1.
- Маруся, да оторвись ты от своей книжки! Сколько можно глаза портить!
- Маманя, ты не понимаешь ничего! Может, в книгах этих только и узнаешь про жизнь настоящую, про любовь….
- Маруся, да что ты такое говоришь? Разве в твоих книгах об этом напишут? Про то, как жить надо, в других книгах писано, они святыми называются. Ты эти книги даже в руки брать не хочешь.
- Маманя, читайте святости сами, а мне жить хочется!
- Сколько ты семечек возле кровати нашелушила за ночь! Вставай ужо! Пойдём волосы прибирать. Я тебе щёлок приготовила да ромашковый настой для полоскания волос.
Молодая девушка с небесно-голубыми глазами, от которых исходило что-то неземное и мечтательно-романтичное, подняв лицо и оторвавшись от открытой книги, нехотя взглянула на подошедшую к ней мать.
- Ладно, сейчас! – потянувшись, она сбросила с себя одеяло и порывисто встала.
Маша подошла к большому зеркалу в тяжёлой деревянной раме и бросила критический взгляд на своё отражение. Из зеркала на неё смотрела юная девушка высокого роста, стройная. Золотистые, длинные и пышные волосы, заплетённые в тугую косу, делали Марусю особенно привлекательной. Её нельзя было назвать красавицей, но в ней присутствовало какое-то очарование, мимо которого, не заметив её, пройти было невозможно. Повертевшись возле зеркала и поиграв своей длинной косой, она с довольным видом последовала за матерью.
Евдокия Тимофеевна, не чаявшая души в своей младшенькой дочери, любовно оглядев свою ненаглядную, направилась в протопленную баню, где было уготовлено всё для утреннего умывания дочери. Машенька родилась совсем неожиданно для супругов, которым уже было по пятьдесят лет. Сын к тому времени жил своей семьёй, а тут появился этот ангелочек! Родители будто помолодели! Маруся принесла с собой вторую молодость отцу с матерью. С появлением дочери Дуся чувствовала себя самой счастливой. Всё её радовало в любимице! Маша и впрямь была хороша!
- Солнце уже давно встало, день на дворе! – продолжала разговор с дочерью Евдокия.
Пройдя светлую горницу, они вышли на высокое крытое крыльцо дома. Летний солнечный и тёплый день встретил Марусю яркими слепящими лучами. Синее безоблачное небо и стоявшая тишина сулили летний зной. Задержавшись немного, девушка обвела взглядом двор, ближайшие огородные грядки со всякой мелочью, которые зеленели яркой свежестью лета, на цветник, благоухающий сладкими ароматами, и по дощатой дорожке пошла вслед за матерью в выстоявшуюся протопленную баньку.
2.
- Ну вот, теперь и обедать можно, - завершив утренний туалет дочери, оставшись довольная собой, произнесла Евдокия, - отец как раз к столу поспеет.
- Куда это он спозаранку делся? - нехотя продолжила диалог с матерью Маша.
- Какое же «спозаранку»! Ночь читаешь, а день спишь! Обед уже! Глянь, солнышко уже полуденное, а у тебя утро ещё!
- Ладно, мамань, не трезвонь! Ну, читала долго, и что из того? Меня что, работа ждёт? Или дети чумазые орут? Нечто я не в родительском доме? Что ты меня всё книжками упрекаешь? Взяла бы хоть одну прочла, а потом и говорила! - с раздражением выговорила матери очередную триаду Маруся.
- Ладно, ладно, дочка! Я ничего, читай себе на здоровье, коли нравится!- пошла на попятную Евдокия Тимофеевна. - К тебе Анютка прибегала давеча.
- Что говорила, чего ей надо было?
- Говорила, что вечером в клубе кино показывать будут, а потом танцы. Сказывала, что зайдёт за тобой.
- Это хорошо, что кино и танцы. Мамань, надо бы то новое платье в горошек подгладить, - привычно обратилась к матери Маша.
- Марусенька, не нравится мне ваша затея с танцульками этими. Понаехало целинников, чужаков! Охочи они до наших девчат! Смотри, Маруся, не крутись перед ними, чужие они нам, пришлые, веры нашей старой не знают, безбожников среди них много! Да и с Нюркой связалась! Ей шестнадцать лет, а уж невестится! Ты же старше, степеннее надо быть.
- Ты об Анютке ничего плохого даже думать не смей! А то всё скажу братке! Он тебя за дочку быстро на место поставит! Что ж такого, что девчонка любит танцевать! Куда у нас ещё можно пойти? Лишнего она себе не позволяет. Да и мне с ней веселее, разница-то между нами всего три годочка! А что ребят теперь в селе много, так это ж здорово! Хоть жениха среди них можно выбрать! Наши деревенские скучные! А среди целинников народ со всей страны, даже из Москвы можно при желании найти.
- Маруся, послушайся мать, брось свои выкрутасы! Вон Степан с тебя глаз не сводит! Марья Григорьева, да Марья Григорьевна, всё навеличивает! Семья хорошая, сам работящий, веру нашу блюдут. Ты за ним как за каменной стеной будешь!
- Да не люб он мне! И не говори ты боле об нём!
Между разговорами мать и дочь накрывали большой обеденный стол на летней кухне.
- Ты мне не сказывала, куда тятя ушёл?
- Так в поле. Комбайны новые в совхоз пришли, он и пошёл смотреть, как уборка идёт, а потом в контору зайдёт.
- Зачем он ходит везде? Ведь старый человек?
- Занятие себе ищет да людей смотрит. Дома он совсем сидеть не может. Да Господь с ним. Сторожить он подрядился, всё какая-никакая копейка в дом. Тебе надо новое зимнее пальтишко сладить да так ещё кое-что. На наши скудные доходы что можно сделать? Спасибо, Савушка помогает! Тебя вот как свою Анну одевает да и нам денежками подсобляет. Кормилец он наш!
- Анютка сказывала, что после окончания школы в город поедет в институт поступать. А я тут хоть пропади!
- Да кто ж тебе, донюшка, мешает? Савелий тебя хоть завтрева на курсы продавцов отправит по направлению от рабкоопа.
- Вот ещё! Учиться! А потом что, работать идти?
- Да кто тебя гонит из родимого дома? Тебе спокойно, и нам с отцом веселей! Замуж выйдешь! Женихов ведь хоть отбавляй!
- Какие это женихи! Дураки одни!
Женщины замолчали. К накрытому столу подошёл пожилой, но очень подвижный мужчина. Несмотря на свой возраст, в нём чувствовалась сила, голубые глаза искрились усмешкой. Весь его облик говорил об энергичности и деловитости, от него веяло уверенностью.
- Ну что встала, соня-засоня? - обратился он к дочери, - смотри, так всю жизнь проспишь! Чем занимать день будешь?
- Матушке по дому помочь надо, а вечером в клуб с Анюткой пойдём.
- Опять вечёрки да гулянье? Нет у тебя, Мария, никакого заделья! Учиться ты не захотела, школу бросила, работать не хочешь! Ты как жить собираешься?
- Оставь ты донюшку в покое! Что тебе с того, что она дома?
- Так ведь жить надо, а делать ничего не хочет! Ты сама-то думай о ней! Прынцессу что ли растишь? Прынца подходящего ей искать будешь? Евдокия, плакать придётся, да поздно будет!
- Ну что ты, тятя, опять взбеленился? Прямо покою от тебя нет!
- И впрямь, что ты к Марусе цепляешься!
- Да ну вас, бабы! - в сердцах закончил разговор Григорий Фёдорович.
Евдокия, разлив по чашкам холодной квасной окрошки, водрузив на стол крынку с простоквашей и испечённый пирог с собранной вчера на грядках клубникой, села за стол. Трапеза пошла в молчаливой тишине.
3.
Вечерело. От небольшого ручья, который протекал в конце усадьбы, потянуло влажной прохладой. Аромат цветов и трав, словно нектар, пропитал воздух. Прогнали сельское стадо, и женщины принялись за привычную вечернюю дойку.
Молодёжь потянулась в сельский клуб. Громко хлопнула калитка. Анютка в нарядном ярком лёгком платье почти бегом влетела в ограду.
- Маруся, ты готова? – не входя в дом, громко крикнула она.
- А ты как думала? Жду тебя, жду! О! Да у тебя новое платье? Красивое! Нянька пошила? – завистливым взглядом встретила племянницу Мария.
- Да, мама пошила недавно! Правда, хорошенькое, хоть и ситцевое? Мама говорит, что быстро расту, формируюсь, поэтому шьёт дешёвенькие платья на один сезон. Тебе вон всё из шифона да из крепдешина нашивает, красота неописуемая!
- Ну что ты, Анюта, ты как маковка алая в этом новом платьице! Поверь – красиво!
Обе девушки затопали каблучками по деревянным дорожкам и побежали в клуб. Вечерний сеанс уже начался. Однако возле входа в здание клуба их поджидал черноглазый сухопарый невысокого роста юноша.
- Марусь, глянь! Тебя опять Григорий дожидается!
- Пусть ждёт! Мне-то что!
- Да ладно, ведь знаю, что нравится он тебе! Хороший парень и комбайнёр хороший. Всегда в победителях соцсоревнования ходит и на Доске Почёта висит! Говорят, он с самого Дона! Не знаешь?
