Дуба, авторитет
Шелепихинская набережная, гаражный кооператив. Директор кооператива Валентин и его заместитель не могли поделить власть. Хотели «прикрутить» выгодное место, где можно поставить сервисы и мойку. Валентин вышел на «Черных Волков» и попросил помощи у Юрки Чёрного. На десять часов следующего утра была забита стрелка. На месте, где стоял гараж, «Волки» грамотно обставились: при оружии, въезд в гараж один. Вот они, долгопрудненская братва и авторитет Дуба, въехали на территорию гаража — и ку-ку братва! Мышеловка захлопнулась! ППЦ. Машина — джип «Черо-
ки» — перегородила выезд. Дуба шёл с замом кооператива Эдиком, бухой, и Эдик выглядел больше похожим на бандита: толстая цепь на шее. Они шли в обнимку, Дуба и коммерсант, на стрелку опоздали. Юрка Волкодав спокойно ждал на стрелке братков. Ну, Дуба завякал: «Прости, браток, чуток опоздали», — своим пьяным языком. Это была секунда, и финка выскочила из рукава Чёрного и уже вонзилась в левый бок авторитета Дубы. Братва, идущая сзади: «Бля, бля, это же война!» Авторитет Дуба, поняв, что его могут убить, завыл и встал на колени: «Прости!» И Юрка, поняв, что он сделал непоправимое, ловко всё перевернул: «Ты что, ****ина, пьяный пришёл ко мне на стрелку?» — и приставил к горлу нож. «Юрка, прости!» — завыл Дуба. Братва «Волков», обнажив стволы, могла завалить по приказу уже всех и закопать там, же в гаражах. Но Чёрный не хотел войны, извинений Дубы было достаточно. Рана оказалась не серьёзной: наверное, Волкодав умел
просто ударить ножом, наказать или сразу убить. «Но как быстро он выхватил нож из рукава!» — ещё долго говорила братва, и эта легенда обрастала небылицами.
Валентин отдал «Волкам» четыре гаража в собственность и каждый месяц исправно платил.
Химки, разборка
Старые Химки, на окраине города была база «Строймонтаж», её держатели — Химкинские бандиты, и хозяин обратился через знакомых Александра с просьбой найти нормальных пацанов, которые могли дать отпор отбитоголовым качкам.
Чёрный только что вышел на свободу. Вот она, воровская встреча. Химкинские и Долгопрудненские приехали на иномарках, стая же приехала на разных машинах, были и «жигули»: братва уважала российский АвтоВАЗ. Они просто забирали у других иномарки.
Сели за стол, слева одна банда и справа — стая «Волков», комерс Владимир, заместитель компании и бухгалтер лысый, в кругу братвы вёл себя нагло: шутил и пытался «укусить», «ужалить» директора базы Александра Николаевича.
Чёрный ему и братве сказал: «Угомоните фраера лысого, кто из вас решает вопрос, или вы от кого?» — но лысый фраер, бухгалтер Владимир, всё испортил лишь одной фразой: «Они приехали со мной», — и нагло улыбнулся Чёрному. Юрка взял графин, чтобы налить себе воды в стакан… и всё! Бац! Секунда! Какая-то секунда — у лысого башка провалилась, и он упал, весь в крови. Это была команда для стаи,
«Волки» напали дружно и стали избивать химкинских и долгопрудненских братанов.
Такого расклада никто не ожидал, даже сам Александр Николаевич, победа была на стороне Чёрного. Но комерсу такой непредсказуемый человек был не нужен. Он построил Чёрному дом на Юго-Западе, в Соларьево, и они расстались по-братски, каждый сдержав своё слово.
И тут банк «Сапсан» опять выходит на стаю Чёрного. Банк находился около метро «Динамо». «Сапсану» нужна была сильная и уважаемая криминальная группировка для решения своих внутренних проблем.
Похоже, жизнь удалась: деньги текли рекой, но их теперь нужно было грамотно вложить в дело, в бизнес, во власть! Скупались дома и земли, заводы, квартиры и офисы! И деньги банды легализовались, они начинали работать и приносить прибыль.
