Когда я писала курсовую в магистратуре, как часть её, родилось это эссе. Из этого эссе, как ещё более маленькая матрёшка из большой матрёшки, родилось эссе "О голубях и свободе".
Однажды мой отец, очень любивший чеховскую прозу, неожиданно бросил мне фразу, показавшуюся мне тогда полным абсурдом. «Ты в рабстве», — произнёс он. На что я естественно начала возражать. Непонимание длилось до тех пор, пока, спустя несколько лет, я, при всём моём стремлении к свободе, ощутила себя внутренне несвободной. И, чтобы лучше понять своё состояние, интуитивно решила обратиться к Чехову. Читала — и мысленно примеривала его произведения к себе. Думала: а как бы он изобразил меня? Какие недостатки выявил? Что поддержал бы во мне? Оказывается, сам Антон Павлович пережил состояние внутреннего рабства и вышел из него. Уже в конце 80-х он с иронией относится к качествам почтительности и подобострастности, которые заметил в себе — юноше. «Нужна возмужалость — это раз; во-вторых, необходимо чувство личной свободы», — писал он в письме к Суворину. Писатель, критик, историк литературы и театра Абрам Дерман, исследуя творчество Чехова, считал бесспорно установленным фактом, что тот долгое время находился в плену рабских чувств и рабского сознания. Чехов сам написал об этом и включил в полосу рабства годы, когда он был лавочником, певчим, гимназистом и часть студенческих лет. Начал же «выдавливать из себя по каплям раба» начиная с 1883 и далее, и вышел победителем.
Чувство независимости, гордость без примеси надменности, уважение к чужому достоинству, простота, прямота, правдивость — вот качества, которые он старался воспитывать в себе и уважал в других. Борьба с ложью, пошлостью, косностью, тупым насилием авторитета отобразилась во многих его произведениях. Мотив ценности человеческого достоинства, протест против его самоунижения и унижения этого достоинства другими авторитетными, властными людьми, в полную силу звучит уже в раннем рассказе «За яблочки» — 1880 года.
В рассказе «Человек в футляре» чеховское описание образа Беликова, который даже в хорошую погоду выходил в калошах, лицо прятал в воротник, носил тёмные очки, уши закрывал ватой проникнуто иронией.
Но вдруг, прочитав лирический отрывок описания природы о лунной ночи, погружённой в тихий глубокий сон, улице, избах, стогах, уснувших ивах и поле, залитом лунным светом, где: «…тоже ни движения, ни звука», понимаешь, что «футлярность» не просто смешное, карикатурное свойство, а одно из универсальных свойств человека и самой жизни. Произведение производит впечатление стихотворения в прозе.
В повести «Моя жизнь» Чехов проводит параллель между сестрой и братом, описывая, как они, потеряв многое, но сохранив чистоту души, освобождаются от внешнего и внутреннего рабства, нагнетаемого общественными отношениями.
К вопросам свободы, счастья и, в тоже время, людского несовершенства, обращались многие другие известные авторы.
Тема свободы была близка Пушкину, исходя из самой его сущности. Внутренняя свобода, как черта характера, глубинно соответствовала его личности. В стихотворении «Свободы сеятель пустынный», написанном в 1823 году, поэт констатирует выраженный в художественной форме факт: «дары свободы» — его «живительное семя» творческих идей не воспринимаются народами, им ближе «ярмо с гремушками, да бич». Слово «паситесь» применительно к людям, не готовым к внутренней свободе, сатирически принижает их. В основе сюжета стихотворения — библейская притча: землепашец, разбрасывая зёрна, понимает, что не каждое зерно может взрасти, многое зависит от того, куда оно упало. В отношении Пушкина к людям, не готовым скинуть с себя ярмо внутреннего рабства, много общего с отношением Чехова к наблюдаемым в реальности будущим персонажам его произведений. Но отношение Чехова больше похоже на врачебное. Пушкин возмущён, расстроен тем, что метал бисер зря. У него одна надежда, что многие, увидев его обличительное стихотворение, изменятся. Чехов внутренне терпелив, он готов постепенно подводить людей к открытию себя другими, к изменению.
Свобода для Пушкина — это прежде сего коммуникативная вещь, связанная с дружескими чувствами, любовью к отечеству:
..Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы! — из стихотворения «К Чаадаеву»
1818г.