- Да, из бывших донских казаков!
- Танцевать с ним будешь?
- Ну а ты как думаешь?
Девушек прервал Гриша.
- Девчата, я места для вас занял! Пойдёмте живее!
Троица быстро вошла в тёмный зал, и девушки опустились на пустующие сиденья. Григорий сел рядом с Марусей.
После окончания танцев Анютка пошла домой.
4.
Опустилась августовская ночь. Воздух напитался за день жаром. Стояла духота. От земли и от луговых трав поднималось влажное испарение.
- Наверное, будет гроза, - повернувшись к Грише лицом, тихо, будто прошептала, произнесла Маша.
- У нас в степи тоже так бывает. Днём жарит солнце, а к утру напарит и прольёт ливень! Стеной встанет, прямо ничегошеньки не видно! И грозы озаряют чёрное небо! И страшно, и красиво! Прямо не знаешь, как и сказать.
- И девушки у вас красивые? – лукаво прищурившись, продолжила разговор Маруся, перейдя на звонкий говорок.
- Красивые…. Но таких, голубоглазых и златоволосых, как ты, не встречал! – в растерянности отвечал Гриша. Его чёрные глаза сверкали невероятным блеском. Он давно понял, что любит эту сказочно красивую синеглазую девушку, которая только и делала, что насмехалась над ним, над его говором, его стеснительностью и угловатостью. Юноша и сам удивлялся себе! Всегда такой быстрый, ловкий и деловитый, при встрече с ней превращался в олуха, у которого всё валилось из рук.
- Маруся, ты - самая красивая! Дай возьму твою руку?
Маша подола ему свои руки. Он взял её ладони и прижал к губам. Маруся не стала вырывать их. Её душа волновалась и пела. Ей нравился этот смуглый и черноволосый, словно цыган, парень. Он был не похож на знакомых деревенских парней с их плоскими шуточками и бесконечными частушками. Гриша был всегда серьёзным, он казался ей взрослым, много повидавшим и уже многое умевшим в этой жизни. Он, лучший комбайнёр, получавший всяческие награды, в её присутствии робел. Это смешило девушку, но и восхищало. Гриша не скрывал своего стеснения, и от этого был ещё дороже и любимее….
- Пойдём за околицу, в степь! – несмело предложил он девушке.
- Пойдём! – вновь, перейдя почти на шёпот, ответила она.
Так, не отпуская Марусиной руки, Гриша, не торопясь, повёл её по тропинке к ближайшему берёзовому колку.
Степь встретила ночными звуками. Громко звенели цикады, стрекотали кузнечики, какие-то птицы издавали неведомые звуки, от лёгкого и ласкового ветерка шелестели травы. Земля словно дышала, наполняя воздух сладким нектаром луговых цветов.
В небе взошла яркая, серебристая луна, освещая все тропочки своим сиянием. Они, взявшись за руки, всё шли и шли, не разбирая дороги, вслушиваясь в тишину, вдыхая сладкие, дурманные ароматы лета.
Обоим им казалось, что вот оно и нашлось их счастье, надежда и любовь. Надо идти тихо-тихо, чтобы его не вспугнуть, ненароком не обронить и не потерять. Гриша крепко сжимал в своей руке Машенькину ладонь, а Марусе хотелось с ним вот так за руку идти и идти далеко-далеко.
Словно хмельные, опоенные ароматами летних трав, заблудившись, они забылись, отдавшись чувству первой любви.
Летняя степь приняла и сохранила их тайну….
5.
Их встречи стали частыми и долгими.
- Приходи завтра в поле, посмотришь, как я работаю. Придёшь? - глядя в Марусины глаза, с тревогой спросил Гриша.
- А что же я там не видела?
- Комбайн, меня, как мы пшеницу убираем, ты же этого не видела?
- Ну, хорошо, приду! Принести тебе чего-нибудь покушать?
- Нет, Марусенька! У нас полевая кухня есть, прямо в поле кормят нас сытно и вкусно. Сама просто приходи! Я ждать буду!
На следующий день, встав пораньше, чем удивила мать, приведя себя в порядок, одев светлое платьице, она побежала в поле, где уже вовсю кипела уборка.
Маша залюбовалась увиденным. Пшеница шумела налитыми колосьями. Ветер превратил бесконечное поле в бегущие волны, которые набегали друг на друга.
- Наверное, так шелестит море, - подумала девушка, - только наше море - золотое, а волны - золотистые.
Синее безоблачное небо, яркое солнце, разбрасывающее свои тёплые лучи, земля, отдающая жар густому воздуху, - всё это заставило Марусю разволноваться. По этому бескрайнему морю, словно корабли, шли комбайны. Они блестели новенькой краской и от этого были нарядными.
- Красота какая! - невольно вырвалось у Маруси. - Где же тут мой Гриша?
И тут далеко-далеко раздался крик:
- Ма-ру-ся! Ма-ру-ся!
И она стремительно побежала туда, откуда шёл этот возглас, к тому, кто звал её. Раздвигая руками высокий стебель пшеницы, словно плывя по чудесному морю, девушка летела, парила над бескрайним полем, в голубизне неба, в лучах щедрого солнца! Вот она подошла к комбайну, где сидел её Гриша. Не останавливая машину, юноша подал руку подбежавшей Марусе.
- Прыгай сюда ко мне! Вот так! Молодец!
Маша присела на его колени и почувствовала через тонкий ситчик своего платья колкость грубых рабочих брюк Григория. Комбайн загребал солому и укладывал в валки. Они ложились ровно в рядки. Недалеко от них шли ещё комбайны, их было много. Измельчённая соломенная труха засыпала глаза, забивалась под платье, но всё равно девушка наслаждалась увиденным. Гордость за своего Гришу, за его работу, ловкость, делали её счастливой! Любовь растекалась в каждой клеточки её тела, нежность переполняла и излучалась в её глазах, ярко рдела на её алых губах.
- Неужели это я? А это мой Гриша? - спрашивала с волнением она себя, и сердце стучало так, что, казалось, сейчас вырвется наружу.
- Да, да, это я! - отвечала она себе.
Душа её пела и расцветала небывалым соцветием!
6.
- Что-то ты, донюшка, перестала кушать? И щёчки твои побледнели? Не приболела ли, моя красавица? – озабоченно спросила Евдокия свою ненаглядную, наблюдая за похудевшей, грустной дочерью.
- Мама, мне с тобой надо поговорить.
- Дак сказывай!
- Ребёночка я жду….
- Что ты такое говоришь, донюшка?
- То и говорю, что ребёнок скоро у нас с Гришей будет! Два месяца как уже в положении. Гриша хотел свататься, да я ему не позволяю. Боюсь я тятю, зашибёт его! Что делать, маманя? Может няньке браткиной сказать? Тятя её жалует! Да братец уговорит замуж меня отдать за Гришу!
- Что ж ты наделала! Марусенька ты моя! Отец наш горяч! Во гневе страшен, зашибить может! Чужак нам Гришка твой!
- Если не отдадите меня за него, из дому убегу! Люб он мне, мама! – глаза Маши смотрели холодным и злым зверьком.
Евдокия поняла, что дочь не отступит.
- Не буду я счастье твоё застить! Сначала Савелию обскажу и Варваре его, няньке твоей, а уж они и к отцу приступят.
- Не затягивайте с этим делом, маманя!
- Сегодня вечерком и схожу до них. Делать нечего. Свадьбу играть надо быстрее, другим дело не поправишь! Уборка завершилась, свадьбы на селе пойдут.
Евдокия словно в кипяток разом окунулась. Жар по всему телу пошёл, и в голове молоточки застучали.
До вечера размышляла она о том, как к делу приступить. По вечерним сумеркам пошла в дом к сыну.
7.
Жена сына Варвара встретила Евдокию как всегда приветливо. Рассказав со слезами на глазах Савелию о горе, которое приключилось с Марусей, она, затаив дыхание, ждала реакции сына. Как и отец, Савелий был горяч и строг. Евдокия больше надеялась на сноху, что та смягчит гнев сына, и он поддержит мать в её страхах и переживаниях, как это было уже не единожды. Варвара была для Маруси почти матерью. Помогая растить дочь стареющим родителям, она постоянно водилась с ней, а после рождения Анны и вовсе привязалась. Девочки фактически росли вместе. Маша с раннего детства называла Варю «нянькой», что стало привычным для всего семейства.
- Вот, маманя, это всё твоё воспитание: пусть дома сидит, сама всё сделаю! Маруся то, Маруся это…. Вот и получите результат! Сам бы её, гадину, раздавил! – в бешенстве закричал Савелий.
- Сава, ну что ты? Ведь любят они друг друга! Надо было Григорию не слушать Марусю и давно со сватами прийти! Что уж теперь! К свадебке надобно готовиться! – вступила в разговор Варя. Её спокойный голос отрезвляюще подействовал на Саву.
- Тятя точно не станет празднество затевать. Придётся нам, Сава, поднапрячься. Не будем счастью твоей сестры препятствия чинить, - продолжала Варвара.
- Чужак нам Гришка! Веры нашей не знает! Казачишка обглоданный!