Тоба
Тоба шёл ночью домой в деревне Глуховке — одна темень, света, дорог нет: ступил чуть влево или вправо и можешь провалиться в лужу или грязь по колено. Володька шёл и про себя ругал эту чёртову дыру, он недавно освободился из мест заключения, встретился с «Волками», выпили на малине, и теперь жалел, что ушёл из тёплой хаты, да вот уже его и дом. Только он подошёл к калитке, как кто-то сзади рубанул по голове острым топором… Череп у Тобы от острого предмета треснул, и он упал. Два выгонских бандита стали думать, что делать с трупом: весна была ранняя, но земля ещё не отошла — яму глубокую не выкопаешь. Они взяли труп за воротник и потащили на Калдубань, где белели холмы и был заброшенный колодец, стали труп топить в колодце, но Вован всплывал. Васёк предложил:
— Может, его расчленить — собаки растащат?
— Ты что, дурак? — прошипел Иван. — Надо сделать так, чтобы никто не нашёл… Он Чёрного друг детства, убьёт нас стая — порвут, надо было бить не остриём, а обухом, — говорил уже протрезвевший Иван Ваську.
— Но ты же сам сказал, век свободы не видать, — надо его мочить, это он тебя унизил на малине, он в авторитете, а ты свинопас…
— Ну что, я и сел за свиней, со свинофермы резали и потом продавали. Пять лет за свиней не обидно, — всё не унимался Васёк.
— Всё, ша, заткнись! — и в руке Ивана блеснула при свете луны финка…
— Всё, всё! — отскочил Васька. — Я просто сказал, ты первый наехал! Зачем, зачем… Тобу волоком дотащили вниз, где река талой воды с шумом неслась в «буркало».
— Ну, всё! — и бросили Тобу в воду. На окраине стояла хата у Калдубани, спали дети, как вдруг послышался стук, мать вскочила и с испугом пошла на кухню, взяла нож:
— Кто, кто там?
— Это я, тётя Оля, откройте… — мать стала открывать:
— О боже! О Боже! — заголосила она… Оля — сильная женщина, но, увидев мокрого, окровавленного Тобу, провела на кухню. Дети, увидев такую картину, ещё дальше забились под одеяло. Но младший брат всё же подсматривал в щёлочку, как мать бинтовала Тобе голову и руку.
— Вова, Вова! Да кто ж тебя так!
— Тоба от холодной воды пришёл в сознание, выплыл на берег еле живой и шёл три километра, по интуиции шёл к другу-авторитету, где они с Чёрным дружили, играли в войнушку и Робина Гуда. Он
пришёл к матери жигана.
Выгонские бандиты разбежались по городам и сёлам, стая Чёрного Волка отлавливала их через свои каналы — стукачей. Те, кто руку поднял на друга детства Тобу, просто исчезли и где они, никто не знает по сей день.
