Санёк налил, сто грамм "конины" и опрокинул залпом, зло и быстро. Замер, сжимая хрустальный коньячный бокал. Остекленевшими глазами вглядываясь в прошедшее прожитое.
Это было начала сонных 80 ых, Саньку было лет десять или двенадцать. На июль месяц его отправили под Пятигорск, в пионерский лагерь с загадочным именем "Узень". Лагерь находился между горами Машук и Бештау. Белые двухэтажные корпуса, редкая растительность, только освоенного пространства. Сюда свозили детей со всего советского союза, Литвы, Казахстана, России, Грузии. Лагерь гудел, сопел, дрался, мазался зубной пастой помарин, дежурил в столовой, танцевал на дискотеках, жёг пионерские огни, пел речёвки и орлят, участвовал в соревнованиях по пионерболу и футболу, учился целоваться и играть в карты.
Но вот подходил очередной конец смены. И отряды разбивались на отъезжающие группы на самолётах, поезда, автобусы. Корпуса одни освобождались, другие превращались во временные постоялые дворы, где в палаты вселялись и выселялись отъезжающие дети по родным городам.
Вот и пришло время Саньку, поехать домой и его с группой земляков отправили во второй корпус, те кто полетит на самолёте после четырёх часов вечера. Их с утра переселили с чемоданами в отдалённый корпус, но находившийся поближе к воротам лагеря и парадному плацу.
Санёк вошёл в доставшуюся палату. Там стояло шесть кроватей. На одной из них лежал смуглый мальчик лет восьми и с закрытыми глазами (не пел) горланил во весь голос :
-Листья жёлтые, над городом кружатся.. Листья жёлтыыыыыееее, над городом ложатся.
Санёк уставился на него с оторопью и непониманием, как можно, так горланить (безусловно красивую) песню, но так гортанно и громко её петь.
- Это Азамат, он по русски не говорит, он по русски только петь может.
Санёк оглянулся и увидел черноволосого, с узким разрезом глаз мальчишку своего возраста, улыбчиво-улыбающегося и с интересом разглядывавшего нового жителя палаты.
- А меня зовут, Саша.
- Я Нурик. Мы в Шевченко, вечером полетим на самолёте.
- А мы после четырёх улетаем, днём после обеда. Какая кровать свободна?
- Выбирай вот у этой стены любую.
Санёк плюхнулся на свободную кровать, ногами подпихивая чемодан под кровать.
Нурик уселся на кровать напротив и стал рассматривать майку надетую на Саньке.
Майка была гордостью Саньки. Он заказал её у дяди Василия, грузный седой мужик с обвисшими усами как Тараса Бульбы. В его комнату коморку его привёл пионерлагерный друг Лёха. Треть лагеря бегала в футболках от дяди Василия. Он делал надпись трафареты на любые майки Мики Маусов, Индейцев, Ковбоев, шикарнейшую надпись МОNTANA, и Орла сжимающего горсть стрел.
Дядя Василь был слесарем в лагере, чинил замки на дверях, вставлял стёкла, и ... делал модные вещи из кисточки и трафарета на любой ткани.
Друг Лёха, почтительно привёл к коморке где обитал дядя Василь Санька, осторожно постучал и отступил в сторонку.
Дверь скрипнула лязгнул замок и голова дяди Василя выглянула из за двери.
- Привет, чё надо?
- Мы это .. майку хотим заказать.
- Кто будет заказывать?
- Он.
- Так ты заходи, а ты здесь его подожди.
Санёк вошёл в каморку, там шли трубы воды и вентиляции, в углу стояла видавшая виды кровать, посредине каморки стоял самодельный огромный журнальный стол заваленный красками и трафаретами.
- Одноцветный рисунок рупь семьдесят, двухцветный два сорок. На выбирай. И если хочешь мики мауса, то за за рубль тридцать он самый дешёвый.
Рисунок Саня давно присмотрел у мальчишки из старшего отряда. Индеец с трубкой с двумя перьями у вигвама и ковбой на скачущей лошади с раскручивающимся лассо над головой. Этот трафарет он нашёл сразу.
- Вот эту.
- В два цвета? Индеец и Вигвам - чёрный, ковбоя сделаю красным.
- У меня только рубль восемьдесят. Сделаете?
- Нет. тогда только в чёрный цвет. Краски красные дорогие.
- Жаль, ладно давайте в один цвет.
- Майку принёс?
Санёк кивнул и сунул в руки мастеру свою старую майку, с выстиранным и линялым рисунком белого паруса, синего моря и жёлтого солнышка.
Дядя Василь развернул майку, примерил трафарет на майку. Хмыкнул.
- Денег рубль семьдесят и завтра вечером зайдёшь, вечером высохнет, отдам.
Санёк покорно отсчитал рубль семьдесят и выскользнул из каморки.