Надо сказать, свобода Пушкина, более как поэта, нежели как человека, шире. В книге «Прогулки с Пушкиным» Абрам Терц рассматривает стихотворение «Делибаш», напечатанное в 1832 году. Поэт, описывая поединок делибаша с казаком, казалось бы, просто становится в позицию стороннего наблюдателя. Но читатель, прочитав стихотворение целиком, вдруг обнаруживает, что автор не болеет ни за казака, ни за делибаша, а находится выше, чем находился бы простой обывательский наблюдатель. Потому между строк неявно ощущается авторская ирония, оттого возникает ощущение воздушности, лёгкости при описании серьёзной, тяжеловесной битвы. До подобного отношения к реальности душа поэта должна дорасти, стать выше всей ситуативности происходящего. И постигает она это состояние не сразу, а вначале преодолев земные эмоциональные реальности и стремление к одинарным полярностям.
«Только поэт на двух стульях может сидеть, и наблюдать закат меж двух берегов…» — писала я, мучимая внутренними конфликтами, ища из этого поэтический выход.
Орловский поэт Николай Перовский — вселенский поэт, смотревший на земное с высоты, но, в тоже время, любивший это земное, чудесное со всеми его деталями и случайностями. Бывший беспризорник, у которого было голодное детство, он научился ценить жизнь, такую, какая она есть и всё же находить в ней красоту, трансцендентные источники возвышенного.
…И я решил, что всё потеряно,
Что предал друг и ночь темна,
Но тут — царевною из терема! —
Из тучи выплыла луна.
И осветила даль окрестную,
Омыла ближние места
И всё окрасила в небесные,
Туманно-звёздные цвета.
И что-то тёмное и мрачное
Над бездной пасмурной воды
Она преобразила в дачные,
Осеребрённые сады…. — отрывок из стихотворения «Ночные
стихи»
Когда читаешь Н.Перовского, невольно вспоминаются лирические пейзажные отступления Чехова. Красота выше земных судеб, ситуаций! Какое внимание к мелочам, деталям!
Камыш на речке шепчется спросонок,
За речкой «пить-полоть!» — перепела,
Мычит, мычит на выгоне телёнок,
Но, кажется, деревня умерла… — из стихотворения
«Забытые»
Связь всего земного, повенчанная с красотой, выходящая за пределы привычного, до высоты звёзд ощущается и в произведениях Чехова и Перовского. Пушкин же сам настолько динамичен и широк, что с лёгкостью парит над своими строчками. В стихотворении «Прозренье» Н.Перовского контраст между «милым кругом, где всё живое» и далёкими звёздами нивелируется поэтическим мостом строчек:
…Мы в общем хоре — все солисты,
И даже тот, кто безголос,
В своём особенном регистре
Доносит шёпот свой до звёзд.
И всё же, каково отношение Николая Перовского к свободе?
Свобода так похожа на фантом:
Проявится, продлится, исчезает, —
Так мощная река, покрывшись льдом,
Струится и до дна не промерзает.
Элементарно, Ватсон, жизнь — игра,
А в прикупе свобода — Божья карта —
Пригоршня зла под горсточкой добра,
Ты сам — и демиург, и раб азарта.
Мираж удач в пустыне неудач,
Граница, как всегда, на зыбкой кромке,
А впрочем, ты свободен, как циркач,
Ходить по струнке или рвать постромки… — отрывок из
стихотворения «Свобода».
В этом же стихотворении поэт пишет: «… На свете нет свободы от себя, а значит, никакой другой свободы…»
«Как же так, — может рассудить наивный и непосредственный читатель, — поэт только что писавший о возможности свободы, в конце концов, парадоксально заключает, что свободы никакой нет, раз нет свободы от себя…» Но как только возникает это замешательство, в силу вступает первая строфа стихотворения: «Свобода так похожа на фантом…». Мощность свободы, её неизученная, непознанная до конца человеком, тайна…
Неосознанно вторя Николаю Перовскому, в своём стихотворении «Иностранка», я писала:
Ах, свобода, струна певучая,
Что ж меня ты мучаешь, мучаешь?
То покажешь во тьме язык,
То внутри свой проявишь рык!
То невестой моей невенчанной
Манишь, манишь над сенью вечности,
Под фатой не покажешь лик! —
Изменяешься каждый миг! …
Да, свобода — иностранка, фантом, мощная река, покрытая льдом. Но в наших силах, ощущая её в себе, населять свой внутренний мир этическими и эстетическими ценностями. И вот тогда, казалось бы, спрятавшаяся, свобода, вопреки утверждению, что её нет, начинает оживать. Такое возрождение свободы, парение ощущается в произведениях Н.Перовского между строк. Простой рассказ о девчонке, влюблённой в голубей — «Ещё о голубях», о том, как полуголодная шестнадцатилетняя девушка родила ребёнка и решила не отдавать его в детдом, а воспитывать сама. Этот этически верный поступок главной героини — в те годы в детдоме «не кормили печеньем», вырастает в радость свободы принятого решения. И мы читаем дальше:
…В глазах ребёнка не было грусти,
Весёлый, упитанный малый
Крепко сжимал ручонками груди
И улыбался маленькой маме.
