Мы жили в городе Бабушкин ставший впоследствии частью Москвы.
Когда гитлеровские орды приближались к Москве, мы, как и другие, уехали в дальние края, в эвакуацию. Мы, это бабушка, мама, моя годовалая сестричка и я, 4-х лет.
Я не знаю кто и как определял места эвакуации, но мы оказались на Алтае, в посёлке Карасук. Не самый худший вариант того времени, так мне кажется.
Я не могу однозначно утверждать, что я помню с того времени, 4-5 летним ребенком, что позже вспоминал с мамой и бабушкой.
Посёлок до войны, до нашего нашествия, был благополучный, сытый. Говорили: на рынке не пользовались весами, покупали барана, или половину, или четверть. С начала войны, с приездом нас, беженцев, числом более чем местных, весы были не нужны, поскольку не было мяса. Шутка с долей шутки.
Жили тесно, в одной комнате, впроголодь. Реальные мамину зарплату, нормы и прочее не помню.
Мама работала по специальности, школьный учитель истории, детей в посёлке стало много. К ней относились уважительно, видимо заслужила.
Однажды маме был высказан такой комплимент простой, честной, русской местной крестьянкой:
“Это ж надо, вы евреи и хорошие люди!”
Каким образом, от кого, почему у неё сложилось представление, что евреи это плохо, евреи не такие как все, они хуже?!
А дорогу домой я помню. Плотно забитый людьми, чемоданами, мешками вагон, скудная, случайная еда. Длилось это много дней. Незадолго до прибытия контролеры объявили, что нам, как и многим другим, необходимо выйти на подъезде к Москве на 101-м километре. В вагоне началась реальная паника: люди, дети, вещи, что ждет дальше, нас встречают в Москве...Общее решение не выходить, едем в Москву, будь что будет.
Всё кончилось благополучно, доехали, приехали домой. Нас встречал папа, выписанный (или сбежавший по этому случаю) из госпиталя.
В 2014 году я получил информацию о том, что правительство Германии готово выплатить компенсацию страданий тем, кто был вынужден эвакуироваться, бежать от приближающихся полчищ нацистов. Жители Москвы, то есть мы, я и моя сестра, входили в число претендентов. Речь идет о единовременной выплате 2556,46 евро (5000 Deutsche Mark).
Вопросы морали.
Эти деньги точно не были мне остро необходимы. При малейших моральных сомнениях я бы от них легко отказался. Конечно, они никак не компенсируют страдания.
Я воспринимаю это как жест, как желание немцев сказать мне: “Прости пожалуйста. Никогда такое не повторится с нашей стороны.” Заплатить мне, значит просить прощения, признать вину. Нужно это, очень нужно не мне, это нужно самим немцам. Гитлеровский режим, нацизм, со всеми своими извращениями, годами активно проповедовался, вдалбливался со всех сторон, со всех углов. И эта пропаганда зла реально вошла в сознание народа, породила “дракончиков” (Шварца), не могла не породить. Нацизм в Германии существовал 12 лет, а на его излечение и 70 лет немного.
Еще один морально-этический вопрос. Эта компенсация касалась только евреев. Но в эвакуации все были равны, страдания одинаковы. Объяснение простое и доходчивое. В случае оккупации гитлеровцами всем было бы плохо, всем грозили унижения всякого рода. Но только евреям была уготована неизбежная смерть.
Война в моей памяти звучит голосом Левитана. Его репортажи состоят из слов, ни фраз, ни текстов, каждое его слово весомо, кирпич, мазок кисти, ему внимали все и всё. Салюты, смотреть которые на улицу высыпали все. Почтальоны, при приближении которых людей захлестывает надежда и страх, чаще выпадала неизвестность.
Любое воспоминание сороковых - пятидесятых годов начинается с голода. Неудивительно, голод был всё это время, естественная потребность организма не отпускала, врезалась в память. Карточки, нормы, очереди, особые очереди в предпраздничные дни за мукой с раннего вечера всю ночь, день. Люди с грудными детьми, ведь давали норму “в одни руки”, это из памяти не стирается.
На рынках продукты были, но не было денег. Память рисует радость, наслаждение от купленного мне на рынке стакана ряженки с румяной корочкой. Нужно скушать и вернуть стакан продавцу. В аптечном магазине продавали гематоген, для нас эквивалент шоколада.
В городе все свободные участки земли были засажены картошкой. Для посадки использовали не целую, а половину или треть картофелины, большая экономия.
Мы жили в Москве, или почти в Москве, то есть снабжение лучше чем во всех других городах страны. Сделайте на это поправку.
Учебники, тетрадки дефицит. Первый букварь, подержанный, бабушка купила мне на рынке за огромную цену, буханку хлеба.