Санёк уезжал из лагеря довольный на нём была выцветшая давно не стиранная майка, на которой в синем море стоял чёрный вигвам (полностью скрывший белый парус), рядом с одной стороны вигвама по коленно в серо голубом море стоял меланхолично курящий длинную трубку индеец, с другой стороны вигвама над морем нёсся чёрный ковбой, лассом поймавший серожёлтое солнышко.
Нурик склонив голову рассматривал рисунок.
- Сколько майка стоит?
- Рубль семьдесят.
- Ууу
Помолчав Нурик подскочил к своей кровати и вытянув свой чемодан вытащил из него, что то.
- А я маме, в Пятигорске, вот какой подарок купил, за рубль тридцать.
На ладошке Нурика, стоял маленький кроссовок, вот почти настоящий, только очень маленький и из него торчала маленькая паралонновая подушка.
- Это для иголок.
Санёк цокнул языком, очень красивая кроссовка. И что то царапнуло по душе. Вот мальчик, а о маме подумал.
- Хороший подарок. А ты на Украину полетишь? - напряг знания географии и литературы Санёк.
- Почему на Украину?
- Ну.. в Шевченко, это на Украине?
- Нет я из Казахстана, Шевченко это на Мангышлаке, через Каспийское море. Мне папа рассказывал, что Минеральные Воды, это через Каспийское море.
Всё это происходило под репертуар затянувшихся "Листьев жёлтых" и других песен Аллы Пугачёвой. Который , всё таки уже потише, выводил Азамат.
Утро прошло до обеда быстро, с Нуриком были обговорены все тайны лагеря "Узень", страшилки про чёрную руку, были вспомнены все походы по рисованию зубной пастой усов и дверных ручек. Нурик даже поделился заветными словами которые его научила мама перед поездкой, если случится что то страшное и непонятное , надо произнести : "Псамаля аль рахим". И всё сразу пройдёт, всё сразу станет хорошо.
Вообщем Нурик оказался классным парнем, с ним можно было разговаривать обо всём, он был открыт и весел и он ничего не таил и рассказывал просто и понятно. Даже было жалко расставаться с новым другом. Пообедав. Было объявлено, что те кто улетает в 16 00 , должны ждать автобус в палатах, так как автобусы придут в 14 00, и никого ждать не будут. Лагерь гудел в отъезжающих хлопотах, а оставшаяся ребетня высыпала на улицу и играла в футбол, сидела на лавочках, играла в классики, одним словом гуляла.
Санёк одиночкой, лежал на матрасе в своей палате, ожидая в 14 00 приезда автобусов. И одна мысль крутилась в голове. Мысль была зависть. Вот Нурик, купил подарок маме. И какой хороший подарок, игольница. Вот моя мама тоже шьёт мне пуговицы и заплатки, а я такой хороший и полезный подарок маме не сделаю. А игольница вот, она. Она рядом, только руку протяни. Чемодан Нурика высовывался из под его кровати, как раз тем краем, куда игольницу Нурик сложил.
Сердце Санька билось птицей, он впервые в жизни залез в чужие вещи. Он сразу нащупал в серой обёрточной бумаге игольницу, захлопнул чужой чемодан, поставил его как он стоял. Бросился к своему, сунув скомканный кулюк, на самое дно, под охапку грязного белья. И резко сел на свою кровать. Сердце билось, как и единственная мысль : Я для мамы, только ради мамы.
И тут раздался "спасительный" возглас с улицы.
- Автобусы! Автобусы приехали! Выходите!
Ещё немного и Санёк наверно бы раскаиваясь бросился бы возвращать "чужой мамин"подарок. НО этот крик - Автобусы! , всё решил.
Санёк схватил свой чемодан, бросился к автобусам, не прощаясь ни с кем что прожил месяц, не с новыми приятелями Азаматом и Нуриком.
Маме подарок очень понравился, он всегда стоял на тумбе со швейными принадлежностями. Маленький кожанный кроссовочек с утыканными в поролоновой подушке иголками. Спустя десять лет когда старый поролон рассыпался, был вставлен новый кусочек поролона. Спустя ещё двадцать лет кроссовочек пропал окончательно, как потерявший вид и ценность.
Но Санёк его помнил всегда. Он так и представлял Нурика, приехавшего домой, рассказывающего так просто и понятно о лагере о друзьях, о подарке который приготовил для мамы, но так и не нашедший его в своём чемодане.
Он уж и разбогател на челночестве и таскал джинсы сначала из Польши, потом из Турции. Купил одно торговое место на рынке, потом магазин, второй, третий. Потом остался только с двумя в 2008 году. Но был на плаву. И внутри про себя жалел только об одном, чтоб мама Нурика была жива и не сильно ругала Нурика, когда он ей не подарил игольницу.
Санёк налил себе ещё сто грамм благородной конины из фигуристой бутылки. Опрокинул в себя. и прошептал.
- Не пройду в угольное ушко. Не пройду.