Маленькая девочка, всего девяти лет от роду, спешила на сцену так, что не удержалась и упала со ступенек. Она рухнула так, что зал ахнул, не издав ни одного звука, она встала.
Ведущая подбежала к ней и наклонившись что-то спросила. В зале зазвучали аплодисменты. Всем хотелось поддержать ее.
Девочка молча кивнула и протянула руку к микрофону. В ее глазах блестели слезы, но ни одна даже самая маленькая слезинка не выкатилась из них. Она вздохнула и твердо и громко продекламировала.
Муса Джалиль.
"Чулочки"
Взволнованный зал притих, беспокоясь за ребенка, за то, как она сможет сейчас читать.
"Их расстреляли на рассвете" -
Начала она тихо.
"Когда еще белела мгла,
Там были женщины и дети
И эта девочка была."
Ее голос постепенно набирал силу. В нем появилась горечь.
"Сперва велели им раздеться,
Затем к обрыву стать спиной,"
Она резко набрала высоту. Звонко и громко произнесла:
"И вдруг раздался голос детский
Наивный, чистый и живой:"
И вдруг стремительно резко тихо. Так трогательно по-детски, словно спрашивала сама, забыв о том, что она на сцене читает стихотворение.
" -Чулочки тоже снять мне, дядя?
Не упрекая, не браня,
Смотрели прямо в душу глядя
Трехлетней девочки глаза.
"Чулочки тоже..?"
Никто в зале уже не помнил, что это просто стихотворение. Все смотрели в эти синие бездонные глаза, которые проникали прямо в душу. Каждому, кто сидел и слушал ее в тот момент.
Все затаили дыхание, ожидая ответа.
Громко и отчетливо она отвечала каждому:
"И смятеньем эсэсовец объят.
Рука сама собой в волнении
Вдруг опускает автомат."
Все облегченно вздыхают.
Голос понижается, но в зале звенящая тишина, в которой раздаются слова:
"И снова скован взглядом детским,
И кажется, что в землю врос.
"Глаза, как у моей Утины" -
В смятеньи смутном произнес,
Овеянный невольной дрожью."
И снова громко, очень громко
"Нет! Он убить ее не сможет,
Но дал он очередь спеша…"
Зал всколыхнулся, не веря своим ушам. Недоумение и растерянность появилось на лицах слушателей, но девочка неумолимо продолжала, руша напрасные надежды.
"Упала девочка в чулочках.
Снять не успела, не смогла."
Слезы катились по щекам женщин, инстинктивно прижимавших к себе своих детей. Мужчины незаметно смахивали рукой скупую слезу, предательски появившуюся в уголке глаза.
"Солдат, солдат, а если б дочка
Твоя вот здесь бы так легла,
И это маленькое сердце
Пробито пулею твоей.
Ты человек не просто немец,
Ты страшный зверь среди людей."
- упрекал его ребенок и все в зале было невыносимо горько. Чистая, наивная, детская душа продолжала
"Шагал эсэсовец упрямо,
Шагал, не подымая глаз."
Зал слушал, ни в силах поднять глаз тоже. Смотреть в глаза этой девочке на сцене не было мучительно больно. Зачем она знает их, эти слова? Зачем они были? В жизни, в реальности... Ради чего была эта война, причинившая столько горя!
"Впервые может эта дума
В сознании отравленном зажглась,"
- девочка знала и это. Что такой вопрос возник в душе человека, который смог... но смог зачем?
"И снова взгляд светился детский,
И снова слышится опять,
И не забудется навеки
"ЧУЛОЧКИ, ДЯДЯ, ТОЖЕ СНЯТЬ?"
Закончила она, спросив снова, так же по-детски, но уже со скрытой угрозой: "Не будет тебе больше покоя!"
Зал на мгновение затих, а потом встал. Долго не смолкали аплодисменты,
Каждый человек в зале знал, что этот вопрос больше никогда не исчезнет из памяти. Иногда он будет звучать в голове, набатом, напоминая о том, что невозможно ни понять, ни простить, ни забыть.
Никто не забыт.
И ничто не забыто.
Вечная память!
И низкий поклон всем, ковавшим для нас эту Победу!
Пусть никогда больше не повторится этот ужас.
"Чулочки, дядя, тоже снять?"
Мирного неба нашим детям!
09.05.2018