Но подрастали молодые выгонские псы — бандиты-малолетки, которые ещё покажут страшные убийства со своей чёрной меткой. Но об этом уже в другом рассказе…
Через месяц бандит Тоба вышел из больницы, потом опять сел за кражу, вышел, сел — вот такая воровская жизнь. Тоба отсидел в общей сложности двадцать лет! Через три года он вышел из колонии, после трепанации черепа ему нельзя было
пить: крыша ехала, вот после малины он пришёл изрядно пьяный домой. Отец его в это время сидел тоже в тюрьме, он просил у матери денег на очередную бутылку самогонки. Мать сбежала к родственнику Ивановичу— махровому рецидивисту: о нём ходили разные слухи, он отсидел двадцать пять лет в сталинских лагерях, старый вор, но жил сам по себе, ушёл в отставку, как говорят воры. Или просто завязал, но блатные и шпана считали его вором в законе и ходили к нему как на малину. Он решал спорные вопросы и держал молодых волчат в руках. Был дерзкий старик — невысокого роста, лысина.Говорили, что он банк с бандой взял, но деньги не нашли. Дед был без зубов, но взгляд у него — особенный, живой. После отсидки к нему приезжали воры в законе, они уходили в лес, три дня о чём-то там говорили, ходили слухи, что потом Иванович исчез на месяц, что воры в законе поехали на схрон за
общаком, там и поделили, как у них положено, но после этого Иванович поднялся, дом выстроил большой, крышу из металла — после войны это была роскошь, купил себе мотоцикл «Урал» с люлькой. И так же продолжал потихоньку жить, не нарушая закон. И вот мать Тобы бежит огородами к родствен-
нику Ивановичу: «О! Е-е-е! Лучше бы сидел, чертяка! Помогите! О! Е-е-е! Иван! Спаси, спаси!» У Ивановича двери всегда открыты, и днём и ночью, он в этой жизни никого не боялся. Все в округе его знали, и кому надо мог прийти в любое время. Иванович вышел на крик на крыльцо: «Что случилось,
Манька?» — «Да бьёт меня, деньги просит. Чертяка! В тюрьме ему место! Зачем вышел?!» Следом за матерью прибежал Тоба с ножом в руках. Иванович вышел вперёд, загородил женщину и сказал волку: «Брось нож, иди домой!» — «Иванович, бля буду, уйди с дороги! А то убью! Бля буду, убью! Хоть
ты в авторитете, я тоже уже понюхал тюремного воздуха!» — «Может, ты и понюхал, сынок. Но где я был, лучше бы тебе там и не быть. Уходи по-хорошему!» Тоба резко замахнулся на вора, Иванович ловко ушёл в сторону, перехватил нож левой рукой, а правой, указательным пальцем, ударил бандита в глаз. Тоба закричал, как дикий кабан, нож у него вывалился на землю: «Бля, мой глаз, мой глаз!» — он руками закрыл глаза. Иванович спокойно подошёл к Вовану и тихо, но чётко, профессионально ударил в кадык. Тоба захрипел, отрубился. Старый вор пошёл в дом, мать Тобы запричитала: «Иванович! Иванович! Не убивай дурака! — и встала на колени — Жалко сына!» — «Да я не буду его убивать, дура, я за верёвкой, связать его, чтобы какой беды он не наделал, твой сын. А глаз заживёт. Я вполсилы его ударил. Это я в ГУЛАГе глаза выбивал,всё будет хорошо, родная, иди домой…» Иванович принёс верёвку, скрутил Тобу в бараний рог, связал руки сзади, а потом ноги. Взял за верёвку и потащил его в сарай, в пристройку, постелил старую овечью шубу: «Жалко молодого, это нас бросали на бетонные полы», — подумал вор. Положил бандита на шубу и ушёл.
Дети Киса и Муля, малолетки, всё это видели и, естественно, об этом узнали и на блат-хате, на малине. На сходе порешили, что к вору соваться не будут, Иванович прав и за Тобу ещё придётся общак нести. Вор Иван Казак (Казачка была его мать, Ивану кличка по наследству досталась), сказал: «Пусть малолетки проберутся к Иванычу, развяжут Вована, им ничего не будет, только пенделя получат, если что, ха-ха…» Иванович видел малолетнюю шпану, как они огородом пробираются к Тобе и видел, как Вован с мокрыми штанами бежал между сливами огородами подальше от вора Ивановича. Иванович курил «Казбек» и улыбался, хлопая левой рукой по пустому столу.
На следующий день Тоба — с красным глазом и синяком — и ещё двое местных блатных пришли с самогонкой и продуктами. Иванович простил Тобу, взял деньги на общак, вкусно поел, пить не стал: «И вам не советую», — заметил он. «Прости, Иванович! — просил Тоба. — Прости, бля буду! Чёрт попутал! Самогонка какая-то неправильная…» — «Ша, всё, забыли, свои же! — отрезал Иванович. — Второй раз не прощу, этим же ножом в глаз вместо пальца вонжу», —
взял со стола нож бандита Тобы и сходу вогнал в косяк двери. Нож чётко вошёл в крашеный брус и задрожал: «Д-р-р-
р-ы-ы-ы!» Тоба присел и испуганными глазами посмотрел на вора: «Прости, Иванович! Век свободы не видать!»
