронтовые и не фронтовые истории.
   
     Большой удачей нам с Васькой  было попасть в кино  в Викторовку или  в щебзавод.   Смотрели  фильмы  «На графских развалинах»,      «Николка  - паровоз»,    «Илья – Муромец»,  и, конечно,   «Чапаев».   После просмотра вспоминали и  пересказывали  то, что особо понравилось....

  Зимой  -  покатушки на санках  с  крутых  горок  бывшего берега  речки,       посильная помощь по хозяйству.

    Брат мамы,  дядя Ваня,  подарил мне фильмоскоп,  который заменял все современные гаджеты.     Такое  диво  было  рассматривать    картинки и читать надпись под  кадром,  заглядывая в  окуляр  и  передвигая ленту диапозитива  как фитиль  в керосиновой лампе!

   Особое место – книги.   Родители  рано научили меня читать,  как будто ради шутки!  На пятом году  читал я уверенно,  писал, правда,  печатными буквами.   Так вот,  привезли мне  родители из   Мелового  три тома русских народных сказок, собранных  Афанасьевым  Александром Николаевичем  и  сказки братьев Гримм  на украинском   языке.    У Афанасьева   в сборнике  есть  и русский  и украинский и белорусский язык.

   «Глупые»  были тогда, не то, что  ныне,  не  знали,  не понимали,  насколько  «разные»  мы народы, как  сейчас утверждается националистами,  а ну три тома сказок   насобирал  Афанасьев!  Бандеровцы  в схронах прятались, Никита  своим  нарезал земли   Крыма  вместе с "крепостными",  да Америку догонял...   Не до того, делов много,   некому было разъяснить!

   Как читать украинские и белорусские буквы мне объяснили,  и эти книжки  сопровождали меня все   моё   детство, до призыва в  армию.


  Зима закончилась,   балка зашумела талыми водами.  Родители на работе,  мы  с Васькой  целый день  на улице.   Прыгаем через  ручьи и потоки,   бросаем в них  камни,  меряем глубину. За день  кирзовые сапожки  раскисали настолько, что соскакивали с ноги,  а за ночь  усыхали так,  что  с портянкой натягивались с трудом.  Значит надо их снова размачивать в потоках  талой воды! 

  Прибежим  домой,  бабушка    Сергеевна накормит нас картошкой,  залитой  постным маслом  и  засыпанной   крупно  порезанным  сочным   луком,  и снова бежим на природу.
   
   В небе на север летят утки,  гуси ,  журавли, перелетные птицы,   из под снега появились первые подснежники-пролески  с синими  цветочками,  кисти хохлатки, запах   которых  тонок и волнующ, как запах  дорогих духов.  Все это наше!   Мы знаем,  где  что растет,  как пахнут   желтенькие,  как цыплята  цветы ивы, где  в  разоренных нами с Васькой сорочьих гнездах   завелись   сони,  а где  под стрехой уже  гнездятся скворцы.

    Сорочьи гнезда  появляются    как-то незаметно  весной в  саду   и в балке на деревьях .   Мы с  Васькой  следили,  как птица  лепит  среди  хитро  набросанных   в беспорядке, понятном только ей,  колючих веток  чашечку из грязи,  заплетает ее травинками,  как появляется яйцо,  которое  мы  крали,  варили дома  и съедали  как  лакомство.
 
   После  третьего украденного яйца  сорока бросала гнездо, а   нем  поселялись сони-полчки  с пушистым хвостиком,  которых мы неправильно называли белками.  Они кусались не сильно, мы   ловили    их, а  уже  через день  они  забавно  брали  из рук  еду  двумя лапками …
 

Дедушка  перебирает,  завязывает,  где надо  вентеря,   идет  с ними на речку,  а я следом   по дорожке,  которую почему-то называли межой.  Возле речки  дед снимал  штаны,  оставаясь  в  белых  кальсонах,   заходил  в воду и ставил  свои снасти.    Природа  тогда   была  живая.   Из плёсов рыба  густо   шла против течения нереститься.  На следующий день  шли трусить вентеря.    Рыбы бывало много,  в основном сомы, охотящиеся на идущую вверх рыбу,   килограмма  по четыре-пять.

   Рыбалкой занимались всегда.  Ловили удочками,  вентерями,  бреднями, сетками  и рыба не убывала,   пока во исполнение  решения  Никиты  "догнать и  перегнать"     США,  где позже  обосновался на  ПМЖ его  сынок,  Сережа,   не распахали бугры,  которые  никто никогда не пахал,      а  поля  распахали до самого берега  речки.