- Не гневи Бога, Савелий! Григорий - парень видный и работящий, на месте минуты не посидит! Любая наша девчонка за него с радостью пойдёт! А то, что безродный…. Сава, ведь война…. Сколько их таких по детским домам мыкалось! Разве его в том вина? А что веры чужой, так я ведь тоже «россейская»! Аль забыл, как полюбились мы с тобой? Как тятя отнёсся к любви нашей? А сейчас почитает меня! И Гриша придётся ему по сердцу. Подождать трошки придётся! Горячие вы с тятей!
- Пока ждать будем, дитё родится уж!
- А мы и не будем тянуть! Завтрева начнём подготовку к свадьбе. Тятя, конечно, гневаться будет, может за стол не придёт! Народ поймёт так, будто старовер не может смириться с чужаком! Придётся тебе с ним, Савелий, потолковать да Марусю поддержать!
- Ох, её счастье, что нет передо мной! Всыпал бы по одному месту, задрав подол! – ещё гневаясь, завершил разговор Савелий, - пусть не попадается мне на глаза! Не сдюжу, выпорю!
На следующий день Савелий, зазвав отца к себе в дом, составил с ним разговор о сестре.
8.
- Убью подлюку! Принесла в подоле! – метая молнии из глаз, рычал Григорий Фёдорович. - Прижила паскудница с этим черномазым, с цыганом безродным! – не слыша ничего, отец продолжал извергать проклятия и бегать из угла в угол.
- Тятя! Уймись! – ещё громче кричал Савелий, - смотри, повяжу!
- И ты, щенок, туда же? Давай, давай накинь верёвочку на старого отца твоего! Так его! Так его!
- Да охолынь ты, тятя! Ничего уж не изменить! Ведь ребёнок скоро родится! Смирись!
- Делайте, что хотите! Но моей ноги не будет на вашей свадьбе! И никто, никто меня не заставит туда идти! Поняли? – резко развернувшись к Савелию, продолжал гневаться Григорий Фёдорович.
- Да мы всё сами сделаем, тятя! Сватов никаких не будет! Отведём скромную свадебку и всё! – пытался вразумить отца Сава.
- Значит супротив отцовой воли пошёл? Больно самостоятельный стал? Отец тебе нипочём? Ну, ну, давай справляй свадебку! Домой я пошёл!
- Не пущу, тятя! Ты сестрицу убьёшь!
- А ты свяжи меня, свяжи! Ведь уж обещал! Что же ты стоишь?
- Тятя, не зли меня! Что делать-то? Да ведь и Гришка парень отличный! Любая девка обзавидуется! Ну поспешили! Так к тебе ведь и не подъедешь! Ты вспомни, как я женился? Не ты ли вот так же орал да грозился убить меня? А теперь мою Варвару больше меня уважаешь!
После этих слов Григорий Фёдорович вдруг резко и грузно осел. Да, он помнил, как препятствовал сыну в его женитьбе на россиюхе Варьке. Ему вдруг стало совестно перед снохой, которую он полюбил за добрый характер, трудолюбие и смекалистый ум. Она стала его главным советчиком во всех делах.
- Ладно, не трону я Маруську! Отойди, домой пойду!
- Верно говоришь, тятя?
- Сказал – не трону! Чего ещё надобно?
- Ну, иди!
Григорий Фёдорович резким движением толкнул дверь, громко хлопнув ею, вышел.
- Как бы беды не вышло? – разволновался Савелий.
- Ничего, сейчас на дворе немного подумает, гнев отступит, утихомирится! – успокаивала мужа Варя, - он отходчив, его гнев весь на поверхности, зла таить не будет, да и любит он Марусю. Простит!
9.
Григорий Фёдорович шёл всё медленнее и медленнее. Раздумывая о своих детях, он ощутил щемящую тоску. Сын, а теперь и дочь, напрочь отошли от веры. Слово родительское для них почти ничего не значит! А, может, это он перестал понимать молодых? Привели в семью чужаков, людей другой веры, а Гришка - вовсе комсомольский вожак! Варвара-то и впрямь по сердцу пришлась ему и жене! Может, не противиться да благославить дочь? Парень-то работящий! Всегда на Доске Почёта его портрет висит, лучший комбайнёр совхоза!
Так, рассуждая сам с собой, он пришёл домой.
Жена и дочь улеглись опочевать. Григорий Фёдорович знал, не спят, но шуметь не стал. Что сказать этим его бабам, он так и не придумал.
- Утром, утром! Всё решу завтра!
После бессонной ночи, поднявшись ни свет, ни заря, он вышел на улицу. Моросил октябрьский дождь, тягун пробирал осенней промозглостью. Он сел на крыльцо дома. Мысли продолжали будоражить его.
- Стыд какой! Ведь всё село узнает! Не могли дочь воспитать в строгости! А ведь всё Евдокия со своей слепой любовью во всём потакала ей, - свербило у него в голове.
Сидя на крыльце, он так и не слышал, как к нему подошла жена.
- Что, получила от своей донюшки? Вот тебе и твоя прынцесса! Ведь упреждал тебя о том, что плакать будешь! Вот теперь и поворачивайся!
- Что ж, ребёночек - это не горе, а счастье! Помнишь, как мы ждали, а когда Маруся родилась, словно помолодели!
- Да я не об том! Да ты всё и так понимаешь! Опять свою ненаглядную выгораживаешь? Савелия с Варварой втянула зачем?
- Боялась…. Горяч ты больно! Во гневе и убить, чего доброго, можешь! Вот я и просила Варвару и Савелия тебе сказать. Ну что, к свадьбе готовиться будем? – успокоившись, обратилась Евдокия к мужу.
- Пусть жених вечером придёт. Потолкуем кой об чём.
10.
- Гриша - ты парень хороший, работящий! Не балуй ты Маруську! - душевно произнёс несколько захмелевший Савелий, сидя за столом в родительском доме, где поселились после свадьбы молодые.
- Ты ж видишь, как её избаловали старики! Матушке сколь говорено об этом было, да всё без толку. А на батю ты не злись! Тятя у нас - золото! И душой и телом крепок! А что на тебя осерчал, дак есть за что! Обрюхатил девку! А в ейной вере, в старой вере, это неможно. Я в своё время тоже на россейской женился, а родители хотели меня оженить на другой, на нашенской, сибирской, да ещё и старой веры..... Сам понимаешь, супротив воли родительской пошёл! Ну а теперь лучше моей Варьки и нет для них! Так что, Гриша, придёшься и ты ко двору, а сейчас немного потерпеть придётся. Если тятя забижать будет, скажи мне. Я его успокою, чёрта несговорчивого!
- Сава, да я нечто не понимаю! Да Маруся всё тянула, всё стращала отцом! Вот и вышло всё так.... Однако, я ведь тоже горяч, не смогу терпеть, не мальчик уж, и тятя это должон понимать!
- Григорий, да ты не кипятись! Вот ведь свела судьба вас, двух Григориев! Как только с вами совладать? Наливай ещё по стопарику, что ли!
- Второй месяц терплю выпады старика! Уж скоро отцом семейства стану, а тут всё в услужении должон быть! Только как отцу надобно поступать должон! Да что это за порядки, Савелий? Как к нему приноровиться только?
- Внимания не обращай! Он ведь подуется, подуется да и отойдёт! Без злобы он это делает! Обида в нём клокочет! Пройдёт!
- Я думаю, что нам с Марусей придётся уехать.
- Куда это?
- А завербуемся на Севера! Деньги там хорошие платят! Через пять лет вернёмся сюда али на Дон махнём!
- Да что ты, Гриша! Вот удумал? Да Маруська ни за что от матери не поедет! Она же ничего по дому делать не умеет! Мать её полностью обслуживала всегда! Прынцесса, мать её ити! А тут ещё ребёнок! Ведь уж совсем скоро! Нет, Гриш, ты это забудь! Комбайнёр ты отменный, зарабатываешь хорошо, что тебе ещё надобно?
- Самостоятельно хочу жить!
- Ладно, ладно! Совхоз тебе даст квартиру. Ты ж всегда в передовиках, комсомольский лидер, целинник!
- Не смогу я тут, уехать хочу и начать жить своей семьёй.
- Ну, как знаешь. Не торопись только. Сейчас Машку нельзя с места срывать, сам понять должон! А ты про Севера говоришь!
- Согласен, но как подойдёт время - уедем!
11.
- Маруся, Маруся, ты что, не слышишь? Любашка в кроватке беспокоится? - гладя по пушистым волосам жену, тихонечко прошептал Гриша, задев губами её ушко.
- Маруся, проснись! Дочку покормить надо, а то плакать начнёт!
- Ой, Гриша, как же мне поспать хочется! Ведь вот каждое утро раным-ранёхонько просыпается! Что бы ещё не спасть? Сейчас покормлю.
Маша встала, отбросила косу на спину и подошла к кроватке. Малышка серьёзно смотрела на неё своими чёрненькими, как у Гриши, глазками и гулюкала что-то на своём языке.
- Сейчас, сейчас, Любаша! - беря на руки дочку, приговаривала молодая мать.
Допущенная к материнской груди, малышка зачмокала своими маленькими губками, закрыла свои глазёнки и словно уснула вновь.
