План
• Новоселье
• Черныш
• Конфликт
• Зеленая Америка
• Вокзал
• Артек
• Перевод в 32 школу
• Навашино
• Сашка
• Друзья-товарищи по физ.-мат. классу.
Предисловие
Поток сознания. Этот литературный термин или художественное направление преследует меня всю жизнь, еще со старших классов средней школы. Джеймса Джойса и Уильяма Фолкнера, почитаемого моим отцом, и многих других писателей в основном не наших, литературные критики середины 20 века так определили. Первого я так и не осилил, а вторым восхищался уже в школе. Термин этот появился в начале 20 века, мир был еще в тисках пуританской морали и откровенно выражать свои мысли и чувства было страшно. Страшно перед родными и детьми, друзьями и врагами, которые одними из первых читают ваши опусы. И писатели наделяли своих героев собственным эго, скрываясь под их масками и так творили все западные авторы 20 века от Хемингуэя и Фицжеральда с Ремарком до Т. Уайдлера и Дж. Фаулза . Но вот постепенно мораль менялась, и становилось не стыдно писать обо всем, что думаешь, о чем мечтаешь, видишь во сне или пьяном и наркотическом угаре, а может просто описываешь плод своего шизофренического сознания. И всё же литература – это не твитер и телеграмм, а текст длинною в несколько страниц, который должен нести некую мысль и знание, а так же изящество языка на котором он написан.
Я не сторонник выдумок и создания миров Толкинена или Джоан Роулинг, но описание жизни моего поколения в России на границе тысячелетий, надеюсь, не менее фантосмогорично и ареалистично, что я решился попробовать и опорой в моем повествовании все же будет поток сознания.
Зинаида Алексеевна
Осенью 1968 года мои родители, наконец, обрели собственное жильё в виде двухкомнатной квартиры с балконом, на четвертом этаже пятиэтажной панельной «хрущевки». Обрели, это не значит купили или арендовали, нет эту квартиру нам просто предоставило государство, мои родители ни копейки не заплатили за неё. Дом состоял из пяти парадных-подъездов, подъезд имел свой индивидуальный номер, по исторически сложившейся немецкой системе нумерации домов. После многих лет скитаний по частным углам, нам с мамой эта квартира представлялась большой, удобной и уютной. В нашем подъезде на каждом этаже располагалось по четыре разнокомнатных квартиры, одну из которых, обязательно, занимала семья сухопутного или морского офицера, и только на первом жили семьи рабочих и служащих. Все однокомнатные квартиры подъезда занимали матери одиночки с дочерьми и лишь в одной, на третьем этаже, жила одинокая пожилая дама с двумя угольно-черными кошками.
Тогда, моим родителям было около тридцати пяти лет, они были энергичны и общительны. И пока мы устраивались в своей новой квартире, у нас в гостях побывали почти все жильцы нашего и смежных этажей. И только с Зинаидой Алексеевной, хозяйкой двух черных кошек с третьего этажа, отношения никак не выстраивались. Наверное, по причине её нелюдимости, а может, из-за разницы в возрасте с моими предками, ведь ей было тогда уже около пятидесяти лет, по моему детскому ощущению. Отец мой, в то время часто и долго отсутствовал дома. Вкалывал ради нашего благополучия. Мама тоже работала, а я был предоставлен самому себе. Я разрывался между двумя компаниями: дворовой и школьной. Меня с одноклассниками разделял географический признак, а именно принадлежность к разным дворовым командам. Школа школой, но всё моё свободное время проходило во дворе нашего дома. Там было много детей: маленькие и большие, девчонки и мальчишки, но главные были мы, десяти и двенадцатилетки. Мы были из одного подъезда и доминировали в нашем дворе, были силой, но не каждый из нас, а только вместе. Постепенно наши мелкие шалости начали представлять угрозу жителям двора и их маленьким детям. Мы захватили всё окружающее пространство дома и его внутренностей: подвал, двор, подъезды. Устраивали бои из самодельных деревянных ружей-рагаток в подвале дома и около, гоняли на велосипедах, играли в лапту на детской площадке, разгоняя малышей из их песочницы. И в довершение всему, в нашей шайке появился Черныш, молодой кобель лайки.