   Смытой  почвой  затянуло  Дужку.  Цепочки плесов,  даже самых   глубоких, где рыбы было не переловить,   обмелели  настолько,  что жить в них  могли только мелочь  да лягушки.  Стали пересыхать ручьи  на лугу,  бегущие из   глубоких  родников   к  речке,   в одном из  которых,  по  преданию,   с  непривычки к  многоводью, во время водопоя   утонул  верблюд. Там, где дед  ловил вентерем сомов, осталась заросшая лозой вытяжина.    Зато появились очуры для охраны  дичи  и  «рыбных запасов».

 А в начале  пятидесятых  годов,  кстати , ружье  можно было купить без  проблем   по посылторгу,  чем  в те времена   везде хвастал  товарищ  отца,  дядя  Толя Иванцов. . . .
 
 


                ЧАСТЬ ПЯТАЯ

   В ту  весну, куда-то  уехала  бабушка Сергеевна,  дед с отцом  о чем-то переговаривались,  упоминая имя  Мавра.   Родители  ушли на работу,  а с работы вернулся один отец.  Когда  я вечером пришел домой,  у нас в гостях  была бабушка Мавра.   Сергеевна, как бы там ни было,  относилась хорошо,  но  баба Мавра  была  всё же родная.  Я  привязался к ней по  детски искренне,  она сажала меня на колени, а я ее обнимал.  Её эта  моя  привязанность подкупала,  и она согревала меня своим  бабушкинским теплом. 

  А  в начале мая вдвоем приехали  папа и мама.  У меня родились  брат  Павлик и сестра  Таня.   Таня умерла после рождения,  дедушка сбил  маленький гробик и мы похоронили ее  рядом с могилой бабушки Горпыны   на старом кладбище  за  горой  возле колхозного сада...

   Война прошла и  через  Пользу,   ее следы мы с Васькой собирали, соревнуясь друг с другом.   Пули винтовочные, автоматные,  патроны 7,62*54.   7,62*25,  попадались и  14,5,   к этому добру  наш интерес не пропадал никогда.  Пули  выворачивали, порох сжигали,   а Сашка,  внук Ивана   Федоровича надоумил  еще  выбивать капсюль,  обстукивая молотком закраину. 

 У  меня была  немецкая гильза с  целым капсюлем,  порох мы сожгли с пацанами раньше.   Дедушка  строгает  досочку   для оконной  рамы,   а я  рядом  добываю  капсюль.  Оказалось,  если   закраина  в гильзе есть,  капсюль  выходит,  а если  нет,  как  на немецкой гильзе,  проточка,  то…  тук-тук,  тук-тук,  тук – БАХ!!!!   Я нырнул деду под  руку  и  нет меня.  Дедушка пошел,  пожаловался  к отцу:   «Алеша,  Вовка  чем-то стрельнул  в сарае,  у меня пуля мимо  уха  свистнула!»   Мы - то  с дедом оба  испугались,  но  пистон  полетел в другую  сторону!   Михаил  Андреич,  надо заметить,   чуть-чуть  был глуховат,  но решил   свистом   «пули»    немного  сгустить краски!

   
    В то время  велосипед  значил для нас почти то,  что сейчас автомобиль.   Дядя Коля Городнянский  один  раз  шутки ради  посадил меня  «под раму»  на свой велосипед,  обьяснил, как управлять   и пустил  по дороге  с горки  против своего двора.  К его удивлению,  я проехал   метров  тридцать пять,  даже  один раз  провернул педали!     Дядя взахлеб  рассказал  об этом отцу,  а  в воскресенье  из  Миллерово   мне  привезли  детский двухколесный  велосипедик!

  Учить меня кататься пришли  к деду во двор все отцовы друзья.  Еще раз  объяснили:   куда    падаешь,  туда и руль поворачивай.   Посадили,  толкнули – пошел!   Я поехал  мимо колодца,  сарая,  мимо погреба и  хаты, мимо  садика – есть круг,  другой!  Вокруг смеются,  "болеют",  орут и советуют  тридцатилетние  мужики…  эх,  а  мой  возраст  сейчас  вдвое  больше….

                ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

   При возможности  всегда   заезжал  на Пользу…

  Сразу после службы в Армии  приезжал проведать дедово подворье. Сарай и хата рушились без хозяина,  дедушка умер  год назад.  Удивило меня и заставило задуматься  о связи всего живого  то,  что яблоньки,  никогда не видавшие обрезки,  тоже почувствовали своё  сиротство  без  человеческого  присутствия.  Яблоки пепина шафранного   стали мелкими,  как раечки-парадизки и редкими...

   Последний раз был  в 2010 году.     Пользы - то  уже и нет.   Там, где  жили Козаренко,  многодетная семья   двоюродного брата деда,  Пономарева  Ивана  Никифоровича,  от их хат ничего не осталось.  На этом  месте  когда-то выстроил  себе  дом Иван Ставицкий,  а сейчас  в нём живут  его дети.  Да,  кажется,   домА  Карпенко  еще жилые.
 