- Гриш, Любаша - копия ты! Ничегошеньки моего в дочке нет! Волосики чёрненькие, глазки словно угольки, а важная, да серьёзная какая! Словно и не младенец вовсе!
- Следующая дочка на тебя похожа будет!
- Ой, что ты, Гриша! Любашку сначала поднять надо, а потом уж о следующей говорить!
Маша, завершив кормление дочери, вновь положила младенца в кроватку, и девочка продолжила свой сон.
- Марусь, давай уедем? Я списался с горнообогатительной фабрикой в Н-ке. Меня, как механизатора широкого профиля, возьмут на работу с превеликим удовольствием, тебе работа найдётся! Завербуемся лет на пять, заработаем хорошо, а потом и корни пустим здесь али ещё где, где понравится! И тебе заделье найдётся!
- А жить где будем?
- Комнату в общежитии дадут.
- А ребёнка куда деть?
- Да, Любашку сразу не определить! Устроимся и заберём! Попросим Варвару с Савелием пока взять её себе. Анютка с Павликом уехали учиться, одни остались, справятся, да и Любашке уже девятый месяц пошёл! Старикам тяжело будет, а Варя справится!
- Ну кто ж нас с тобой отпустит? Да и ребёнка оставлять не могу!
- Марусь, не хочу я больше терпеть! Привык в жизни сам всё решать! Тяжко мне здесь! Ты же видишь!
- Гриша, я бы с удовольствием из этой деревни вырвалась! Тоска здесь! Но боязно мне, вроде как бросаем Любашку!
- Ну кто говорит, что бросаем? Устроимся и заберём! Давай с Варварой и Савелием поговорим, согласятся ли они Любашку на несколько месяцев взять?
- Ну не знаю, не знаю.... Ты ведь это мне уже не впервой говоришь! Засела у тебя в голове эта мысль! Я-то согласная, как семья моя к этому отнесётся?
- Я и дочка - твоя семья! Ну сколько тебе это вдалбливать? - рассердившись, оборвал диалог Григорий. - Давай на стол мечи, на работу пора мне, быстро одеваясь, завершил утренний разговор Гриша.
- А с твоими я сам поговорю, ты только не лезь! Поняла что ли?
Маруся не ответила. Душа её рвалась увидеть мир, ей давно хотелось уехать куда-нибудь и начать всё по-новому. Жизнь, не похожая на их, деревенскую, всегда одинаковую, как ей казалось, серую и скучную, манила. Она мечтала о жизни в городе, с иным укладом и иными возможностями. Об этом часто писала в письмах двоюродная сестра Лидка, которая поселилась каким-то образом на окраине областного центра, большого города.
12.
- Мы так решили с Марусей! Поедем, пока молодые, заработаем деньжат! Ты скажи, вы с Варей возьмёте на время Любашку? Отвечай прямо!- громко говорил Григорий, сидя в горнице в доме у Савелия.
- Григорий! Ты зачем хочешь порушить свою семью? Ведь пропадёт там наша Маруська! Вырвешь ты её с корнями! Она дома! Она только здесь, среди родных, тех, кто любит её и может жить! Ты сгубишь её и свою семью! - кричал в запальчивости Сава. - Ты - безродный! Не обессудь, так уж у тебя всё сложилось! Корней у тебя нет! И семья тебе не ведома! Ты как ветер, вольная птица! На целину поехать - запросто, никто тебя не держит! На Севера - пожалуйста! Хоть к чёрту на кулички! А мы - другие! Мы - семья! И у Маруси есть отец, мать, брат, племянники, двоюродных сестёр полно! Это её семья! Тебя приняли! Живи! К зиме обещали вам дом дать! Чего тебе ещё надо? Деньги в передовиках хорошие получаешь!
- Хорошо! Один поеду! Марусю потом вызову, как устроюсь!
- Да не кипятись ты, Григорий! Маруська тебя одного не пустит! За тобой побежит на Север твой! Север - это же тебе не наш Алтай! Ещё не известно, как вы там приживётесь!
- Ладно, Савелий! Пойду я! Подумаю ещё.
13.
Не меняя своих намерений, Маша и Григорий затеяли через пару дней разговор с родителями.
- Матушка, не отпущу я его одного! Тятя, пущайте Вы меня с Гришей! Ведь он муж мне! Обещаю, что заберём мы Любашку через несколько месяцев! - со слезами на глазах умоляла Маша мать и отца.
- Дочка к весне ещё подрастёт! Маманя, тятя, да что же вы меня не понимаете? Ведь уедет он один, бросит меня с ребёнком! - напричётывала Маруся, и по щекам её текли горячие слёзы.
Евдокия Тимофеевна, расстроенная и растерянная, опустив руки, безмолвно и горестно смотрела на свою дочь. Она просто обессилела от навалившегося на них горя. Григорий Фёдорович будто постарел разом.
- Григорий, ну на что тебе сдался этот Н-ск, Север? Не пойму я тебя! За длинным рублём хочешь податься? Тяжёл крестьянский труд? - предпринял он последнюю попытку уговорить зятя.
- Нет, тятя, работы любой не боюсь! Да, не хочу я всю жизнь в деревне чахнуть! Не жил в больших городах, но хотелось бы! Да и деньжат подзаработать для семьи надо! Вон сколько молодёжи осваивать Север поехало! Города, заводы, дороги прокладывают! Вот это жизнь! И мы с Марусей так жить хотим!
- Я понимаю, что не удержать нам вас! Но ребёнка не дадим! Сами езжайте, куда хотите, а Любочка с нами останется! Это решено! Мы, конечно, стары, но Варвара с Савелием возьмут её к себе, а мы с бабкой в няньки сгодимся! Это - мой твёрдый сказ! Другого не будет!
14.
Получив в апреле вызов из Н-ска, Мария с Григорием стали собираться в дорогу. Любочке шёл двенадцатый месяц. Девочка, чтобы привыкнуть к незнакомым людям, уже месяц жила у Савелия.
- Надо бы с Любашкой проститься! - с грустью в голосе и с волнением сказала Маша.
- Незачем ребёнка будоражить! Решили ехать, так езжайте! - со всей суровостью резко возразил Григорий Фёдорович.
И тут в комнату вошла Евдокия. Слёзы заливали её лицо. Высоко подняв икону Богородицы, она подошла к молодым.
- Пресвятая Богородица! Заступница! Помоги и защити этих неразумных, укажи им путь ко спасению! Не дай сбиться с пути в неизвестности, в чужой стороне, не позволь забыть обратную дороженьку в отчий дом! Не дай сгинуть в чужих краях! Аминь!
- Целуйте икону, Матерь Божию!
Маша, осеняя себя крестом, дёрнула за рубаху Григория, они опустились перед иконой на колени. Понимая, что Гриша не будет целовать лик Богородицы, Евдокия поднесла икону к дочери, и та приложилась к ней устами.
- С Богом! - завершил церемонию прощания Григорий Фёдорович. Молодые встали с преклонённых колен, Маша осенила себя крестом, взяв чемоданы в руки, они вышли из дому, где на улице их уже ожидала совхозная машина, подрядившаяся подвезти супругов до железнодорожной станции.
15.
Н-ск встретил колючей майской погодой. Небо было серым, шёл дождь со снегом, дул сильный арктический ветер. Для северных широт стояла неплохая погода, но прибывшим с материка людям она казалась студёной. Вымотанные за неделю трудной дорогой, прибывшие просто валились с ног. Железная дорога до Красноярска не была утомительной, но пятидневное путешествие на теплоходе по холодному Енисею вымотало. Узкоколейка от Дудинки до Н-ска казалась бесконечной.
Всех прибывших разместили в бараках. Семейным отвели отдельные комнаты.
- Дома лето началось! Отсеялись уже! А тут словно ноябрь стоит! Неужто совсем солнца и тепла не будет? - с волнением и грустью в голосе сказала Маша.
- А ты видела, как город строится? Красавец! Может, и нам он родным станет, Маруся!
- Ой, не знаю! Давай располагаться будем да отдохнём малость. Завтра нас будут за рабочими местами закреплять. Гриш, боюсь я! Ведь дальше своего дома не была нигде! А ну как меня не возьмут никуда? Что делать будем?
- Возьмут! На стройку укладчицей пойдёшь! Мне так в письме писали.
- А ты куда работать пойдёшь, Гриша?
- Я на рудники пойду! Там самая высокая заработная плата!
- Гриш, а не боишься? Ведь там под землёй вечная мерзлота! Тяжело да и опасно для здоровья! А ну как болеть начнёшь!
- Что ты, Марусь! Работы не боюсь! И здоров, как бык! Всё будет хорошо!
- Герой! Прямо книги про тебя писать надо! Стахановец!
- Вот и наше новое жильё! Неуютно здесь! Дома лучше!
- Маруся, не тоскуй! Свыкнешься! Зато сами будем строить нашу жизнь!
16.
