Мы жили в самом центре города Благовещенска, потому что за углом был базар - место шумное и веселое. Мы - это бабушка, дедушка, мама, папа и трое нас - я, моя старшая сестра и младший брат.
Базар был тихим и почти пустым в обыденные дни. Другое дело - воскресение. Базарный день. На базаре можно было все продать и все купить. Однажды дедушка купил там очень коротконогого поросенка. Если ему попадалась преграда, он кричал пронзительно. Нужно было поднять его и переставить на новое место. А когда он стал подрастать, делать это было очень трудно. Я его просто подталкивала вперед, и он перекатывался через преграду. Зато в полцены был куплен. И дедушку это радовало.
-Ничего, ничего! - говорил он мне, когда я пачкалась в хлеву, - отмоешься, простираешь одежонку, зато в полцены куплен.
И кличку дали поросенку такую же - Полцены.
Рядом с нами в двух кварталах была прекрасная городская баня. Она обеспечивалась водой не из городского водопровода, а из собственной скважины. И вода в ней была такой удивительно мягкой и чистой, что помыться в такой бане было настоящим праздником.
Сама баня была двухэтажной. На первом этаже были два общих отделения - мужское и женское - за умеренную плату, а на втором этаже были номера. Не знаете что такое номер в бане? Представьте себе ванную комнату, но раза в четыре больше вашей и рядом с ней пристройте комнату с широкой скамейкой для отдыха, с огромным зеркалом, с удобными крючками для одежды.
Номер с ванной стоил дорого. Нам он был недоступен. Мы мылись в общем отделении. Но иногда, когда народу в бане было очень много, мама договаривалась со своей знакомой банщицей, и она за отдельную плату прямо ей самой тайно пускала нас помыться в номер, который не был выкуплен. И тогда мы поднимались на второй этаж, где стояли диваны под белыми чехлами, в кадушке росла большая пальма, а на противоположной стене длинного коридора висел большой портрет Сталина. Кто-то посчитал удобным разместить портрет вождя в таком месте.
Самым замечательным в номере было то, что можно было нам, ребятишкам, поплавать в шикарной огромной ванне. Даже в середине зимы.
В ванной комнате стояла широкая скамья, а на ней- шайки. Почему то так назывались круглые легкие тазы металлические с двумя ручками по бокам. Шайки. Странное название.
В начале мама мыла нас жесткой мочалкой с хозяйственным мылом. На туалетное денег не было. Я закрывала глаза, но все равно оно попадало, жгло и пекло и было настоящим спасением окунуться в чистую воду в ванне.
Когда истекало наше время, банщица тарабанила в нашу дверь. Номера заказывались по времени. С утра приходили желающие и покупали талончик, на котором значилось время, отведенное им. Они приходили, а номер был еще занят. Потому что мама моя ничего не умела делать быстро. Она была человеком добросовестным и медлительным. Наспех вытирались мы, надевали верхнюю одежонку и выходили в коридор и там уже нам мама помогала надеть наши курточки, валенки, шапки и рукавицы. А мне она всегда повязывала голову платком теплым и колючим по старушечьи. А мне хоть и было всего четыре годика, но в моде я уже кое-что понимала и настойчиво требовала, чтобы платок мне повязывали домиком.
Запомнился мне на всю жизнь случай, который был связан с посещением бани. Не мной, а моими родственниками.
Стояло лето. Оно было жарким. Был воскресный день. К нам собрались все наши родственники. И молодым нашим мамам пришло в голову сходить вечером в баню. Ополоснуться, как они сказали.
Тетя Шура, вторая тетя Шура, третья тетя Шура и моя мама с редким именем Руфина - вот такая компания собралась. Почему папины братья выбирали жен с именем Александра? Не сговариваясь. Непонятно.
Нам не было дела до взрослых. Мы до темноты играли с двоюродными братьями и сестрами в казаки-разбойники, в пекаря, в выжигалки, в краски, в догонялки. Мы только видели, как все наши мамы без нас отправились в баньку.
И тут вдруг братьям - разбойникам пришло в голову пугануть своих любимых как следует. Заводилой в этом деле был Григорий. Ему в ту пору было уже тридцать девять лет. Не мальчик ведь. Все войну прошел. Изранен был весь. И мой отец имел ранение на войне. И дядя Вася воевал и был под пулями. А дяде Сереже досталось больше всех. Он носил осколок в животе от немецкого снаряда и страшно мучился от повторяющихся приступов. Только через много лет ему сделали операцию и вынули осколок.
А носились эти взрослые братья по двору нашему, как ошалевшие. На огороде была изъята небольшая (не наросла еще) тыква, в ней были проделаны отверстия, внутрь вставили свечку, прикрыли кружком фанерным. Из палок братья очень быстро соорудили крестовину, обмотали белой простыней.
Дядя Гриша залез на высокий тополь, чтобы доложить о приближении жен. Известить он должен был братьев свистом. Эти бывшие фронтовики действовали дружно, четко, браво. Лица у них были довольные. Они затевали дело.