   Мне,  деревенскому жителю,   дико   видеть  нескошенную  и не выпасенную   траву  там, где  раньше  коровы и овцы выедали  её под "ноль", и  она  была как  на  футбольном поле. Молодая трава  тянется к солнцу  рядом с прошлогодними стеблями, а  на земле лежит слой  перепревающих остатков прошлых лет.  Безлюдье...   

  А по пастбищу  против того места, где  жили дед  с соседями, уже  растут  какие-то дурные  кусты…

  Старики ушли в мир иной,  да и их детей многих  и внуков уже нет на этом свете....
   
  Дедушкину  хату выгребли бульдозером,  а двор  распахали.  Нет  вишен,  абрикосов,  яблонь,  нет  сирени   возле каменной изгороди, нет и изгороди, где  лежала,  греясь на  весеннем солнышке, гадюка,  напугавшая   меня чуть не до заикания.

     Смотрел - смотрел, искал  место, где располагался двор,  где дядьки меня учили езде на велосипедике, да так и не определил,  где  же  были  сарай,  погреб,  колодец….

  Нашел  только  светильник-каганец  из  гильзы  14,5мм  от противотанкового ружья,  с сохранившимся фитилем  и дырочкой  для  заправки  постным  маслом или керосином...
   

     Нет  и  хутора Горячий Луч.   Осталась  еле  заметная дорога - двойничок,   дворы,  развалины  хат, заросшие  буйным  кустарником,   да во дворе Бакуменко  дяди Вани  в  небо смотрит  на века  сделанный  колодец, но только без сруба….

   Растут бурьяны   на месте дореволюционных  с пробитыми пулями черепичными крышами корпусов  МТФ,  переживших и гражданскую и страшную войну с фашистом,  но сгинувших  в последние десятилетия....    

     Кажется,  судьба  этих умерших  хуторков, частичек нашей родины,  с  круговертью, не дающей времени  оглянуться на пройденный путь, спланирована  подлыми гадами   для того,  чтобы  в нас  ослабевали  любовь  к Родине,  сочувствие к ближнему,    ощущение единства,  и  пропадало  много  еще  чего хорошего в душе...    Но любовь  к родным  местам должна оставаться и  остается в сердце у каждого нормального человека.



   Люди  селились в добрых местах,  жили,  трудились,  любили, рожали, умирали, не  думая,  что  все может так грустно закончиться… 


   Уйдем и мы...

   Память...
 

   Пусть  хоть что-то из нашего опыта остается в памяти у молодых поколений,  чтобы хватало  им  смысла не наступать каждый раз  в двадцать-тридцать лет  на одни и те же грабли,  которые некто заботливо расставляет   нам   на  нашем  пути.....



               РОДСТВЕННЫЕ  СВЯЗИ.  (ТРЕБУЕТ УТОЧНЕНИЯ)

   От    братьев  Пономаревых:   Мыная,  Андрея,  Никифора,  Василия,   пошел  наш род  с отцовской стороны,  обрастая  Колесниковыми,  Мироненко,  Женовыми,   Прихненко,   Михайличенко  и другими, когда они выдавали своих дочерей замуж.

  У Андрея,  моего  прадеда, было пятеро детей:
Михаил, 
Мавра,
Марина,
Роман  и(Александр)

Михаил Андреевич-мой дедушка, речь о нем шла выше.   О  его детях.

ПАВЕЛ МИХАЙЛОВИЧ.    Погиб на войне.  Жена - Мария Терентьевна.
Дети:
Валентина,  замужем за  Хайдакиным  Павлом  Сергеевичем,   родила сына  Игоря (внук  Павла  Михайловича).

Анна  1930г. рожд..  Дочь  Вера, замужем за  Владимиром  Никоновым,  их дети - Сергей и Настя.

Лида,1934г. рожд., замужем за  Агеевым  Иваном Ивановичем.   Имеют  детей Татьяну и Ольгу.

Николай, 1937 г. рожд.  Детей нет.
Михаил.  Трагически погиб, детей нет.

ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ.  Прошел  войну.  Воевал  под Сталинградом, где был тяжело ранен.   Прошел  через  смерть и ужасы войны.   Во  время боев  рассказывал,  что убитых убирать и  хоронить не было возможности.  Трупы  товарищей  укладывали на  бруствер, чтобы   живым  можно было  защититься от пуль...  Наверное,  зная  об  этом,  в наше время Высоцкий написал:  "Всем живым ощутимая польза от тел:  как прикрытье используем павших"....    Кому какая доля  досталась.

  После войны  выучился на шофера и работал до самой пенсии водителем.  Будучи в Вологде,  в "доме, где резной палисад",  встретил  девушку Галю и прожил с нею до конца жизни.  Жили в Вёшках,  потом переехали в Миллерово.   Никогда не терял оптимизма,  был веселым и общительным.