Север. Работа на стройке тяжёлая, грязная. Ветер обжигает лицо холодом. Леденящие сквозняки. Не думала Маша, что всё так безрадостно будет в этой новой её жизни. Придя домой в полученную комнату, бухалась на кровать и плакала от обиды за несбывшиеся мечты, за потерянные надежды. Гриша пытался успокоить её, но всё было напрасным. Навалившаяся на Марусю тоска не исчезала. Григория же всё устраивало. Привычка выживать в любых условиях, заложенная ещё в сиротском детстве, научила его не обращать внимания на неустроенность, на суровый климат, на тяжёлую работу. Он без конца тянул Марусю на какие-нибудь молодёжные вечеринки, рыбалку, походы на природу. Маша немного теплела, когда летним полярным днём окружающая город тундра зазеленела, и её украсилии незатейливые цветы, ягода, молодёжь весёлой ватагой вываливалась из машины и азартно набрасывалась на природные дары Севера. Но это была не степь, цветущая ранней весной красными маками и покрывающаяся летом розовыми кустами цветущей мальвы.
Тоска по дому, по горячему летнему солнцу, по ласковому и солнечному Алтаю точила её каждый день, каждый час и каждую минуточку. О том, чтобы забрать у брата Любашку, не могло быть и речи. Получить место в детских яслях было невозможно.
Через пару месяцев Маша поняла, что беременна. Пришлось оставить работу, которая была небезопасной для женщины. Писать об этом домой она не стала. Жизнь текла для Маруси совсем однообразная. Завывали северные ветра, наступившая полярная ночь давила и раздражала. Вся её жизнь ограничилась стенами комнаты в бараке. Спасали книги, которые она вновь читала целыми сутками, забывая о реальном времени, о том, день или ночь, о том, когда из забоя придёт домой Гриша. В комнате царил полный беспорядок, ужин готовил только Григорий, вернувшись со смены. Он пытался вразумить жену и вернуть её к действительной жизни, но всё было напрасным. Приближался срок рождения ребёнка.
Дома Любочка сделала первые шаги, произнесла слово: «Мама»! Мамой и папой для неё стали Варя и Савелий. Так они обрели ещё одну дочку. Старшие дети, приезжавшие на каникулы из города, были безмерно рады появлению в семье маленькой сестрёнки. Получив письмо от Маши, они узнали о рождении ещё одной дочки, Танюшки, в письме Маруся просила оставить Любочку в семье брата.
Приходившие от Маруси письма стали всё реже и реже, и через пару лет жизни на Севере их совсем не стало. Савелий с Варварой и старики смирились с тем, что девочка нашла новых родителей, а Маруся исчезла из их жизни, и неизвестно, что готовило ей грядущее будущее.
17.
Через год после рождения дочки, маша почувствовала, что вновь в положении. Смирившись с участью северной жизни, она была этому рада. Гриша каким-то образом добывал с материка необходимые ей фрукты, сухое молоко. Маруся пристрастилась к традиционным для севера лакомствам: халве, сгущёнке, шоколаду. Сладости стали маленькой радостью в зимние полярные ночи. Родившегося сына назвали Ванечкой. С рождением второго ребёнка жизнь для Маруси словно закончилась! Теперь даже на любимые книги времени не оставалось!
- Сплошная маета! - оставшись одна с детьми, рыдала она.
Комната не убиралась, обед не готовился. Григорий, переставший на этот счёт что-либо говорить жене, придя домой, «засучал рукава»: стирал детское бельё, мыл пол, варил обеды и ужины.
Время медленно, но ползло. Дети подрастали. Вот и Ванечка уже сделал первый шажок.
Оставался последний год работы Григория по контракту в Северном крае. Насупил полярный день, солнце предвещало начало короткого северного лета. Однажды вернувшись со смены домой, Гриша нашёл комнату пустой. Повсюду валялись разбросанные вещи детей и жены, немытая посуда водрузилась на столе огромной кучей, возле которой он увидел записку. Писала Маша: «Прости, больше не могу здесь жить! Уезжаю домой!».
Гнев, нахлынувший на Григория, сменился отчаянием! Он любил, любил свою непутёвую жену и ничего с этим сделать не мог. Однако остался всего один год работы по контракту!
- Дотяну! - решил Григорий!
18.
- Марусенька! Донюшка! – причитая, бросилась с объятиями Евдокия на нежданную гостью.
- Детки-то уже какие большенькие! Да смышлёные! Маруся, ты вернулась! - продолжала причитать она от радости.
- А мы, вишь, перебрались в дом Савелия! Мать совсем ослабела! Свой дом продали в совхоз - сдержанно заговорил Григорий Фёдорович.
- Теперь все вместе живём! Благо, дом Савелия большой! Всем места хватило - продолжал он, пока Евдокия раздевала детей.
- Баба, а это кто? - кинулась к Евдокии темноволосая и смуглая девочка четырёх лет.
- Это - тётя Маша! А это - твои сестрёнка с братиком! - растерянно со слезами проговорила Евдокия.
- А мама с папой скоро придут? - прячась за бабушку, вновь спросила любопытная девчушка.
- Любочка, Любочка, - я тётя Мария! - рассматривая девочку, произнесла Маруся, - Я - сестра твоего папы Савы!
Сердце её от этих слов разрывалось. Но она не решилась разрушить уклад жизни ребёнка, понимая, что Любаша не знает о том, кто её настоящая мать. Да разве можно что-то объяснить ребёнку!
- Пусть пока всё будет так, как есть! - решила про себя Маша.
Между тем, Любочка довольно быстро оглядела незнакомых детей, смело взяв их за руки, повела в свою комнату показывать гостям игрушки.
- Мама, как же все они похожи между собой! Все лицом, волосом в Гришку! Ни один на меня не похож!
- Да, Любочка - непоседа, ловкая и серьёзная девочка! Её всё интересует! Варвара не нарадуется ей! Ты уж не серчай, что родителями она их считает!
- За что же тут серчать? - гневно возразил Григорий Фёдорович, - бросили ребёнка и укатили чёрт знает куда! Серчать...!
- А благоверный твой тоже сюда приедет? - обратился он к дочери.
- Не знаю, я сама собралась и приехала. Неделю добирались! Дети измотались! Их бы помыть, накормить и спать уложить!
- Сейчас, сейчас! Баньку затоплю, а ты, мать, на стол детишкам накрывай давай! Неча слюни лить!
19.
Вечером пришли домой Савелий с Варварой. Семья стала огромной. Было принято решение, что Варя оставит работу и будет заниматься домом и семьёй.
Дни покатились безудержно. Забот у Савелия с Варварой добавилось! На плечи легла забота о стариках, сестре с малыми детьми.
- Мария! Давай устраивайся на работу! Толку с тебя дома никакого! Опять за книжки взялась! Даже о детях собственных голова не болит! Свалила всё на Варю! - расходился Савелий, наблюдая за беззаботной жизнью сестры.
- Упрекаешь хлебом, братец! Скукота тут у вас! Да и работы подходящей нет! - не отрываясь от чтения, парировала Маша.
- Не упрекаю! Работать надо! Куда ж ты без образования метишь? Работа тебя не устраивает! - с некоторым удивлением воскликнул Сава.
- В библиотеку, в контору, в магазин на худой конец! Устроишь?
- Везде образование нужно! Время нынче такое. Минимум средняя школа требуется, а у тебя семь классов всего! Может, хоть учиться в заочную школу пойдёшь? У меня учатся некоторые девчата.
- Учиться? С девчонками-малолетками? Нет, братец, это не для меня!
- Так что, дома сидеть будешь опять?
- Подумаю! - с раздражением ответила Мария.
Уже не в первый раз Сава затевал с ней подобный разговор. Она понимала, что сидение дома рано или поздно закончится. Гришка не писал. Она тоже молчала. Прошло полгода.
Поздней осенью Маруся засобиралась в областной центр в гости к двоюродной сестре Лидке. Они постоянно вели переписку. Лида звала Марусю на городское житие. Писала, что работу дворника ей нашла, и квартиру ей дадут служебную однокомнатную, но отдельную. Это известие окончательно убедило Машу в переезде. Она ничего об этом домашним не говорила. Собирая вещи Танюшки и Ванечки, она понимала, что сюда больше не вернётся.
20.
Григорий работал и считал деньки, оставшиеся до истечения срока контракта. Внешне ничего в его жизни не изменилось. То, что от него сбежала жена с детьми, особого интереса ни у кого не вызвало. Бежали многие, не выдержав трудностей и сурового климата Севера, оставались сильные. Он чаще стал посещать холостяцкие вечеринки, на одной из которых близко сошёлся с молодой женщиной, звали её Настей. Была она родом из Южного Казахстана, вспоминала свой тёплый и солнечный край, сады и виноградники. Жили они с матерью бедно, вот Настя и завербовалась, чтобы хоть как-то поправить финансовые дела семьи. Работала старательно и терпеливо на стройке бетонщицей. Сроки завершения контрактов у них с Гришей были одинаковы. Как-то незаметно они стали друзьями, а потом и больше.... Настя была отличной хозяйкой, несмотря на свой юный возраст, в комнате у Григория всё заблестело чистотой и уютом. Девушка знала о семейной трагедии Григория, видела его неподдельную тоску по детям. Сколько не писал он на Алтай жене, ответа не было.