Потом долго ходили слухи, как старый вор кинул нож над головой Вована. Через полгода Тобу опять посадили за воров-
ство. Смотрящим малины вместо Вована стал Пищина. Из зоны приходили малявы, банда отправляла посылки на зону,
писали новости. Жизнь продолжалась, подрастали молодые волчата. Такие, как Шотландец, который отсидел двадцать лет. Но особо отличилась малолетняя выгонская банда.
И вот опять Тоба на свободе. За плечами авторитетного вора двадцать лет тюрьмы. Почти вся жизнь за решеткой… Вот воровская жизнь: не узнаешь, где найдёшь, где потеряешь! На малине молодая шпана и блатные устроили Тобе пирушку, самогонка лилась рекой. Но чуть не упустил главного. Вован
пришёл к старому вору Ивановичу, передал от братвы привет, привёз малявы, пригласил на малину — отметить освобождение из тюрьмы. Иванович отмахнулся, но с уважением сказал: «Да старый я по малинам таскаться. Гуляй, рванина, пейте, но без наркоты — за наркоту, если узнаю…» — «Ну, а если покурить? Без мака…» — «Нет! — отрезал Иванович. — Я всё сказал. Тёлок наберите, их сейчас много, молодые подросли, да длинноногие, грудастые. Ах, время бежит! Жизнь пролетает. — посетовал вслух старый вор и погладил себя по лысине. — Ты свободен…» Бандит Вован ушёл, а старый вор всё курил свой «Казбек» и вспоминал молодость.
Молодость! Это Ниагарский водопад! Он стремительно летит вниз. «Да! — заметил про себя вор. — Посмотреть бы на этот великий водопад…»
Солнцевской братве как раз нужен был беспредельщик, и они пригласили к себе в Москву Тобу. Вована встретили семь человек на БМВ и 500-м «мерсе» и погнали в совхоз «Московский».
«Здесь, в Москве, всё по-другому, — сказал белгородский бандит, — тёлки как-то пахнут по-другому… Жизнь бурлит, везде малина…» Но бандит приехал не отдыхать, для него была работа.
Базу в Строгино охраняла «Альфа». Нужен был человек чтобы развеять слухи, пойти на базу, на фирму ТСС. Коро-
че, пацаны, всё по базе разузнать. Может, там дешёвый ЧОП стоит из деревни тульской. Подвезли Тобу, его встретила охрана, но Тоба ещё не знал, что Солнцевские кидали три гранаты, и слава Богу, что никто не пострадал, только мини-вэн «Форд» и рядом припаркованные две «Волги» посекло
осколками. Но дать надо отдать должное бесстрашному бандиту: он пошёл один, весь в наколках, охране в чёрной форме с наклейкой «Альфа» он заявил: «Это моя территория,я Солнцевский, мне нужно встретиться со старшим!» Через час тридцать приехали кабаны в белых майках, но сразу было
видно, что это не бойцы спецподразделений, там пацаны воюют, а не жрут протеин. Но Тоба не военный человек, увидел «бизонов» с золотыми цепочками на шее. Весь разговор передал своей чёрной стае, ходили слухи, что у Тобы дрожали коленки. Может, и дрожали, он пошёл один и стал говорить
с перекачанными быками. «Альфа» свою точку отбила, а значит, не вшивая контора. Решили бандиты пробивать дальше. Тобе отдали куш за работу, предложили остаться в Москве, но Вова сказал: «Дома у меня мать и отец, уже старые. Там я дома у себя. А здесь всё чужое, кроме братвы… Поеду домой!» Не
знал Вован, что, может, зря он уехал… А может, и в Москве шлёпнули бы, как многих блатных… Бандит вернулся к себе на родину при деньгах, всем показывал доллары, рассказывал, как нюхал в Москве настоящий кокаин, тёлок в чулочках ажурных и лаковых туфлях трахал… Он смотрящий за районом, ничто не предвещало беды. Но борьба за власть продолжалась.