Дети:  Екатерина,  Виктор,  Михаил.

 Катя родила сына Сергея.

 У Виктора  дети:  Юра, Андрей и Наташа.

 Миша  в 1960 году  в Дону  утонул, провалившись под лёд.
ИВАН МИХАЙЛОВИЧ.
Дети:  Алексей и  Сергей.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ.
Дети  : Владимир  м Павел.
АННА МИХАЙЛОВНА.  Родилась  23.03.1910года.  Большая семья жила хозяйством.  Все дружно принимали участие в работах  в поле и по уходу за животными, ухаживали за меньшими  братьями и сестрами,  освобождая от этого взрослых.  Поэтому окончила только начальную школу.

 В девятнадцать лет вышла замуж за Жильченко Константина  Захаровича 1909 г. рождения.  В 1931 году родила  Ольгу.  В это время набирала  обороты коллективизация  с раскулачиванием и репрессиями.  Чтобы не попасть в  эти жернова,  в 1933 году семья Жильченко бежала в донбасс. Константин  Захарович пошел  работать в шахту в городе Первомайск.

 Великую Отечественную войну провоевал Константин  Захарович  с 1941 года до конца, воевал мужественно,  за что  награжден  Орденом Красной Звезды,  медалями за отвагу и взятие городов.  Дошел до Берлина, а  в 1945году  вернулся победителем.

  Константин Захарович был рассудительным человеком.  В спорных ситуациях  использовал шутку и юмор, чем обезоруживал спорщиков.  Ушел дядя Костя в 1958 году.

  В 1946 году  родилась дочь  Юля.   Юля вышла замуж  за Банкина  и в 1970году 29.10. у нее родилась  Света.  Совсем  недавно, в ноябре 2018 года,  Юля умерла. 

  А Оля  вышла замуж за кубанского казака и переехала  жить к нему на родину.

ТАТЬЯНА МИХАЙЛОВНА

ПОЛИНА МИХАЙЛОВНА.   Инвалид  детства.  Добрая,  ласковая женщина.    Умерла, не оставив детей.





          ====================================================
Мавра Андреевна  вышла  замуж за Ефима Бакуменко.  Ее дети- Иван  и Анна, Александр.

Иван Ефимович, жена Елена Силенко.  Дети:  Алексей  живет в Минске,  Николай   живет в с Хальч Гомельской области,  Александр  ушел из жизни молодым в результате несчастного случая.
                ========================================
  Марина  была  в Миллерово  замужем за  Егором Колесниковым.   Дети-  Георгий Георгиевич,  директор Маслоэкстракционного  завода   и  предс.  Горисполкома   и    Сергей Георгиевич.

             =======================================================
   Роман.     Его дочь – Екатерина,  вышла замуж за  Анатолия Женова.

Дети:  Валентина. Замужем за Вл Николаевым,  родила Владимира и Игоря;   Виктор - переехал на Украину, дальше - ? 
             
            
   Александр женился на Марии.  Мне довелось знавать только  бабу Маню.  Иван Александрович, по уличному - Манечкин,  жена  Людмила Васильевна, урожденная Шкондина.
  Дети:  Александр и Наталья.

Дочь  Нина Ал-дровна,  сын  Василий  Ал-дрович - двоюродные  моему отцу. 
                ============================================
Никифор.  Сын  Василий  Никифорович Пономарев,  его  дочь,  Екатерина Васильевна вышла  замуж  за  Прихненко   Николая Петровича,  у них родились две дочери и сын, Вера, Наташа и Вова.  Работала учительницей в Викторовке.
Умная, милая женщина,  учила  меня в четвертом классе.
Из детей в живых  остался один Владимир, проживающий  в  Луганске.


 Еще    сын    Иван Никифорович.  Жена - Екатерина  Егоровна,  урожденная  Теленикова,   родом  из  Туроверово.   Дети – Алексей, Варвара, Иван, Мария,  Николай и Василий, умерший в детстве.

Алексей поселился в Треневке, родил  восьмерых детей:Василия и Федора,  Раю, Алексея, Веру, Надежду и Любовь,  Нину.

Иван погиб  на войне.

Варвара  жила  в Туроверово. Вырастила двоих детей, Надю и Николая.

У Марии Кемен,  прожившей в поселке  щебзавода,  трое детей: Юрий,  Петр и Александр, погибший в 1977 году. 

Николай работал гл. агрономом в М.Полненской.  Его дети:  Виктор в Луганске, Валентина в Долотинке, Вера в Миллерово, Юрий в Мальчевке,  Петр - погиб.



                ===============================================

   Может  что не так,  а что-то, конечно,  не так,  давайте  исправим вместе.   Сложно  все  родственные  связи  установить  без участия всех родственников.
 
     18 . 03 . 2018г.

     Пономарев В.А.