Настя уговорила Гришу после завершения контрактной работы на Севере ехать к ней на Родину, в небольшой посёлок, находящийся на границе с Узбекистаном в ста километрах от Ташкента. Они строили совместные планы на будущее. Григорий решил съездить к Марусе, взять у неё развод и забрать себе детей. До истечения срока завершения контракта оставались считанные дни.
21.
Лидия встретила сестру радушно. Некрасивая и нестатная, в послевоенные годы она так и не смогла выйти замуж. Уехав в большой город после окончания сельской школы, устроилась на завод, сначала ученицей, потом работала самостоятельно и теперь уже выросла до мастера. Завод дал ей однокомнатную квартиру в заводском новом доме. Всё складывалось у неё неплохо, но суженого не было. Жизнь шла будто мимо. И тут Маруся с её неустроенностью внушила ей мысль о переезде в город сестры-красавицы с двумя маленькими детишками.
- Мы тебе тут такого жениха найдём! Что тебе Гришка! Черномазый и непутёвый! - писала она Марусе, - ты только приезжай, я всё устрою!
И Маруся вновь уехала из родительского дома, сбежала, ни с кем не простившись.
- Заходите, заходите, мои хорошие! – улыбаясь, бросилась Лидия целовать детей и Машу, снимая с них пальтишки.
Женщины и радовались встрече, и плакали от жалости друг к другу, время пролетело быстро, проговорили всю ночь.
Утром Маша вместе с Лидой пошли в контору жилищно-коммунального хозяйства, куда, по словам Лидии, готовы были принять на работу Марусю в качестве дворника.
- Входите, входите, красавицы! - раздался из-за двери мужской голос.
За небольшим столом сидел мужчина средних лет, довольно симпатичный и улыбчивый.
- О! Да вы и верно красавицы! - воскликнул он, без всякого стеснения уставившись на Машу и рассматривая её фигуру и лицо.
Маруся, почувствовав этот бесцеремонный взгляд, вспыхнула алым румянцем, что сделало её ещё более привлекательной.
После непродолжительного знакомства, где больше говорила Лидия, Маша выполнила все формальности, связанные с трудоустройством. Женщины, довольные тем, что всё так легко устроилось, отправились домой. Маше уже на следующий день надо было выходить на работу и въезжать в собственную квартиру.
- Марусь! У меня к тебе есть серьёзный разговор, - обратилась к ней Лида. - Слушай, тебе ведь тяжело с двумя малышами! Оставь у меня Танюшку! - с волнением посмотрела на Марусю Лида.
- Ты что, сестрица? Как оставь!- опешила Маша.
- А так! Детей у меня нет! Зарабатываю я хорошо, на заводе имею уважение! Ты только начинаешь жить! Двоих детей тебе не прокормить, Гришка тебя бросил, забудь про него! С одним ребёнком при твоей красоте тебя легко замуж возьмут! Ты видела, как на тебя уставился начальник ЖКО? Сразу видно, запал он с первого взгляда! А двое детей тебе мешать будут устраивать личную жизнь. Подумай, Марусь!
- Совсем ты меня смутила, Лидка! Может, ты и права. Но Танюшке уже три годочка! Она знает и меня, и Гришку. Всё время и так про отца спрашивает. Как же я могу её оставить у тебя?
- Господи! Так ведь она - ребёнок. Ей будет хорошо у меня. Если ты не будешь приходить, то забудет вас. Я для неё матерью стану. Ну как, сестричка? Согласна?
- Ну, давай попробуем на время! - неуверенно ответила Маша.
- Нет, сестра! Это надо решить раз и навсегда! Напишешь мне отказную от Танюшки, а я удочерю её. Только так, дорогая.
- Боюсь я! А как Гришке потом объяснять буду?
- Да сколько тебе говорить, забудь ты про своего Гришку! Нет его! У тебя новая жизнь! С твоей красотой у тебя здесь женихи покруче твоего ненаглядного будут! Выбирать ещё будешь!
- Ну ладно, что ж! Пусть так и будет, - не придя в себя от неожиданности, пролепетала Маруся.
- Вот и молодец! Завтра же всё и порешим! Только ты к нам после этого ни ногой! Я к тебе сама буду частенько наведываться и про Танюшку всё буду рассказывать. Ванечку поднимай!
День завершился. Новый день страшил Марусю своей неизвестностью.
22.
Проворочавшись целую ночь, раздумывая обо всём случившимся, с измученным лицом утром Маша, взяв за руку Ваню и собрав свой небольшой скарб, перешла на новую квартиру.
Организация помогла с местом в яслях. Всё складывалось, казалось, как нельзя лучше. Работа оказалась неутомительной и несложной, гораздо легче, чем была на Севере. Маша обрела в себе уверенность.
- Сестра, новоселье надобно отметить и начало трудовой жизни! - обратилась к Марии Лида через несколько дней после вселения её в новое жильё! Решили это сделать в первый же выходной.
К намеченному воскресенью у Маши всё было готово. Но каково было её удивление, когда вместе с Лидой к ней в квартиру ввалился её начальник Пётр Михайлович.
- Ты не возражаешь против гостя! Сестрица! Он не с пустыми руками к тебе! Закуски и выпивки приволок кучу! Принимай гостей, хозяйка!
- Да, конечно, я буду рада! – пролепетала, растерявшись, Мария.
- Зови меня просто Петя! - протягивая ей руку и глядя прямо в глаза, улыбаясь, предложил Пётр Михайлович.
- Ой, а выпивки сколько! Кто ж всё это выпьет?
- А мы и выпьем! - весело улыбаясь, ответил Пётр.
- Да много ведь!
- Да и нас немало.
Маруся слабо что помнила. Были бесконечные тосты, поздравления и пожелания. Были горячие руки Петра и поцелуи. Неизвестно, когда исчезла Лидия, и они остались вдвоём. Что-то лопотал Ванечка, дёргая её за подол. Всё как в тумане!
Очнувшись утром в постели с Петром, Мария пришла в отчаяние.
- Что ты хотела, малышка? Ты думаешь, что просто так тебя на работу взяли, мальчишку в ясли устроили и квартиру дали? Да мне Лидка все уши прожужжала о тебе. Я велел ей фотку твою показать, приглянулась ты мне. Вот и подготовил почву.... На работу взял, ну и всё прочее....
- Так это всё Лида!
- А что плохого она сделала? Дурёха! Не приглянулся я что ли тебе? Так все бабёнки клеятся, особенно одинокие. А ты ничего, свеженькая, деревенская, ядрёная! – посмеиваясь, говорил Пётр. - Всё нормалёк, Маруся! Полюбимся, пока молодые!
- Петя, у тебя, поди, жена есть, дети?
- А как же, всё, как полагается!
- А я как же?
- А ты мне люба! Марусенька, цветочек мой!
Пётр обнял и притянул к себе Машу.
- Петя, мне на работу надо собираться!
- Не бойсь! За опоздание не выгоню. Давай на свежачка водчёнки глотнём, а то голова трещит! Хорошо мы вчера гульнули! А говорила, что не пьёшь! Однако раскушала, красавица моя! Да кто ж от неё откажется, особенно если дармовая!
Голова, действительно, раскалывалась, тело словно ломало. Маша выпила из протянутого Петром стакана. Всё как-то легче и веселее стало. Она с настроением оделась в рабочую одежду, разбудила спящего на диванчике Ваню, собрала его в ясли, и все вышли из квартиры.
- Что, красавица, вечерком наведаюсь к тебе?
- Даже не знаю, Петя! А семья твоя как же?
- А это - не твоё дело!
Вечером Пётр пришёл опять с гостевой бутылочкой. И всё пошло, как во сне.... Маруся понимала, что жизнь начала плохо, но Пётр, когда она была неласкова с ним, угрожал, что уволит её. Всё закрутилось, завертелось, как и началось.
23.
- Маруся что-то загостилась у Лидки? Кабы чего не случилось, Гриша? - забеспокоилась Евдокия Тимофеевна после месячного отсутствия дочери и внуков.
- Думаю, она навовсе уехала! Я так сразу подумал. Посмотри, ведь она всю одежонку ребячью забрала. А зачем ей это делать, если только собралась погостить?
- Что ж сразу об этом не сказал? Я даже внимания не обратила?
- Что тут говорить! Всё едино, не удержишь! Сорвалась девка, теперь уж трудно её на место вернуть. Гришке надобно отписать о том, что Машка в город подалась. Завтра и напишу.
Евдокия Тимофеевна поделилась своим открытием со снохой.
- Да уж мы давно так с Савелием думаем. Сбежала из дому Маруся! Григория надо вызывать! Пущай разберутся между собой!
- Отец сегодня обещался отписать письмо.
Через пару недель старики получили ответ.
Гриша писал, что сошёлся с хорошей женщиной и намерен с ней поехать в Южный Казахстан, откуда она родом. После того, как устроится там, приедет к ним, будет просить развод у Марии и намерен забрать всех детей.
Евдокия безутешно плакала. Старость ли это сказалась или отчаяние, только слёзы у неё катились по щекам постоянно. Она даже этого не замечала. Пожилая женщина резко сдала, похудела, стала молчаливой. Однажды, оставшись дома наедине с Варей, поделилась с ней своими мыслями о приближающейся кончине.