Так подрастал этот общий сын
Средь нас, голодных, не зная голода, —
Он видел,
Как в небе, холодном и синем
Парят настоящие голуби!
Иоганн Готлиб Фихте в своей книге «О назначении человека» писал, что назначение человека выходит за пределы пространства и времени, оно выше границ чувственности: «… Вопрос о том, чем я должен стать и чем я буду, превосходит моё мышление…». И далее о велении долга: «…Коль скоро это веление выступает из моей личности наружу в мир, мне не о чём больше заботиться, ибо с этого момента оно переходит в руки вечной Воли…». Но не связано ли веление долга, исходящее от вечной высшей Воли с потенциальным блаженством, счастьем, свободой человека?
Российский философ, культуролог, писатель Григорий Померанц в эссе «Свобода и любовь» пишет: «Любовь – это чувство привязанности, и в то же время она ощущается как свобода. Почему? Очевидно, она открывает какую-то новую ступень свободы, которую мы раньше недостаточно замечали, недостаточно чувствовали». Приводит стихи своей жены, поэтессы — Зинаиды Александровны Миркиной.
Мы с тобой молились как деревья –
Без молитв, дыханием одним.
Всем своим безмолвным устремленьем,
всем единством стихнувшим своим.
Приближались меркнущие дали,
Лес светлел в преддверьи полной тьмы.
Мы с тобой молитв тогда не знали,
Но самой молитвой были мы.
Образ молящихся деревьев концентрирует. Действительно, в реальности деревья изнутри полны сокодвиженьем, а снаружи кажутся замершими, словно в молитве. Концовка «Но самой молитвой были мы», приводит читателя к глубинному восприятию удвоенной концентрации. К ощущению внутреннего мира главных героев, которые в стихотворении внешне не выявлены никакими конкретными деталями. Только изнутри можно познать, прочувствовать этих любящих друг друга людей.
А вот ещё одно стихотворение Зинаиды Миркиной, как бы дополняющее вышеприведённое:
Нас обвенчала тишина
В свой сокровенный час.
В обоих нас вошла она
Одна – в обоих нас.
Мы ею до краев полны,
И нам с тобой дано
Не расплескавши тишины,
Понять, что мы – одно.
Тишина — это внутренняя цельность связанная со всем миром и, в тоже время, её расплескать нельзя, иначе можно потерять нечто ценное, сокровенное.
В стихотворении Николая Перовского «За городом» окружающая жизнь с её суетой описана гораздо динамичней: «… всё шевелится, всё теснится, звеня колечками оков»… Заметьте — «колечками», а не кольцами или цепями…Уменьшительное значение слова подсознательно возвращает читателя в детство, где кольца оков — игра, игрушка, которую легко разорвать. Танец, кружение цветочной пыльцы распахнутые ромашки, звон букашек рядом с бетонным городом, контраст живой природы и техногенной цивилизации, выражается и во внутреннем конфликте человека: «Одной ногой увяз в асфальте, другой запутался в траве!..»
В стихотворении «Муравей» Николай Перовский так описывает свою жизнь:
Безымянный пассажир на верхней полке,
Я вписался и втянулся в общий круг
И мотался, словно нитка на иголке
Под вагонный перегонный перестук.
Понимая, что сиротство не в награду,
Был я каждому и всякому родня,
Прилепился к человеческому стаду
Так, что не было отдельного меня.
Дни и годы нарастают не в нагрузку,
Если с детства ты сдаёшь себя наём,
И, с поправкой на усушку да утруску,
Оставался я вселенским муравьём.
Я летел на дух полыни и гудрона,
Беспородный и безродный до седин,
Чтобы вдруг среди галдящего перрона
Спохватиться и увидеть — я один…
Облик времени неясен и неярок,
Но в наследство от дурного волшебства —
Одиночество, магический подарок,
Вроде пятого туза из рукава.
Магическая тайна, глубокий потенциал одиночества и личной свободы… Ритмика стихотворения, подобная суетливому вагонному перестуку дней и лет, дополненная зримой «картинкой» галдящего перрона, контрастирует с образом, которым наделил себя поэт — «вселенским муравьём» Маленький муравей способен чувствовать всю вселенную, взаимодействовать с ней! Казалось бы, беспородность и безродность, контрастирует с чудом «пятого туза из рукава» — внутренней ценностью, эквивалентом потенциального глубинного счастья.