Первые три класса школы были мукой для меня. Я учился в начальной школе, где директором и учителем была по поведению психопат, она орала на нас, детей. Помню эпизод когда она, в истерике, разбила пенал (деревянная коробочка для ручек и карандашей) о стол так, что содержимое разлетелось по всему классу. Впоследствии оказалось, что ее сын был в банде, которая грабила и убивала людей. В четвертом классе у нас сменилась учительница. Появилась пожилая спокойная, добрая женщина и мир переменился. Неожиданно оказалось, что я не без способностей в математике.
Яркой, непременной характеристикой того тяжелого времени были бандитизм и постоянные драки. Я понимаю, уважаемый читатель, ваше отторжение, нежелание принять это как реальность той жизни. Но я свидетельствую, я утверждаю, что это так было. Дети 10 лет и старше объединялись в стаи и дрались, палки, колья были оружием. Занятием хулиганья было избить или хоть ударить кого-либо, вырвать из рук сумку и убежать, окружить парня, девушку, пару, поиздеваться и порадоваться их страхам. Параллельно были настоящие банды грабителей, не останавливающиеся перед убийством. Изнасилования, в том числе групповые, были нередки. В милицию чаще всего не обращались, так как пострадавшую в той же милиции могли высмеять, оскорбить, а то и изнасиловать опять.
Детство, что это такое? Я был в детском возрасте, но у меня не было детства. Несовместимы детство и голод, и всепроникающая война, и горькие слёзы, и нескончаемые похоронки, и драки, и жёсткие игры в войну, и бандиты. В моём том возрасте я не имел малой части того, что нормально для моих детей, внуков. В то страшное время не было доброты, счастливого и радостного смеха, прогулок, парков, детских площадок, зоопарка…. Детство моего поколения было потеряно.
В следующие годы, 1946, 1947 и далее Счастье Победы помутнело, остались слёзы. Страшный голод обрушился на страну, судьба инвалидов и военнопленных, возвращение насильно угнанных из Европы, страх, всё это убило Счастье. Страдания людей продолжались, но им уже не было оправданий.
Естественным, непосредственным следствием войны были инвалиды, солдаты, офицеры потерявшие в боях за Родину ноги, руки, глаза, здоровье… Прекрасные люди, несчастные люди испытали в полной мере чёрную неблагодарность своей Родины. Я помню, их было очень много, этих инвалидов, с множеством орденов, никому не нужных, ни малейшего сочувствия окружающих, у булочной, у пивной, им просто некуда было деться. Особо запомнились мне мужчины, безногие на небольших самодельных деревянных платформах на маленьких колёсиках. Чтобы передвигаться, эти несчастные отталкивались от земли деревянными колодками с ручкой.
Жестокий голод, нищета были обрушены на страну. Хорошо помню на улицах, в метро, в электричках множество нищих, инвалидов, больных, мужчин, женщин с детьми, детей. Жалобы нищих: голодаем, нет денег на дорогу домой, нечем кормить детей, больных. Одни подавали милостыню, у других была отговорка: «все равно пропьют». Жестокая, голодная жизнь убила в людях сочувствие, сострадание.
Я свидетель того, как в какой-то момент, все они, инвалиды и нищие, вдруг исчезли. Их всех неизвестно куда вывезли, чтобы глаза не мозолили советскому народу-победителю! Из репараций, полученных от Германии, этим несчастным героям, непосредственным авторам победы, не досталось ни копейки. (Рекомендую Е. Кузнецов «Валаамская тетрадь»)
О советских военнопленных. Друг нашей семьи, который раненым был взят в плен немцами, был освобожден наступающими советскими войсками и воевал несколько месяцев до окончания войны. Ему разрешили вернуться домой, но до самой смерти, в середине 60-тых, его регулярно вызывали на допросы в КГБ, держали в страхе, отравляя жизнь.
Что стоит смерть солдата Красной Армии? Моя бабушка, яркая, светлая, чистая память о ней жива в моём сердце. Её сын, мой дядя, пошёл в армию в начале войны. Как, где, когда он погиб неизвестно, безвести пропал, таких миллионы.
В «Удостоверении семьи военнослужащего на право получения пенсии», пенсия в размере 50 рублей в месяц, была установлена его матери, как единственному, нетрудоспособному члену семьи. Это были единственные деньги, эти 50 рублей, на которые моя бабушка должна была жить. Но прожить, выжить на эти деньги было совершенно невозможно! Средняя зарплата в СССР в то время, в тех рублях была: 1946 г. – 520 р., 1950 г. – 601 р. Примите во внимание голод 1946/47 гг.
Моя старая тётя, женщина огонь, заводила, радость любой компании получала пенсию всего 30 рублей в месяц. Жила она в коммуналке и соседи её, старую, поколачивали. Ком в горле, когда я всё это вспоминаю. Мы приглашали её к нам подкормиться и развлечься.
Все работающие добровольно-принудительно должны были подписываться на государственные займы на сумму 1- 2 месячные зарплаты ежегодно.
Начал нарастать антисемитизм в преддверии “дела врачей”.