- Что Вы, мама! Не надо так думать. Всё образуется. Вот приедет Григорий, Маруся домой вернётся, и всё наладится. Мы уж больше никуда их не отпустим. Сначала у нас поживут, а там и сами отстроятся, - утешала её Варя.
- Нет, Варварушка, должно, не увижу я больше своей доченьки! - тихонечко вздыхая, промолвила Евдокия.
И словно приготовилась она к смерти. Замолчала, всё больше прилегала на кровать, которая и не заправлялась даже. Григорий Фёдорович ничего не мог сделать с ней. Он тоже осунулся и загрустил. Так, почти в молчании, старики потухали, искорка жизни, казалось, вот-вот погаснет.
Савелий с Варварой сетовали на Марию, которая, по их разуменью, и была виновницей того, что происходило со стариками.
24.
Марусино разгулье продолжалось недолго, жена Петра написала письмо на его работу. Пётр тут же уволил Марусю и велел освободить служебное жильё. Идти было некуда. Лидия её ни в какую не пускала к себе из-за Танюшки, которой, со слов Лиды, жилось у неё хорошо. Пришлось возвращаться домой.
Стояла зима. У Маруси не было ни копейки денег. Всё ушло на какие-то удержания после её увольнения. Лидия купила ей билеты на автобус и проводила на автовокзал. Теперь Маша ехала, прижав к себе трёхгодовалого Ванечку. Она даже не думала о том, что скажет своим старикам, Савелию. Ей было настолько всё глубоко безразлично. Прошёл почти год с тех пор, как она сбежала от Гриши. Жизнь резко изменилась. Домой она не писала и Лидии, которая не единожды получала от стариков письма, отвечать на них запретила. Она вдруг вспомнила про старшую дочь, Любочку. Ведь она уже должна учиться в первом классе.
- Это хорошо, что она осталась у няньки. Они с Савелием будут ей хорошими родителями, не то, что я, - рассуждала Маша. - Хорошо, что Танюшку удочерила Лидия. Она - женщина серьёзная, уважаемая всеми, не то, что я.
И получалось, что плохая она со всех сторон, куда не посмотри. Остался у неё только сыночек. При этой мысли Маруся горячо обняла мальчика и прижала спящего ребёнка к своему телу.
- Одна-единственная кровинка осталась! Ванечка!
Так, прислушиваясь к собственным рассуждениям, жалея себя, подъехала она к своему селу. Шесть часов пути были позади. Маша разбудила ребёнка, выйдя из автобуса, взяла его вновь на руки, в другую руку подхватила тяжёлый чемодан.
Дома не ждали. Маруся громко причитала, узнав о смерти Евдокии Тимофеевны. Да и отца нашла неузнаваемо постаревшим. И только Любочка радовалась нежданным гостям, особенно ей понравился маленький мальчик, которому она тот час показала свой школьный портфель и все школьные принадлежности. Девочка называла Варвару с Савелием матерью и отцом. Маша назвалась тётей.
Мария рассказала о своей жизни в городе всё без утайки.
Савелий молчал. Ему и жаль было сестру, и злость на неё же кипела.
- Где же дочка твоя?
- Её Лида удочерила!
- Как так удочерила? При живой матери? Ах, ты и подлючка! Всех детей поразбросала со своим цыганом! Больше ни шагу из дома не сделаешь! Поняла? И на работу завтра же устрою! Прынцесса драная!
Маша молчала. Ей было безразлично: где она будет, что с ней будет?
25.
Прошла сибирская зима. Вновь зашелестела листва на приодевшихся деревьях, и ласковое заблестело солнышко в синем и бездонном небе. Душа как-то отошла, видно отдохнула. После всех городских приключений и сурового Севера в родном селе Маша ожила. Она старалась больше времени проводить с отцом, который при всей его суровости, видно, простил свою непутёвую дочь. Любашка училась в школе и радовала всех своими успехами. Маруся по-прежнему называлась тётей. Она видела, как по-матерински к ней относилась Варя, её взрослые дети, и понимала, что нельзя вносить сумятицу в жизнь старшей дочери.
С работой не ладилось. Мария по-прежнему была дома, хотя Варвара давно занималась домашним хозяйством, в чём немалую помощь ей оказывал Григорий Фёдорович. Маруся целыми днями слонялась из угла в угол, не зная, чем заняться. Ей казалось, что всем она мешает и везде она лишняя. Книги читать стеснялась. Осталась одна радость - дети. С ними она целыми днями занималась, играла, водила их на реку купаться, смотреть совхозные поля. Но её ничто не радовало. Чувство неопределённости и временности не давало покоя. Писем от Григория не было, да и она ему не писала, узнав от отца о намерениях мужа развестись с ней.
Вскоре Маруся получила письмо от Лидии, о котором она никому не сказала. Сестра вновь звала её в город. Она писала, что нашла ей работу вахтёра в заводском общежитии, в качестве жилья обещают предоставить комнату. Лидия советовала взять с собой старшую дочь, так как с детским садиком пару месяцев придётся подождать. Маша всё раздумывала над предложением сестры. Начался август, надо было принимать решение, пока Любочка ещё на каникулах и могла посидеть с Ваней. Как уже единожды было, она вновь сбежала с детьми в город. Пришлось поуговаривать Любочку, обещая ей карусели, кино и другие городские развлечения. Маша пообещала девочке вернуться через две недели и очень просила её ничего не говорить родителям, которые уж точно тогда никого не пустят из дому.
26.
Лидия встретила Марию с детьми на автовокзале и сразу проводила их в общежитие. Комендант, мужчина средних лет и невысокого роста, но довольно приятный и разговорчивый, удивился, когда молодая женщина назвалась Марианной.
- Красивое имя. Не припомню среди наших девчат и женщин такого имени, - выразил он своё удивление.
Лидия смолчала.
- Правильно, что так назвалась. Сразу обратят на тебя внимание. Найдётся тебе здесь и жених! Вон их сколько здесь, неженатых да холостых, проживает!
- Да что ты мне всё женихов ищешь? Будет уже! Находился один! - Маша явно намекала на её трудоустройство в дворники.
- Ладно, ладно, время покажет! - не желая ворошить пережитое, ответила Лидия.
Комната была большой и светлой. Возле окна стояли две кровати с прикроватными тумбочками, в углу разместился плательный шкаф с зеркалом, возле дверей находился кухонный столик и пара стульев.
- Уютная комната! - оценила новое жилище Маруся.
Любочка быстро разложила в шкаф все вещи, удивляясь, что тётя взяла с собой не только летние платья, но и всю зимнюю одежду. Она радостно суетилась и забыла спросить у Маруси о своих и Ванечкиных зимних вещах.
- Вы тут устраивайтесь, я побежала, мне Ванюшку из садика забирать пора, - прикрыв за собой дверь, она ушла.
Маша долго объясняла Любочке, что в парк на аттракционы они пойдут только в воскресенье, когда у неё будет выходной, а пока Люба должна посидеть дома с Ванечкой. Девочка немного расстроилась, но увидев, что Ваня листает новые книжки с большими картинками, взялась ему их читать.
27.
На сей раз всем было ясно, куда могла деваться Мария с детьми.
- Сава, надо ехать за ней! Ведь Любочке скоро в школу идти! О чём только она думает? - не сдерживая своего раздражения, кричала Варвара.
- Да что же это за порода такая! Никак уняться не может! - вторил ей Савелий, - в ближайший выходной и поедем, заберём детей!
- Сава, а где искать-то её будем? - растерялась Варя.
- Лидка скажет! Это всё она Маруську подбивает! Через неё, дурру, жениха себе хочет найти! А той и невдомёк! Вот дура безмозглая! Подлючка драная! - разошёлся Савелий.
В ближайшее воскресенье они поехали в город. Лидкин дом находился недалеко от вокзала, они без труда нашли его. Лидия была дома.
- Савелий, братец, проходите, проходите! А мы тут с дочкой собираемся в магазин. Танюшка нынче в первый класс пойдёт!
Сава и Варя впервые видели среднюю дочку Марии. Сходство с Любашей поразило их.
- Господи, да как же они похожи! - от неожиданности вскрикнула Варя.
Лида быстро собрала девочку и сказала, чтобы она ждала её на улице.
- Что случилось, Савелий? - со страхом в голосе спросила она, прекрасно понимая причину визита к ней.
- Сказывай, где Маруська?
- А мне почём знать?
- Не виляй хвостом! Сказывай, пока за кудри тебя не взял, как следует!
Лицо его стало красным. Варя заволновалась за мужа.
- Тише, Савелий, тише!
Лидка явно испугалась, ей казалось, что мужчина на неё набросится. Вся дрожа, она подошла к столу и написала адрес общежития.
28.
- Во, вот это здание! - радостно и с нетерпением вскрикнула Варя.
- Вижу, вижу! Пойдём!
- Скажите пожалуйста, здесь должна работать вахтёром Мария, где можно её найти? - обратился он к пожилой женщине-вахтёру.
- Да нет у нас такой! - удивилась она.
- Не может такого быть? Должна работать у вас здесь! Недавно устроилась на работу. Светлая такая, с длинной косой, высокого роста! - продолжал спрашивать Савелий.