Ценность свободы пронесла сквозь всю свою жизнь и творчество Марина Цветаева. У неё нет ни одного стихотворения не тронутого стилистически или в смысловом значении чувством свободы. Её стихи, вобравшие всю противоречивость чувств и мира, в тоже время, необычайно цельны. Цельность— во всём её мироощущении, искренности, смелости. Свобода — в установке на открытость миру, самовыражение:
Всё таить, чтобы люди забыли,
Как растаявший снег и свечу?
Быть в грядущем лишь горсточкой пыли
Под могильным крестом? Не хочу!... — отрывок из
стихотворения «Литературным прокурорам» 1911-1912гг.
Цветаевская свобода — в неожиданных смысловых перескоках-перелётах, часто подкрепляемых знаками тире, ведущих в подсознательный мир, полный глубины и образов. Свобода, истеричная по сути, сублимированная в глубокое и широкое ощущение реальности, действующая, готовая всё познать, проникнуть во всё — у М.Цветаевой энергия личной души, выходящая из неё во внешний мир: «Если душа родилась крылатой, что ей хоромы и что ей хаты…» Мир ощущается ею, как живой организм. Мир — тоже душа:
…Мир обернулся сплошною ушною
Раковиною: сосущей звуки
Раковиною, — сплошной душою!... — отрывок из стихотворения «Ночь» 1923г.
Свобода жизни, свобода смерти… Экзистенциальная человеческая свобода, провозглашающая голосом поэта: «Я жажду сразу всех дорог!» — М.Цветаева «Молитва» 1909г. Отказ от жизни после того, как эта жизнь проявилась мощным потоком гениальных стихов, эмоций, любви…
…На твой безумный мир
Ответ один — отказ. — отрывок из стихотворения «О чёрная гора, затмившая весь свет…», написанного на ноте последнего отчаяния.
Да, личные ее обстоятельства сложились плохо: муж и дочь подверглись репрессиям. Началась война. Измученная, одинокая, в эвакуации 31 августа 1941 года Маpина Цветаева покончила с собой. Но ее стихам «как драгоценным винам» настал свой черёд.
Современные люди в эпоху постмодерна пытаются решать проблему внутреннего рабства не самыми лучшими способами. Нивелирование моральных норм если и не всегда приводит к полной безнравственности, то может привести к равнодушию или аморфности в принятии решений. И, словно вторя Луизе — героине книги Ч. Диккенса «Тяжёлые времена», согласившейся на замужество без любви — «не всё ли равно?», я, в глубине души борясь с подобными собственными мыслями, писала:
В пустынном сумраке ночном
Кого любить — не всё равно ли?
Своеобразье лиц в ином
Переплетенье божьей воли.
И одиночеством своим
Не всё равно ль, кого обидеть? —
Борец кулак вонзает в дым,
Уже противника не видя…
Не всё равно ль, кого родить
И от кого… Щетина скроет
Позор, шумящий позади
Пчелиным роем… — Сокова О. 1998г.
Марина Цветаева всей своей поэзией и духом ведёт людей 20-21 века, привыкших быть винтиками в машине услуг перед работодателями, к тонкости, яркости, личностности восприятия мира, а значит, к свободе.
Орловская молодая поэтесса Людмила Успенская, всей душой ощущая странности эпохи постмодерна, пытается осознать, понять, прочувствовать его и, насколько возможно, изменить к лучшему, давая свою трактовку понятию свободы. Так что такое свобода — анархия или великая ценность? В эпоху, когда «И не церковь, ни кабак, ничего не свято…»
Давят церковные своды,
Глушит стозвонный набат…
А для кого-то свобода
Перетекает в разврат.
А для кого-то с рассветом
Пьяный больной херувим
Склеит плевки и монеты
В утренний пафосный грим…
Вот вам — свобода поступков!
Вот вам — родная стезя!
У молодой проститутки
Та же свобода в глазах… — отрывок из стихотворения «Свобода»
2017г.
