В те дальние, дальние годы, когда за тысячи километров от наших границ, за речкой Эльбой смирно сидели проклятые буржуины, против неба на земле жил в нашем колхозе мужичок по имени Серёжа.
- Меня все считают дурачком, но четырнадцать морей я знаю, - говорил он, многозначительно помахивая указательным пальцем.
Трезвым он был тих и смирен, шёл по обочине и старался быть незаметным. Но, выпив своего любимого напитка, становился шумным, ходил, раскачиваясь и широко расставив ноги, по самой середине проезжей части, и все машины осторожно объезжали его. В таком состоянии он считал своим долгом всем встреченным сказать прямо в лицо всё, что он о них думал.
- Ты, Антон Васильевич, вот ходишь, золотой звёздочкой посверкиваешь, в разных президиумах заседаешь, а я ведь тебя насквозь вижу, - говорил он самому известному в районе бригадиру. – Ну какой ты герой! Ты государство обманул. У тебя полтыщи гектаров было неучтённых, оттого у тебя такая урожайность. Ты не герой, ты приспособленец!
Некоторые не соглашались с ним и вступали в словесный спор, а некоторые, которым правда особенно колола глаза, отваживались на потасовку с ним, из которой отправлялись в больничную палату, а Серёжа в тюремную камеру.
- Я признан особо опасным рецидивистом, - похвалялся он, - имею пять судимостей!
Жила у нас в те годы очень уважаемая семья Шишкиных. Все были коммунисты. Глава семьи - Аркадий Иванович – парторг местного колхоза, его жена – Нина Петровна – врач и секретарь партийной организации центральной районной больницы, правда неосвобождённый. Дочка их Ирочка только что окончила институт, но тоже вступила в партию, и надеялась вскоре расстаться со средней школой с её неслухами и пуститься по партийной стезе навстречу почёту, уважению и лёгкой жизни, потому что односельчане считали работу парторга самой лёгкой в колхозе и завистливо говорили о её отце: «Хорошо Аркадию Ивановичу: рот закрыл и рабочее место убрано».
И вот эту-то уважаемую семью больше всех невзлюбил пьяница Серёжа. Проходя мимо их дома, и завидев кого-нибудь на дворе, он останавливался и начинал орать во всё горло:
- Ха! Шишкины коммунисты! Какие они коммунисты! Когда буржуи вернутся, они первыми социализм предадут! И Ленина предадут, и Советскую власть! Я их насквозь вижу! Никакие они не коммунисты! Они приспособленцы!
И все жители очень удивлялись и не могли понять, откуда возьмутся буржуи, и как это они могут вернуться в страну полностью и окончательно победившего социализма.
Когда началась перестройка, Аркадий Иванович, наконец, переехал в райцентр и стал первым секретарём райкома. Дочь его Ирина снискала должность инструктора райкома, а Нина Петровна прославилась такой принципиальностью, что работники центральной районной больницы, намылившиеся за границу по туристической путёвке, вдруг оказывались на заседании партячейки, которая выносила вердикт, что работнику никак нельзя туда ехать, потому что он не сможет достойно пронести там звание советского человека, а тем более советского врача.
Наконец докатилась перестройка до 1991 года. Аркадий Иванович громко вышел из партии, закрыл райкомовскую избушку на клюшку и стал главой районной администрации. Ирина сделалась предпринимателем, приватизировала колхоз, стала звать вчерашних односельчан колхозанами и быдлом, и по полгода не платила им зарплату.
Дольше всех скучала по партийным собраниям и наставлениям заблудших на путь истинный Нина Петровна. Но, когда открыли церковь, успокоилась и она. Едва не ежедневно посещала она церковь, указывала прихожанам, как себя вести, зажигать свечки, где стоять и как молиться. И первой подбегала целовать батюшке руку.
Одни люди смотрели на это, восхищаясь её набожностью:
- Как же ж быстро пришёл человек к Богу!
- Да, достаточно быстро пришёл, - отвечали другие.
Прошло ещё десять лет. Аркадия Ивановича избрали на третий или четвёртый срок, и в тот же день разнеслась по селу новость, что умер Серёжа.
Даже с кладбища был виден огромный рекламный плакат с портретом лоснящегося, гладкого, сильно потолстевшего Аркадия Ивановича.
Когда Серёжу закопали, и садились в единственный микроавтобус, вместивший всех участников похорон, один его дружок сказал вдруг:
- Помните, что Серёжа говорил о Шишкиных двадцать лет назад? Что не коммунисты они, а приспособленцы? Кругом прав покойник оказался! Так может не дурачком, не пьяницей он был, а юродивым?