ГЛАВА 4
Прошел месяц, а может быть и два, но легче не становилось. Любое напоминание об отце вызывало какое-то ощущение напряжения и тоски, поэтому наболевшую тему в семье старались почем зря не затрагивать, хотя это было тяжело, практически невозможно. На первых порах мама говорила о нем, чтобы успокоить детей, но видно было, с каким трудом ей самой давалось каждое слово; обычно такая беседа заканчивалась тем, что она обнимала сыновей одной рукой, а другой вытирала слезы, не в силах предложить что- либо взамен. Рома, как и его мама не представлял что делать, поэтому игнорирование проблемы в семье стало негласной стратегией, а замалчивание – лучшей тактикой. Нет-нет, но Рома иногда забывался, и когда приходил домой с тренировки то спрашивал маму, не появился ли папа. В ответ – молчание. Казалось, он уехал в командировку, но скоро должен вернуться, надо было лишь верить и ждать. Утомительно ждать, когда люди вокруг говорили без стеснения, что папа умер. Дурацкое слово, умер, наверно под ним подразумевался фокус какой-то.
Мама не знала такого понятия, как помощь психолога. Что это за профессия невиданная, элитная наверно. Справляться приходилось своими силами и кроме друзей, которые делали для них все возможное, обратиться было не к кому. Их поддержки, конечно же, оказалось недостаточно, зато бесплатных наставлений от сочувствующих скопилось в избытке. Лучшие из советов: «У нас есть хороший знакомый, давай я тебя познакомлю» и «детей загрузи по полной программе, так будет лучше…» - работали только на словах. Кроме известного спортивного кружка подыскивать дополнительные занятия для детей мама не торопилась, не говоря уже про встречи с потенциальными ухажерами, на которых у нее просто не оставалось сил, или чувств.
Как можно догадаться, в такой ситуации она обратила все свое внимание на успеваемость сыновей, особенно Ромы, ведь повзрослевший старший брат довольно успешно сопротивлялся излишней родительской опеке. Он все чаще пропадал на улице и практически не слушался ее, отчего между ними возникали ссоры. Хотя такое поведение можно было списать на подростковый кризис, не ко времени совпавший с трагедией, его поступки все чаще носили черты озлобленности, и казалось иногда, будто он винил во всем маму. Она не знала, как с ним справиться, а Рома во вспыхнувшем противостоянии частенько подпадал под влияние брата и выбирал его сторону. Так, однажды, они в очередной раз не пошли на тренировку, и брат демонстративно заявил об этом маме; ко всему прочему он и по дому отказался помогать, что переполнило чашу ее терпения. Чтобы восстановить свой авторитет она взяла ремень, как когда-то сделал отец, и для назидательной порки велела сыновьям заходить по одному в туалет. Старший брат выполнил приказ с особой охотой, послушно сняв штаны, и когда мама начала его хлестать он улыбнулся, а затем и вовсе рассмеялся. Рома же испугался сначала, но удары оказались вполне терпимыми и совсем не страшными, от чего мама чуть не разрыдалась, будто наказывали ее. С тех пор она никогда не брала в руки ремень, что никак не сказалось на семейных ссорах.
Маму можно было понять, хотя братья даже и не пытались встать на ее сторону. Почему она так требовательна? Почему срывает на них злость? Она хочет заменить отца? Ее поступки все чаще вызывали не столько сопротивление или раздражение, сколько тревогу, во всяком случае, для Ромы. Он почувствовал ее сразу, практически в ночь трагедии. С тех пор, каждый вечер с приходом темноты для него наступало самое беспокойное время. Когда выключали бра, Рома ложился в кровати таким образом, чтобы видеть дверь и свет, проникавший из зала. Мама обычно засыпала около полуночи, и до этого часа он старался не сомкнуть глаз, иначе было бы поздно. Тогда мама зашла бы в туалет в последний раз, и он не смог ее спасти. Она бросила бы их или исчезла, как отец. Рома представлял эту сцену каждую ночь, особенно замирал в тот момент, когда она закрывалась перед сном в туалете; и только свет в зале гас, а шорохи за стеной стихали, он мог спокойно выдохнуть и расслабиться. Тогда наступал покой. На следующее утро его снова будила мама, он с трудом вставал, не выспавшись, и день повторялся заново.