Терпение моих родителей, наконец, лопнуло, особенно после того, как наш Черныш рыкнул на кого-то из малолеток в песочнице, а может даже слегка и прикусил. А в довершении ко всему, меня замели в ментовку Южного пассажирского железнодорожного вокзала во время наших набегов на новые территории города. Это случилось в начале моих летних каникул 1973 года. Эта была замечательная история с друзьями, ментами и верным псом, но это тема другого рассказа.
Сейчас, много лет спустя, эта квартира нам уже не принадлежит. Когда осенью 1990 г., почти на моих руках, отец умер от инфаркта, мама еще работала в школе. С рождением первой дочери, мы с женой почти каждое лето гостили у неё. Я частенько наведывался к ней и в межсезонье. А в свои школьные каникулы мама навещала нас и баловала свою внучку. Но маму всё сильнее и сильнее тянуло к нам, в город её студенческой юности. И вот, лет через шесть, перед рождением нашей второй дочери, мама все же вышла на пенсию. Это было осенью 1996 года. Продала нашу семейную квартиру, купила новую и воссоединилась с нами в городе своей молодости. Но и сейчас, когда мы бываем на могиле отца, я обязательно пройду или проеду мимо окон нашего дома и загляну во двор хрущевской пятиэтажки.
То лето и осень 73 года явились концом моего детства. Нет, драть меня не стали, отца не было тогда дома. Он бороздил Средиземное море, да и попадало мне от него больше за двойки по математике, чем за мелкое хулиганство. А мама, как профессиональный педагог, была против физической расправы над ребенком. Вот тогда-то Зинаида и вошла в мою жизнь доброй феей.
Зинаида Алексеевна, что я сейчас могу вспомнить о ней. Сплетни соседей, обрывки случайно подслушанных взрослых разговоров. В нашем подъезде за глаза все звали её Зинаидой. Её фамилии я никогда не знал, наверное, знали папа с мамой, но их уже нет. Все подъездные пацаны её побаивались и сторонились и я тоже. Мы частенько наускивали Черныша на её кошек, Катьку и Петьку, Петька сын Катьки. С нами Черныш был герой, а коты были дикими врагами и чужаками, хотя все жили в одном подъезде. И однажды Чернышу здорово от них досталось, без нас. И все, между животными наступило вооруженное перемирие. Как только мы не пытались их стравить, всё было без успешно, пес обходил котов стороной. Работала Зинаида в ОБЛОНО (Областной Отдел Народного Образования) в какой-то маленькой должности с маленькой зарплатой. В те времена все работники школьного образования имели не высокие оклады. Но возможности у неё были колоссальные! Она была участником Войны, имела награды, несколько медалей. Прошла всю Войну радисткой при штабе или авиа полке. Замужем не была, детей не было. После войны работала в деревенской школе, где-то в области. И это всё, что я знаю, наверное, родители и особенно отец знали о ней много больше, но увы. Умерла она там же в своей однокомнатной квартирке, я тогда уже закончил школу и уехал из Города. Учился, а может уже и работал в другом большом городе, а родители как-то не донесли и на её похоронах я не был. А потом умер отец. начались «веселые» 90-ые, а маму я так и не успел расспросить обо всех деталях их дружбы с Зинаидой.