У Вована отец вышел из тюрьмы, Тоба появлялся дома редко. Дождь! Тучи заволокли небо! Сильный дождь стучал по крыше! Ветки сливы у окна, как будто человек, стучались в окно. Маня, мать Вовы, проснулась, сердце её стучало, она посмотрела на старый будильник — времени было шесть часов. От ветра что-то в доме хлопало — может, открыто окно или дверь. Мать накинула старую шаль и пошла посмотреть. Стучало у Тобы в комнате. Она тихонько открыла дверь, подошла на цыпочках, чтобы не разбудить сына, закрыла окно и вдруг наступила на что-то липкое. Она посмотрела вниз, на пол, потом на кровать сына, свет молнии в этот момент осветил комнату и мать увидела Тобу… Он лежал на кровати — весь белый, с открытыми глазами. Вся подушка была в крови, одеяло и матрас. Мать сначала ахнула: «Ах!» — и душа словно вылетела из её груди. Она похолодевшим взглядом посмотрела ещё раз на эту картину и пошла будить пьяного мужа. Тобу,спящего, пьяного, жестоко ударили металлическим ломом три раза по рёбрам и два — по голове. Но живучий Тоба, потеряв столько крови, ещё пытался жить. Окровавленный лом валялся здесь же, в комнате. Убийство произошло в полночь, и до девяти он ещё был жив, скорая помощь неслась в Иловку, в реанимацию, где бандит из стаи волков и умер.
Дождь смыл все следы преступления. На ломе не осталось отпечатков. Были разные версии: Выгонские бандиты, Иловские Петя Юхин и его бандиты. Но вор Иванович на сходе сказал так: «Тема закрыта, я войны не допущу, Тобу убил отец по пьяни…» Так или не так, но месть за Вована была, но об
этом никто не знает. Главное, старый вор не допустил войны и новых жертв. Но то, что Тоба с отцом пил в этот вечер, мать
подтвердила, менты через неделю, ничего не доказав, отпустили отца на волю. Тобу похоронили, на дубовом кресте — его
фотография в молодости. На Пасху у него на могиле собираются родные и друзья. Тоба всё ещё живёт в их сердцах и пугает сёла и города. После смерти сына мать быстро умерла. Её похоронили рядом с сыном. Они жили рядом и теперь здесь, на кладбище, лежат рядом. Как-то один человек подошёл к нему
на могилу — это был вор Иванович. Он долго смотрел на фотографию родственника. Погладил его по лицу: «Жить бы тебе да жить!» — перекрестился, что-то сказал и пошёл к поляне, где ждала его братва. Но малолетние дети рассказывали друг другу сказки, что они видели Тобу в окровавленной одежде: он ходил по улице и кого-то искал. А если это так, то искал он убийц. И легенда, что он бродил ночами и пугал собак, ходила долго. Пока рядом с ним не лёг в могилу его двоюродный брат Сергей Шотландец, убитый также ночью и в кровати. Почерк как-то схож, говорили теперь о Шотландце, что он ходит ночью по кладбищу и ищет убийц. Ночью люди боялись ходить, лишь старый вор Иванович с финкой в сапоге стоял на краю Калдубани и смотрел своими старыми глазами,
где прошла его молодость, жизнь, детство. Ивановича похоронили рядом с Тобой и Шотландцем.
Даже сейчас люди ещё пересказывают легенды про золотой общак Ивановича. И люди ищут, надеясь найти бандитское золото. Когда началась война на Украине, в дом Ивановича заселились два брата с семьёй из Украины. Они долго слушали рассказы про вора и стали искать. Говорят, что общак
они нашли в печи и оружие. От жадности своей решили перевезти в Донецк, но на Белгородской таможне у них обнаружили стволы и посадили. Воровской общак, как говорили на малине в Глуховке, был проклят, он принадлежал только старому вору Ивановичу.