И вот оно - разбойничий свист услышан был во всей округе. Так свистели только соловей-разбойник из сказки и дядя Гриша. Все. Больше никто так свистеть не умел. Все уже было во дворе в состоянии повышенной готовности. Свечка на месте, коробок спичек - на скамейке, чучело страшное в руках отца. Василий зажег свечку. Солнце село совсем недавно. Летом ночи короткие. На улице был еще полумрак, НО фактор внезапности!
Женщины уже приближались к калитке, когда распахнулись ворота, и из них с воплями выскочило чучело белое с горящими глазами. Наши мамочки бросились наутек. Так резво, что мужья едва их догнали.
-Да не пугайтесь, да это же мы, постойте, не бегите.
Самой шустрой оказалась самая молодая мама - жена дяди Васи. Он догнал её за углом нашей улицы.
Рассмеялись женщины не сразу. Вначале у них появилось желание вполне справедливое - побить своих расшалившихся мужчин. Но потом они чуть поостыли, да и силы были неравные. Исход сражения был известен заранее. И мой отец и его братья не отличались высоким ростом. Коренастые они были мужчины. Но какие сильные и широкоплечие! Мой отец до войны работал молотобойцев в кузнице. И в рукопашном бою ему не было равных. Я была уже юной комсомолкой, когда нечаянно подслушала их разговор о женщинах. Вот эти вот воины - освободители вдруг заговорили об европейских женщинах. Со знанием дела они говорили, чем мадьярка отличается от чешки или польки. Чешек они все дружно порицали, как женщин суховатых, венгерок хвалили. Но дядя Сережа сказал, что лучше наших русских женщин, нет на свете никого.
А я ведь всегда вредной была. Нет чтобы промолчать. Так нет, вышла я в круг света.
-Ах, Вы! А еще - воины освободители! А вы вон кто! Насильники проклятые.
Я топнула ногой.
-Стоять! Смирно! А ну, утихни! Посмотри на нас внимательно. Мы что, уроды какие-то?
-Нет, не уроды - пробормотала я.
Моя прабабушка, и бабушка моего отца и его братьев была настоящей персиянкой. Она была очень бедной офеней - мелкой торговкой. И она возила товары из Турции и продавала на рынке. Этим и жила. Да присмотрел молодой хлопец её и позвал в жены. Она пошла. А потом вместе с ним переселилась на Дальний Восток. Только Дядя Вася был голубоглазым и светловолосым. Мой отец и остальные его братья были темноволосыми, кареглазыми мужчинами. Восточная кровь делала их просто неотразимыми. Орлиный взгляд, прямой нос, волнистые волосы шапкой темной обрамлявшие лица, скуластый подбородок делали их похожими друг на друга.
Если еще добавить к моему рассказу, что они были людьми музыкальными и вместе составляли небольшой оркестр: дядя Вася играл на гармошке, мой отец прекрасно играл на балалайке, дядя Сережа отбивал ритм деревянными ложками, дядя Гриша художественно свистел. А уж если они выходили плясать, выкрикивая - ходи печка, ходи дом, ходи улица кругом - никто не мог усидеть на месте.
-Так вот, не делай поспешных выводов. Нам так давали. Уговаривали мы дам. Очаровывали их. Поняла?
Я кивнула. Мне шел шестнадцатый год и про такие отношения я знала кое что чисто теоретически.
После своего запугивания дорогих жен, братья чувствовали себя виноватыми. Дядя Гриша спустился с тополя и обнимал свою Шурочку.
-Шуренок, Шуренок, да я и подумать не мог, что ты так испугаешься. Прости. Грех попутал.
Тщательный расспрос, а чья это была идея, результатов не дал. Эти красавцы удалые честно смотрели в глаза своим женам и заверяли всех, что эта светлая идея пришла им всем в голову одновременно. Братья ведь. Они своих не выдавали. Несли ответственность коллективно.
Когда я вспоминаю свое послевоенное детство, то часто в памяти моей появляется вот именно эта картина - тихая улочка деревянных домов, ряд огромных тополей вдоль дороги, теплый летний вечер, мальчишеская проказа моего отца и его братьев, их громкий смех, а потом повинные головы.
-Прости, Руфинка, - голос отца. Виноватый голос.
-Да уж давно простила. Да и за что тут в обиде быть? Шутка, она и есть шутка.
Давно уже нет нашего дома. Сгорел при пожаре. Стоят теперь здесь одинаковые хрущевки. Живут чужие люди. И только в памяти моей я прихожу сюда. За теплыми воспоминаниями.
Тихая улочка детства,
Дай твоим светом погреться.
Я забыла в разлуке с тобой,
Как ДАВНО я была молодой.
Но с Амура шальной ветерок
Не уронит листву на порог.
И сквозь время никак не позвать
Тех, кого мне пришлось потерять.
И пусть вспомнят твои тополя,
Как гуляла ребенком здесь я.