Бессонница превратилась для Ромы в привычку, которая, в отличие от болезни, не имела сезонного характера. Поэтому наступившее лето с ее лечебным эффектом не исправило положение полностью, а лишь подкорректировало. Его, по сложившемуся обычаю, отправили в пионерский лагерь с надеждой, что перемена обстановки и свежий воздух закалят душу и тело. Только ночи там стали еще более мучительными, ведь дома мама осталась одна, и никто не знал, на что она была готова пойти, особенно в полночь, или точнее без десяти мину двенадцать. В лагере Рома засыпал под утро, на зарядку вставал совсем развалившимся, и весь день шел насмарку. Так продолжалось до конца смены, и когда режим только стал налаживаться, а сон крепчать, тогда и пришло время возвращаться домой. Там его ждал новый цветной телевизор, купленный на страховку за отца, и жизнь в нем закипела не в привычных серых тонах, а в ярких красках.
Казалось, что черная полоса заканчивается, но вскоре вернулась осень, а вместе с ней и подзабытые за лето привычки. Ночью Рома все чаще стал вглядываться в контуры двери, не погас ли там свет и не слышна ли тихая поступь мамы, украдкой пробирающейся в туалет. К этой фобии прибавились еще проблемы с желудком, боли в котором совсем не походили на обычные колики. Ладно, если бы они длились минут двадцать-тридцать, но приступ продолжался несколько часов, причем начинался он в самый неподходящий момент. Положение обострилось ранней осенью в школе, когда на одном из уроков Рома неожиданно почувствовал сильную боль. Перетерпеть ему не удалось, и никому не сказав, мученик самовольно покинул школу. Он думал, что резь в животе скоро пройдет, поэтому скорчился калачиком на диване, решив так переждать приступ; но минул час, а в желудке продолжала работать настоящая буровая машина. Рома тогда сдался и позвонил маме на работу, а она вызвала скорую помощь. Результат их скоротечного обследования оказался показательным – ничего страшного, со всеми бывает, выпей активированный уголь. Эта история забылась бы, если не очередной случай, теперь уже в гостях у тети в том самом доме, который Рома особенно любил. Атаковавший его в тот вечер недуг длился несколько часов, но скорую помощь не стали вызывать, ведь она могла и не найти затерявшийся в пригороде дом. Настои, отвары, таблетки и примочки не помогали, как и женское колдовство над его телом. Чтобы отвлечься, Рома даже представил себя несущимся на сером волке, как изображалось на висевшей рядом картине, но только роль сказочного героя оказалась не по силам страдающему Ивану-царевичу. Пришлось терпеть, пока боли не ушли и он заснул на коленях у мамы, измученный сам и измотавший окружавших его родственников.
Сколько веревочке не виться, как и данной истории, но конец должен был когда-нибудь наступить. Перед Новым годом, в декабре, Рому снова схватило на уроке и, отпросившись, он сбежал из школы. Мама, наученная горьким опытом, сразу приехала домой и вызвала «скорую». Отлаженный механизм помощи, казалось, заработал, вот только в приемном отделении больницы ему пришлось ещё ждать своей очереди к врачу. Рома уже готов был лезть на стенку от боли, в буквальном смысле. Сначала он ворочался на стуле, затем принялся наворачивать круги по отделению, пока не присел на корточки у стены и незаметно для всех ущипнул себя, со всей силой сдавив кожу на животе. Говорят, одна боль может вытеснить другую и поэтому наверно, Рома начал тихо биться затылком о стену, одновременно выпрямляя колени. Усиливая давление на спину, он чувствовал, будто поднимает штангу. Такие упражнения, как эффект плацебо или бесполезная таблетка активированного угля, помогли ему протянуть до заката. Когда стемнело, из кабинета врача вышел очередной пациент, и очередь дошла до него.
