1.
Треск разносился за версту:
горел чердак,
трещала крыша,
и пламя лезло в высоту,
хотя лишь небо было выше.
И жар, сильнее, чем дневной,
и столб огня почти без дыма
внушали, что непобедимы,
робеющей толпе людской.
Сливались в гомон голоса...
И, шифером треща жестоко,
тянулось пламя в небеса,
к светилу, к своему истоку.
И, устремляясь ввысь, туда,
и в стороны рывками -
пламя
уже лизало провода,
что протянулись меж домами.
2.
...Влез по стремянке со двора,
от жара щурясь и от света,
и вылил воду из ведра
в клокочущее пекло это.
И горсти искр в лицо несло -
сейчас хлебнешь,
душа живая! -
и пламя прямо на него
катилось, ярость раздувая,
а он хватал из чьих-то рук
ведро,
и пот глотал соленый,
всем телом чуя, как вокруг
дымится шифер раскаленный.
3.
...И жгло сознание ему,
как пламя, что бурлит и воет:
он проиграет потому,
что одинок.
Один - не воин.
Не встанет рядом с ним никто
(где тот Афган и где та рота?..).
Еще спасибо и за то,
что воду подает хоть кто-то.
Надежды нету на других:
их мощь огня заворожила
и парализовало их
неверье в собственные силы.
И, зло поглядывая вниз,
ногой опробывая кровлю,
он думал:
"Тут сейчас загнись -
они не поведут и бровью".
Так в чем же смысл его труда?
Нелепо всё и бестолково...
Но отступи,
поддавшись зову -
и загорятся провода...
4.
Завыло бешено вдали,
примчалась красная машина;
пожарные струею длинной
большой язык огня смели.
Но всё горел чердак сухой -
и пена из брандспойтов била,
и кто-то обдавал водой
обуглившиеся стропила.
И средь решительных мужчин,
чьи мускулы крепки и нервы,
он был уже неразличим,
тот, кто залез на крышу первым.
...Ему казалось: это сон -
то, что подмога подоспела
и что в живых остался он...
И он смотрел оцепенело
на то, как мощен струй напор,
как рубят шифер топорами,
чтоб сбросить с чердака во двор
тряпье горящее
баграми.
1986, 2001