На мой взгляд, свобода динамична, летуча, словно ветер. Она парит над суетой, неудачами, над лавинами переполненных, уставших от бездуховности, желудков. Она подобна музыке. Это тайна, не замеченная до конца нами, скрываемая, «как невидимка в волосах». Это чудо, которому мы не отвечаем — «безответное». И есть пути выхода к свободе: путь поэзии, творчества, танец любви, путь внутренней открытости миру. Свобода облегчает всё земное, не ведает боли и слёз. Не страшась гроз пустых деяний и ошибок, свобода улыбается над ними радугой. Свобода — птица феникс, возрождающаяся из пепла земных падений и расстройств. Казалось бы, мираж… Но если отворить сердце, поверить, впустить — музыка свободы войдёт в него и многое изменится, даже прошлое, недоверчиво смотрящее из-под козырька бытия.
Ветер свободы
Как ветерок, как ветерок— Свобода!
Мы так легки, пусть, даже если и близки
По возрасту, характеру иль роду...—
На наших лицах ветер чуткие мазки,
Как на холстах, художником, оставил —
Воздушных оплеушек колотьё!—
Ах, смейся вихрям, хлещущим без правил,
И облегчай земное бытиё!
И в этом танце тонком и беспечном,
Где притяженье — тел и душ игра,-
Всё быстротечно... В тоже время — вечно,
И смешано "сегодня" со "вчера".
А ты— сегодня— ты, но завтра — кто-то
Другой, ты— в нём … Его целую, ах!
О, воздух! Смена ритма, смена ноты
Над тишиной, горящей на устах.
А безвоздушье? Безвоздушье лучше?
Где жизнь — заборных досок пересчёт?
О, красота, спасающая души,
О, бесконечный праздник и полет!
2012г.
Свобода
Над неудачами моими,
Над винегретом бытия
Парит, скрываемая ныне,
Свобода вечная моя.
Над грязью вешнею, простудой
Она смеётся в небесах,
Мерцает безответным чудом,
Как невидимка в волосах.
И ловят лужи, как радары,
Её размытые черты,
И развесененные пары
Несут улыбки, как цветы.
Кому? Да мне! Приму их тайны
И развенчанье дисциплин,
Когда по тропке орбитальной
Спешу зачем-то в магазин,
А может… Позабыв про сумку,
Останусь здесь, на мостовой,
От солнца жмурящейся сукой,
Безгрешной, страстной и живой!
2007г.
Поэтический путь
Для того ли, чтоб ветреной, дивной свободе
Нам отдаться, из щели души ускользнув,
Из тисков этой боли, что веет в природе,
Изо всех тупиков, что так тянут ко дну,
Нам даны эти сцены печального рабства-
Ситуаций, где кажется, выхода нет?
А поэзия-шарик воздушный, лекарство,
Оттого мне всё легче меж злостей и бед.
И земное, набрав от страдания веса-
Пустотелей становится, словно взлетит,
И душа не пускает суЕтного беса
На своём поэтическом, чудном пути.
2014г.
Свобода
Как музыка, неуловима
Свобода витает моя
В краях, где желудков лавины
И злости скалистой края.
Над парком, над озером грустным,
Подёрнутом дымкою грёз,
Свобода витает искусно,
Не ведая боли и слёз,
Огромной незримой улыбкой
Свобода – как радуги мост,
В деяньях пустых и ошибках
Являет себя в полный рост,
И, словно мираж, утешенье
Пустынных и пыльных дорог,
Она неудачнику шепчет:
«глотни мой живительный сок!»
И если почуешь, услышишь
Её шевеленье внутри,
То сердца уставшую нишу
Свободе своей отвори.
Пусть прошлое смотрит невинно
Из-под козырька бытия-
Как музыка, неуловима
Свобода витает моя…
2008г.
В эссе «Три уровня бытия» Г.Померанц пишет о трёх уровнях, ступенях развития и мироощущения личности: уровень особи, уровень бессознательного-безрассудного, когда чувство может взлететь до небес. И третий уровень — уровень непостижимого целого. Когда человек чувствует боль и радость всего вокруг и относится к миру, будто сам создал его. Когда бытие как бы входит в тело, внося элемент бессмертия. Это уровень свободы.
В книге «Иметь или быть» Эрих Фромм пишет об опасности глобальной катастрофы. О дремлющем, не пробуждающемся в полную силу, инстинкте самосохранения у человека. Приводит мнения специалистов, что для спасения человечества необходимо возникновение новой этики, нового отношения к природе, к миру, основанного не на чувстве власти-обладания, а на принципе «быть». То есть, на принципе освобождения себя от обременительного груза несвободы, связанности вещами, которые в нашем сознании, как бы, оживают и начинают довлеть над нами. А для начала можно поучиться созерцательности у поэтов и художников, впитавших в себя учение даосов:
Внимательно вглядись:
Цветы «пастушьей сумки»
Увидишь под плетнём! — Басё (1644—1694)
2018г.