Моему доброму товарищу, который утверждал, что именно его художник Перов нарисовал в "Охотники на привале" за "магар", посвящаю.
Толик Скоробов - это который возбудил в моей жене «цыганский зуд», в результате которого она и я оказались не просто в Рыкове на благословенном Дону у Старочеркасской станицы, но и купили там казачий курень на крохотном кусочке земли. То и стало нашей дачей, близкой сердцу и по сей день.
Скоробова мало кто знал по родовой фамилии, а по кликухе «Огурцов» знали все, даже каждая собака в хуторе Рыков.
Он любил «квасить», то есть пить надурняк самогонку со всеми кто бы его не угощал, от чего ум его изощрялся и Толян выдавал такие «перлы» из своей жизни от которых у его собутылтников пучило живот от смеха. Фантазируя, Огурцов сильно потел, поэтому ходил по хутору с тряпочкой на шее, и постоянно этой тряпочкой вытирал лицо, уши и саму шею. Именно за эту особенность рыковчане прилепили Толяну кликуху «Потничка».
По соседству с дачкой «Огурцова-Потнички» жил Сашка Сироткин по кличке «Дзендзель». Они не просто сдружились по-соседски, но и снюхались на почве самогонки. Любили они ходить к Кольке по кличке «Бес», жившего у самого берега Тихого Дона. Там под купами верб «квасили» втроём, если к ним не прибивался ещё кто-либо из любителей «поквасить на природе».
Как-то компашка сгуртовалась. «Поляну» накрыли по случаю удачного браконерского улова и Дня Военноморского флота. Огурцов не был браконером и взнос в «поляну» не вносил. Его поили из чувства солидарности к любителям выпить и потрепаться. А тут ещё и День Военно-морского Флота.
- Толян, ты бы траванул о службе на флоте,- просят его товарищи по «поляне» .
И Толяна понесло:
- Когда я был курсантом военно-морского училища имени графа Коцебу, довелось мне побыть в морском дальнем плаванье на учебном парусном корабле «Товарищ». Шли мы, шли и до самого краю земли дошли.
- Огурец, ты ещё до краёв не набрался, а уже о крае земли звездишь! - говорит «Бес» и наливает ему стакан самогоночки.
- Сам пить не буду по случаю Дня Моряков. Только с товарищами, - заявляет Толян. Дружно налили. Остаканились бывшие моряки и прочие воины сухопутных войск. Толик куснул хвост донского рыбца, и продолжил:
- Так вот, дошли мы до угла, где земля в небо упиралась, мачтой в небо ткнулись и дыру пропороли. Я на мачту, а с мачты на небо белкой запрыгнул. А там, ну, как на всяком чердаке, хламу разного навалено кучами: старые месяцА, звёзды ломанные, молнии ржавые, громы кучей навалены, грозовые тучи всякие. Решил я месяц себе на память взять. Выбрал который не очень мухами засижен. Прицепил на себя, как раз во всё пузо пришёлся, как по мерке. Шинель застегнул, месяца не видно. Высунулся я с неба, а «Товарищ» уже отвалил.
- Огурцов, чё ты мелешь?! – ржа, загалдели любители поляны на природе. - Как же ты тут оказался ?
- Не сидеть же век мне на небе. Размотал я свою тряпку с шеи, распустил её в одну нитку, кинул вниз, начал спускаться, до конца нитки спустился. До палубы не хватало метров триста. Сиганул. Удачно приземлился. Начальство в большом беспокойстве было, что в небе дыру пропороло и не заприметило, как я на небо забрался и с неба вернулся. Вечером на поверке я шинель распахнул. Что тут сталось!Свет от месяца на моём пузе на пол-моря полыхнул! Это для неба месяц вроде перегоревшей лампочки, а на земле, от него целое сияние. Люди аж слепнут.Командиры бегают, руками от моего сияния закрываются, кричат мне:
- Курсант Огурцов, не сметь!
Я выструнился, месяцем выпятился и рапортую:
- Никак нет, ваше командирство, не могу не светить. Это моё нутро светит тоской по дому. Как получу отпускную, так свет сам погаснет.- Командирство сейчас же написало увольнительную записку мне домой. Печати наставило для крепости и верности. Я шинель запахнул, и свету нету.
Толян просит плеснуть ему в стакан. Выпил, как нектар. Даже не закусил. Продолжил.
- А в нос мне всякой пыли с небесного чердака набилось - и ветровой, и штормовой, и грозовой. Я на корму стал да как чиханул ветром, штормом, грозой. Так парусник в момет к берегу принесло. Без «б» скажу вам, что всякие даже махонькие начальнички на море и земле страсть как уважают блеск на брюхе. Светлые пуговицы нацепляют, а которые званьем поболее, то всякие блестяшки на себя лепят. У самых больших начальников всё брюхо в золоте и зад золочЁный, им и спереду и сзаду честь отдают. У кого званья и ума нет, а денег много, золотую цепь на шею и поперёк брюха весят. Народ приучен золотым брюхам честь отдавать. Особенно бабьё.
Вышел я на берег и прямо на вокзал, и прямиком в ресторан. Меня пускать не хотели.
- Куда прёшь, курсант? Здесь для чистой публики, а ты в затрапезной шинелишке. Пшёл вон!
- Я шинель распахнул, месяцем блеснул. Все заскакали, закланялись. Ко мне не то что с поклоном, а с присядкой подлетали услужающие и говорят:
- Господин адмирал, всякая еда и выпивка Вас уже ждут на месте!
Я сутки напролёт сидел, ел да пил. Ведь не близкий конец до неба добраться и с неба воротиться. Так проголодался, что суток для еды мало было. Я отдал приказ поезду меня дожидаться. За место платы за еду и питьё я месяцем в ресторане светил. С меня денег не просили, а всякого провианту за мной к поезду вынесли, чтобы в пути я не оголодался.
Все уже про закусь забыли, и только вольготно самогонку употребляли. А Толик уже запарился, и, вытирая своей тряпицей пот, травил дальше:
- В вагон я не полез, в вагоне с месяцем тесно, и никто не увидит моей светлости. Уселся я на платформе. Меня подушками обложили, провианту и выпивки наклали. Шинель я снял. И пошло сияние на все округи! Светило не с неба на землю, а с земли на небо, и такая была светлынь, что всю дорогу и встречали и провожали меня с музыкой и пели «Светит месяц. Светит ясный. Светит Толик всем прекрасный».
Домой приехал. Начальство не знало, какое надо почтение моему сиятельному брюху оказывать. Парад устроили с музыкой. «Ура!» кричали.
Только вот месяц на небе в холоду держался, ветром обдувался, а здесь на земле, тухнуть стал. И погас в ту самую минуту, как я совсем окосел.
И «Огурцов-Потничка» чебурахнулся на травушку-муравушку. Уснул.
- Бедалага, - говорил Дзендзель, - моряк, а пить не умеет. - И все, почему-то, хохотали.
P.S. Дорогим моему сердцу рыковчанам ПРИВЕТ.