("Фото" Хата вора Ивановича)
Вот такая реальная история. Век свободы не видать… Была одна лишь надпись на малине, как память нацарапано Тобой на крашеной двери.
+++
Камера-одиночка.
Мой друг и я уже там были!
Одиночка…
Четыре стены,
Пошли на ***, «мусора»,
И на окнах решётки.
Братки здесь все в наколках,
Не найдёшь ты своей судьбы,
Ведь за решёткой — свобода,
Только нам, братишка,
Нам с тобой не уйти.
Игорь Черных
+++
Ах, зачем, паровоз мне,
Решётка в тюрьме так крепка
И стены высоки, в колючке везде?
Ты, мама, пойми: ведь я же братан,
Я не плачу и невинный,
Как рядом со мною рыдает баклан.
На Красноармейке закрыли, и прутья стальные,
Рукою ломаю решётку.
И от чахотки умер мой друг Хитрый,
И мы с решёткой одни,
А Хитрого уже нет,
Я уже у себя в одиночке.
Заедают, братуха, клопы.
Зачем развели вы этих ублюдков,
Ах, пидарасы-прокуроры,
Вампиров, сосущих нашу кровь людскую?
Спасите нас от вампиров!
А «Белый лебедь»
Укроет нас от кровососов.
И не сломаемся мы здесь.
Опять закрылась дверь на засов.
Мои перстни на пальцах всех
Вам говорят о карцерах,
Как выжил я в одиночках,
В этих четырёх стенах.
Игорь Черных
+++
Закрылась на засов тварь скрипучая —
Камерная дверь.
За кражу «трёшник» получил:
— Привет, братва! —
Я в камеру зашёл.
— За что чалишься братан? — я им статью.
И шёл я по этапу Коми—Соликамск!
Здесь в камере — дубок, окурки на полу и грязь.
Где камера на двадцать человек, а нас
Набили тридцать «мусора».
По очереди спим, игры — бура и нарды.
И вот один болван поставил на себя.
Теперь в очко тот, кто не спит,
Его ***рит до утра,
Такая вот здесь жизнь.
Не знаешь правил — не садись играть.
Такие здесь, браток, у нас на зоне,
На особом охраняемом режиме.
Маляву шлю я на свободу:
«Здоровья! Выздоравливай! Обнимаю!»
Игорь Черных
+++
Зима, мы как в берлоге,
На улице — мороз и снег.
В берлоге сосёт лапу сам медведь.
И по утрам — как ночью, и день короткий,
Словно тень, так быстро исчезает.
Гнетёт нас сон, и лень одолевает целый день.
Быстрей весна, быстрей бы наступила.
И зелень, и листва свежа,
И нежный ветер нас ласкает.
Проснулся наш медведь, на лес, как слон, зевает.
Где ж медку поесть, он голову ломает.
Значит, будут работа и бабло!
И век свободы не видать!
Игорь Черных
+++
Одиночка! Четыре стены!
И на окнах решётки,
Братки все в наколках.
Не найдёшь ты судьбы.
За решёткой свобода!
Только нам, братишка,
С тобой не уйти:
Решётка крепка,
И прутья стальные…
И нас в одиночке заедают клопы…
Ах, пидарасы-менты,
Зачем развели
Вы этих ублюдков,
Вампиров,
Сосущих нашу кровь людскую?
Спасите! Спасите,
Братухи, вы нас!
Игорь Черных
+++
Ты сидел в одиночке,
Тебя не узнать
В этой серой робе…
Бля!
Тебя не узнать!
Ты худой…
Только сердце твоё говорит,
Что ты русский
И в зоне. Герой…
Не понять «мусорам»,
Не понять,
Что Россия с тобой.
По ошибке сидишь
Ты в тюрьме.
И не вой… Не вой!
Жизнь не выбирает, кто воевал,
Кто нет,
Кто прав, кто не прав.
Только Бог рассудит…
Ты после Афгана
В тюрьме сидишь,
Как герой…
Игорь Черных
Продолжение следует...
http://www.proza.ru/2018/05/13/1645