И так, лето 73 года. Отец вернулся из рейса. Возвращение отца домой всегда было праздником для нас с мамой. Маме привозились новые наряды или посуда, меня отец поражал обилием и разнообразием жевательной резинки и буржуйским шоколадом, реже игрушками и новинками японской радиотехники. Однажды из Италии он привез огромную плитку шоколада толщиной сантиметров пять. В другой раз, была шоколадная башня, полная огромных конфет в ярком целлофане. Башню тут же попробовали на зубок, но она оказалась керамикой, а конфеты имели отвратительный вкус и потом долго украшали вазу в серванте. Башня тоже пригодилась и заняла достойное место на подоконнике кухонного окна в качестве цветочного горшка. Но в этот раз моя пятая точка чувствовала что-то не доброе. Всё моё нутро трепетало. К тому времени родители уже были добрыми знакомыми с Зинаидой, часто общались и поддерживали друг друга в быту. В этот раз они еще больше времени проводили за разговорами и спорами, за закрытой для меня дверью. Результат меня ошеломил. Я был отправлен на четвертую летнюю смену в Артек. Артек – это пионерский лагерь в Крыму. Артек – это номенклатурный советский рай для детей «народа» и его слуг на берегу Черного моря. Даже современный Путино-Медведевский Селигер для юных функционеров жалкая калька того черноморского чуда. Замечательный пионерско-молодежный лагерь ушедших времен , но это тема для другого рассказа.
Артек – это было первое звено в той цепи возможностей, к которым был доступ у Зинаиды.
При всем своем интеллекте, своей энергии, деньгах, что располагал мой отец, он бы никогда не смог получить от государства то, к чему была подпущена Зинаида.
Где-то в тоже время, годом раньше или позже, в отпуске или на стоянке в порту Города, мы гуляли с папой по городу, пошли в зоопарк, или в кино, или по магазинам за продуктами. И он спокойно купил дефицитного копченого угря в магазине «Дары моря» при совершенно пустых полках в зале, стоило ему только на пару минут заглянуть в кабинет директора магазина. Или когда он решил поменять наш старенький черно-белый телевизор «Сигнал-2» на новый цветной «Рекорд». В центральном городском теле-магазине были огромные очереди, люди ожидали желаемый ящик по году, а он, пошептавшись о чем-то с товароведом магазина, пока я топтался у пустых витрин, уже на следующий день получил желаемый аппарат. Эту возможность ему обеспечивал статус моряка дальнего плавания, наличие бонов и доступ к зарубежным шмоткам. Торгаш торгаша видел из далека. Но не более, и не далее.
Осенью этого года отец взял отпуск и всё моё свободное от школы время я проводил с ним. Мы много путешествовали по окрестностям Города, катались на велосипеде, плавали по Верхнему озеру на лодке, ездили на рыбалку, ходили по грибы. Перед сном папа долго сидел у моей кровати, читал, рассказывал, отвечал на мои вопросы, слушал, а потом объяснял и строил воздушные замки. Той осенью у меня, к радости мамы, проснулся интерес к самостоятельному чтению книг. Всё началось с Ф. Купера «Последний из Магикан» и пошло, поехало. Я подсел на Дж. Даррелла и другие книжки о природе, животных и путешествиях. Так мои папа с мамой и Зинаида начали вырывать меня из лап Двора и Улицы. Очевидно, что в то лето они здорово перепугались, и Зинаида на некоторое время возглавила движение во спасение блудного дитяти.
Следующие пару лет прошли под неусыпным влиянием Зинаиды надо мной и моими родителями. Теперь она решила вернуть маму в лоно школы. Дело в том, что до этого времени пока я рос, мама ни дня не работала по профессии. Хотя, как потом показала жизнь, она была отменным специалистом своего дела. И Зинаида тогда смогла понять это. Итак, после некоторых семейных мучительных консилиумов и собраний Зинаида уговорила маму пойти работать в школу и устроила её учителем географии в одной из приличных средних школ Города. Наверное, к тому времени я уже пошел в седьмой класс, но в совершенно другую школу, не по месту жительства.