- А, да это Марианна! Есть такая, есть! Живёт на втором этаже. Гости у неё сейчас..... А Вы кто ей будете? - намекая на что-то, пристально вглядываясь в посетителей, в свою очередь спросила дежурная вахтёрша.
- Брат я ей!
- Ах, брат! Тогда проходите! Посмотрите, как весело устроилась жить Ваша сестрица!
Варя и Савелий заспешили на второй этаж. Поднявшись на указанный этаж, они сразу услышали громкие нетрезвые окрики, споры нескольких мужчин и Марусин визгливый голос, который что-то возражал спорящим. Распахнув незапертую дверь, на Савелия и Варвару пахнуло спиртным, куревом, несвежестью застолья, которое, видимо, продолжалось уже не первый день. Двое мужчин были совершенно пьяны. Они о чём-то спорили и уже были готовы кулаками решить конфликт. Тут же в одной нательной рубахе суетилась Маруся!
Люба и Ванечка тихо, как затравленные зверьки, сидели на кровати и со страхом смотрели на происходящее.
- Ах, Марианна, значит! Ты, подлючка, пьянь тут с кавалерами разводишь! - вне себя от ярости закричал Савелий.
Он подбежал к сестре, схватил её за косу и стал, мотая из стороны в сторону, трясти её изо всех сил!
- Братец! Братец! - только и могла выкрикнуть Мария.
Пьяные мужички похватали свои вещички и бросились вон из комнаты.
Варя всем телом повисла на руках Савелия. Пользуясь тем, что рука его ослабела, Маруся вырвалась и прижалась к стене.
- Братец! Братец! Пожалей - продолжала она кричать.
- Сава, не пугай детей! - закричала Варя.
Мужчина перевёл взгляд на кровать, где беззвучно, прижавшись друг к другу, сидели напуганные дети.
- Убью подлюку! Быстро давай вещи детей! Сама можешь не приезжать и детей не искать! Нет их больше у тебя! Поняла? - опуская руки и приходя в себя, громко продолжал кричать Савелий, обращаясь к сестре.
- Сейчас, сейчас, братец! Я всё поняла, всё поняла! Сейчас соберу их.
Она судорожно схватила сумку и стала толкать в неё детские вещи.
И тут Любочка, разразившись громким рёвом, кинулась с криком к Варе:
- Мамочка, папочка! Заберите меня от тёти Маши! Я домой хочу! Она мне говорила, что это она моя мама! Что это будет наш дом! Я ей не верю! Поедемте быстрее отсюда!
Глядя на неё, заплакал и Ваня.
Савелий выдернул из рук Маши сумку, толкнул её в угол комнаты.
- Подлюка ты, Маруська! Нет в тебе ничего святого! Знай, что отныне нет у тебя семьи! Нет родителя, детей, брата! Живи, как хочешь! Паскудница!
Варя между тем схватила в охапку детей, которые ещё продолжали реветь. Взяв их за руки, быстро направилась с ними из здания на улицу. Савелий вскоре вышел за ней. На выходе он наслушался от вахтёрши, которая громко и бесстыдно кричала ему, фронтовику, вослед, какая гулящая у него сестра! Какая бессовестная и загульная! Он, не останавливаясь, выскочил на улицу, где его ждала Варвара с успокоившимися детьми. Ближайшим автобусом они вернулись домой.
29.
Постепенно всё утихомирилось. Григорию Фёдоровичу они ничего не стали рассказывать. Да он и сам всё понял. Пришла осень. Любочка пошла во второй класс. Глядя на неё, Ваня стал называть Варю и Савелия мамой и папой. Всё время с ним нянчился Григорий Фёдорович, привязавшись к черноглазому мальчику, похожему на Любочку.
Однажды октябрьским дождливым вечером к ним в дом пришёл Григорий. Дети к тому времени уже спали. Семья встретила его в полной растерянности. Варвара, накрывая стол гостю, всё спрашивала о его жизни в Казахстане.
- Всё хорошо!
- Как жена твоя, или как назвать-то её?
- Да, жена. Вот приехал за разводом с моей бывшей, да детей заберу, всех троих.
- Как заберёшь? И Любашу?
- Да, Варя, ведь я её отец! Всех заберу!
- Но ведь для Любочки мы - её родители! Только недавно ребёнок пережил стресс из-за Маруськи, а теперь ты!
Разговор прекратился. Все сели за стол. Ел, правда, один Гриша, все остальные просто тихо сидели. Каждый чего-то ожидал от этой встречи. Савелий и Григорий Фёдорович надеялись, что Гриша встретится с Марусей, и, может быть, семья воссоединится вновь. Варвара разволновалась, услышав про намерения Григория относительно девочки. Сердце её зашлось от волнения и заныло. Она понимала, что по закону Гриша действительно её отец, но по-человечески разобраться, то где был этот отец девять лет? Гриша понимал, как тяжело будет Варваре с Савелием расстаться с Любочкой. И как ей, дочке, объяснить всё произошедшее с ней? С ними?
- Гриша, - продолжил разговор Сава, - а Танюшку Лидия забрала себе и документы на неё сладила, мать она ей теперь. Уж не знаю, каким образом это ей удалось, но забрать девочку у неё ты не сможешь.
- Вот кукушка! Ну, Маруська! Всех детей пораздавала!
- А не ты ли просил нас с Савелием взять на время Любочку у вас с Марусей? - напомнила ему Варя,- и девять лет тебя не было, а сейчас права на ребёнка предъявляешь!
- Ты прости меня, Варя! И пойми, что всё это время я не забывал о ней! И вину свою с себя не снимаю. Но ты сама подумай, вы с Савелием уже в возрасте, а девочке расти ещё и расти, образование получить надо.... Вы уж отпустите её со мной. Она к вам приезжать будет и родителями по-прежнему считать.
- Так не бывает: два папы и две мамы!- воскликнула Варвара.
- А у нас будет. И вы к нам приезжать будете в любое время. Настя у меня хорошая! Детей любит. У нас ведь сынишка родился. Толиком назвали. Так что одна дочка и два сынка будет!
- Как детям-то всё объяснить? Ванечка ещё маленький, с ним проще. Но Любашка как? После приключения с её матерью совсем девчонку напугаем! Она в школе учится, занятия идут, - продолжала Варя сопротивляться намерениям Гриши.
И тут включился в разговор старик. Григорию Фёдоровичу уже шёл девятый десяток.
- Варя, мы без твоей помощи не вырастили бы Маруську, старыми родителями уже были. Теперь и вы с Савелием немолодые. Пусть забирает детей. А вам никто не будет препятствовать видеться, заботиться о детях. На том и порешили.
Всю ночь проплакала Варвара, но понимала, что старик прав.
Утром следующего дня, после объяснения с девочкой, Григорий с детьми уехал.
30.
Прошли годы. Варя часто ездила к Грише в Казахстан, да и Любочка приезжала каждый год, когда училась в школе, потом в институте. Она по-прежнему называла уже постаревших Варвару с Савелием мамой и папой. У неё появилась своя семья, приезжала она к своим приёмным родителям с мужем и детьми.
Быстро летело время. О Марии ничего не было слышно, как в воду канула, да и искать её никто не стал. Отец, Григорий Фёдорович, давно ушёл из жизни, все забыли про непутёвую его дочь.
Но однажды осенью в дом Савелия и Варвары приехала Маруся. Вид у неё был болезненный. Была она бледная и очень худая, узнать её было невозможно.
- Что, сестрица, вспомнила про родню? - неприветливо обратился к гостье Савелий.
Варвара остановила его, пригласив гостью к столу повечерять.
- Маруся, здорова ли ты? - глядя на неё спросила Варвара, после того, как посидели за столом, и Савелий ушёл спать.
- Нянька, я приехала проститься с тобой и поблагодарить за дочь, за детей. Прав был Савелий! Подлючка я! Всех детей поразбросала! Нянька, спасибо, что матерью дочке моей, Любочке, стала! Знаю, что всё у неё хорошо. Я письмо прощальное Грише, мужу своему, написала. Он мне тоже отписал про детей моих.
- Да что с тобой, Мария? - испугалась Варвара. - Ты так говоришь, будто завтра умрёшь!
- Да, нянька, помру я скоро! Побил меня тут один, да видно, что-то оборвалась во мне какая-то ниточка. Кровью исхожу. Ну, да ладно обо мне. Я повиниться перед тобой приехала, грехи свои отпустить. Ты ведь мне как мать, как старшая сестра и мать детей моих. Прости ты меня, подлую! Стариков своих сгубила, знаю! Мужа бросила! Детей бросила! Дом отчий бросила! Всё для себя получше жить хотелось. Ну, вот и конец мой подходит! Завтра уеду и больше не свидимся! Прощай, нянька Варя! Вспоминайте иногда меня!
Лицо Марии было грустным, но она не проронила ни слезинки. Давно, видно, решила сделать это, готовилась к шагу, настраивая себя. Как ни уговаривала её Варвара остаться и обратиться к врачам, но Мария рано утром уехала, дав слово, что пойдёт в больницу. Куда она и обратилась по приезду в город. Но было поздно... Через пару дней она тихо умерла. О её смерти сообщили Савелию, который и схоронил дождливой осенью свою непутёвую единственную сестру.