Рома и не подозревал, насколько он был стеснительным, пока доктор не велел ему снять штаны и лечь на кушетку. На маячивших рядом медсестер и откуда-то взявшихся посторонних людей внимание полагалось не обращать, но Рома слыл не бесстыдным мальчиком, поэтому ладошками прикрыл свои интимные места. И когда врач натянул на одну руку резиновую перчатку, а затем раздвинул ему ноги, нашему герою стало не по себе. «Что он собирается делать, так можно?»- с ужасом подумал Рома, когда рука в перчатке вошла в его задний проход. Он икнул, словно проглотил муху и почувствовал, как инородное тело пробирается изнутри к кадыку. «Ну, вот и все,- заключил врач как раз в тот момент, когда неприятные ощущения для Ромы достигли грани нервного срыва, - готовься к операции, у тебя аппендицит». Тут же выяснилось, что мама напичкала сына конфетами, чтобы тот излишне не волновался, поэтому бонусом к операции послужило промывание желудка с помощью зонда.
Когда Рому везли на каталке в операционную, он даже не понимал, боится процедуры или нет. Будет ли больно? Он будет в сознании и увидит, как его режут? Где-то рядом находилась мама, она прижала его руку к себе и сказала, что увидится с сыном на следующий день. Дальше распашных дверей ее не пустили. Последнее, что помнил Рома, как ему надевали маску и велели считать от десяти до единицы. «Я же могу продержаться дольше всех и не заснуть. Что тогда?» - с ужасом подумал Рома и отключился на цифре два. Он оказался дома, в своей комнате. Было темно, будто вырубили свет, и выключатели не работали. Рома наощупь нашел дверь и открыл ее. Привыкшие к темноте глаза увидели силуэт, выходящий из кухни. Теперь можно было различить, что это женщина. Она остановилась, повернулась к нему и улыбнулась. Черты ее лица стали похожи на мамины, она нервно теребила руки на груди, будто не хотела чего-то совершать, видимо сомневалась; затем женщина медленно отвернулась и зашла в туалет. Преодолевая страх, Рома последовал за ней. Там нельзя было ничего разглядеть, сплошной мрак вокруг. Неожиданно он услышал шорох спичек в коробке, откуда-то появившихся в кармане рубашки. Рома зажег одну, и тут же увидел перед собой висящего на чулке отца. Подвешенное под потолок тело болталось над ванной на полусогнутых ногах, а на почерневшем и распухшем лице застыла мраморная улыбка. От языка пламени тени плясали на стене, и одна из них потянулась к спичке. «Поднеси огонь к шее, прожги чулок, не бойся», - послышался чей-то голос и Рома проснулся.
С него градом тек пот, он не смог определить в темноте, где находится. Грелка со льдом не слишком помогала от боли в районе паха, но она напомнила, что с ним и где он. На следующее утро Рома огляделся и обнаружил, что в палате кроме него лежало еще трое ребят такого же возраста. Молчаливые и несловоохотливые, они чем-то напоминали самого Рому и думали наверно, об одном и том же: что скоро Новый Год, а они застряли в больнице не известно на сколько; что не будет более несчастных детей на свете, если праздник они справят на казенной койке без мамы и папы. Действительно ужасно, заметил Рома, если по примете весь следующий год будет похож на лечебницу. Только не это. Поэтому он подумывал даже сбежать, если бы его заперли надолго.
Через три дня наш герой встал на ноги и смог уже сам доковылять до игровой комнаты, не переставая при этом гадать, навестят ли его мама с братом. Хотя дежурные визиты случались каждый день, все равно радости от их появления не было предела. Искренняя радость могла сравниться лишь с тем ощущением, когда Рома в первый раз вернулся из пионерского лагеря домой. Но потом наступал вечер, семья уходила из больницы, и возвращались тревожные мысли. Снова. Так продолжалось до тех пор, пока однажды в палате не появился новый пациент, тоже с вырезанным аппендицитом. После операции он подолгу стонал, а когда его упрекнули в излишней чувствительности, как у маменькиного сыночка, тот возразил, что перенес невиданные мучения, которые никому и не снились. «Что-о-о-о?» – возмутились горластые пациенты, и горячие споры о болячках и страданиях, кто больше вынес и стерпел, вывели взаимоотношения между ребятами на новый уровень, сделав их почти друзьями. Но как часто случается, в самой завязке новой истории пришла пора Роме выписываться. Он переживал сначала, как там, дома. Конечно лучше, чем в больнице, ведь теперь он опять мог вернуть ночной контроль над своими страхами, да и Новый год подходил, как к нему не относись. Только теперь этот праздник должен был пройти без деда мороза. Дед мороз умер.
Конец.