Дело в том, что в то время все школьники учились в средних учебных заведениях исключительно по месту жительства. А в Городе была единственная физико-математическая школа с очень сильным составом учителей, в которую принимали по конкурсу всех желающих одаренных школьников Города только с девятого класса. А конкурс на поступление в физ.-мат. классы был очень большой. Для моего отца математика была единственной достойной в жизни человека наукой и профессией, которую, естественно, он для меня и желал. А фокус состоял в том, что те ребята. которые учились в этой школе по месту жительства, т.е. попали туда до девятого класса, имели шанс поступить в девятый физ-мат класс практически без конкурса. Видимо, тогда ни мои родители, ни Зинаида не очень верили в мои силы, но очень хотели, чтобы я закончил престижную городскую школу, выпускники которой без труда поступали в местный технический институт или университет. Так я и попал в седьмой класс школы №32 в десяти автобусных остановках от дома. И следующие четыре года я был обречен каждое утро вставать на час раньше и догонять уходящий автобус или трамвай, чтобы успеть к первому звонку к середине девятого. Это был очень интересный период моей юности, но это тема для другого рассказа.
А до этого еще были летние каникулы 1974 года. И опять я поразил маму. Совсем недавно у родителей появились новые друзья – семья Зеленкиных. В эти годы «жить стало лучше, жить стало веселей». Мама несколько раз ездила за границу по туристическим путевкам. Я подозреваю опять же не без помощи Зинаиды. Сначала она побывала в братской Болгарии, где и познакомилась с Виолеттой Николаевной Зеленкиной, а затем они вместе посетили Египет, коя страна окончательно их сплотила. Начало лета для меня не предвещало ничего плохого. Папа в море, редкие заходы в Клайпеду, у мамы школа и каникулы. И вдруг оказывается, что мама едет в тур по Польше и Чехославакии. А меня куда девать? Зинаида нашла выход, решили отправить меня в областной спортивный пионерский лагерь на морском побережье. Папа туда меня и проводил. Хорошо, что мне оставили ключи от квартиры и я помнил номер домашнего телефона Зеленкиных. Жизнь в этом убежище для спортивных подростков оказалась не выносимой для меня. Я был пухлым и совершенно домашним ребенком. Спортсмены периодически унижали и издевались надо мной. Побег из лагеря в мои планы не входил. Требовалось координальное решение проблемы. Я позвонил тете Вете, поплакал в трубку телефона и она забрала меня под свою ответственность из этого «исправительного» учреждения. Мама сильно удивилась, когда я встретил ее довольный и сияющий во дворе нашего дома.
Как бы то ни было, лето не прошло зря, взрослые сделали свои выводы. Осенью мама записала меня в секцию бокса. Осень 74 была полна событий. У меня новая школа и у мамы тоже, у меня новый класс, и ей дали сразу классное руководство, и мы с ней каждый за своим письменным столом грызли гранит наук. Своих новых одноклассников я ненавидел, а в спортивной секции чувствовал себя комфортно. Я в захлеб читал научно-популярные книги по биологии, увлекся орнитологией, пытался осваивать университетские учебники по систематике птиц. В школе я успевал, поэтому родители не сильно меня третировали, и отца, казалось, не очень волновала моя страсть к зоологии. Тогда же у него случились неприятности на работе. Был какой-то скандал по партийной линии, ему закрыли визу. Друзья уговаривали его пересидеть грозу в кабатаже. Но для него, выпускника ЛВИМУ, штурмана с дипломом капитана дальнего плавания, это было оскорблением. И он уволился из пароходства. Не долго он был без работы. Отец завербовался на Север. В п. Тикси, тогда создавалось новое пароходство, СВУМФ. Работа там имела свою особенность. Теплое время года отец отсутствовал дома, ходил по Северному Морскому Пути. Навигация за Полярным Кругом начиналась поздней весной и кончалась ранней осенью. А почти всю зиму он проводил дома.
В этот год меня окончательно вырвали из лап Улицы. Дома у нас завелся огромный, по тем временам, цветной телевизор. Отец купил специальную телевизионную антенну для приема польских ТВ каналов. Уже тогда поляки крутили по своему ТВ массу замечательных европейских и американских фильмов и музыкальных программ. У меня появилась пара волнистых попугаев, наблюдение и уход за которыми нам с отцом доставляли истинное удовольствие.
Тогда я узнал, как скромно и бедно жила Зинаида, у неё дома не было даже телевизора. Родители с трудом уговорили её взять наш старый, но надежный Сигнал. Папа по разному пытался помогать ей. Подарки она принимала с большим трудом и в редких случаях. Всякую другую помощь и заботу часто отвергала. Но наши узкие семейные застолья посещала с удовольствием. О чем они говорили и какие темы обсуждали меня тогда мало интересовало. Я подозреваю, что моё будущее и настоящее были главными предметами их споров. За долго до начала летних каникул 75-ого года отец уехал в Тикси.
Не помню как, но я узнал, что в начале лета 1975 года папа получает новый теплоход река-море ледового класса для СВУМФа в качестве капитана судна. Мы с мамой едем в г. Навашино Горьковской области, где построили это чудо техники. Да, в самом центре России, оказывается, была судоверфь, на которой во время войны даже спускали подводные лодки. А потом на этом теплоходе мы идем по Оке, Волге через Горький, Кострому, по Рыбинскому водохранилищу и Ладоге, по Неве до Ленинграда. Это было незабываемое путешествие, полное впечатлений и переживаний. Но это тема другого моего рассказа. То плавние было не первое и не последнее, в которое брал меня отец. Однако, именно тогда произошёл координальный переворот в моём сознании. Из Ленинграда мы с мамой вернулись домой, а отец ушёл в рейс, на Север, ведь летняя навигация была еще в полном разгаре. Впереди у меня был ещё целый месяц летних каникул. Сразу по приезду домой, я навестил свой любимый книжный магазинчик, где был завсегдатаем. И знакомые продавщицы, частенько придерживали для меня редкие книжки Д. Адамсон, И. Акимушкина, а то и Дж. Даррелла. Но в этот раз я их сильно удивил. Я долго шарил по полкам научно-технической литературы и, наконец, предъявил им к оплате толстенный том "Физика" американских авторов. С этого момента остаток лета я жил по жесткому графику. К началу учебного года, решил полностью осилить этот фалиант, а для этого необходимо было прочитывать как минимум одну главу в день. Тогда же, мы опять сдружились с Сашкой Хариным, моим бывшим лучшим товарищем еще с третьего класса нашей местной школы. Жили мы в соседних дворах, дружили, ссорились, мирились, были в разных дворовых и школьных шайках.
Сашка был из геологической семьи, приехали они в Город откуда-то из Сибири, вроде как из Новокузнецка. Там его отец участвовал в геологической партии, открывшей месторождение титана и на этом защитил кандидатскую диссертацию, это со слов Сашки. Здесь в Городе отец работал в институте океанологии, а мама в местном университете. Они переквалифицировались на морских геологов. Жили они весьма скромно. У Сашки был ещё старший брат, которого мы все сильно побаивались и уважали, он бредил геологией и битлами. Он слушал по радио голос Америки и предачи Севы Новгородцева по бибиси. И так же, как наши родители критиковал и ругал КПСС и советский строй. В 70-е началась оттепель в отношениях с США, и Сашкин отец частенько участвовал в совместных с американцами морских экспедициях по изучению шельфа Атлантического океана. В эти годы он, как и мой отец, побывал во множестве стран и даже больше, был в Латинской Америке, в США, в Экваториальной Африке. Чего только он не привозил из экспедиций. Папа скептически относился к моим восторженным рассказам о Сашкином отце, но не препятствовал нашей дружбе, он был прагматик. А я с удовольствием проводил массу времени у Сашки дома: конструкторы, самодельные ружья, цветные путеводители, иностранные журналы и проспекты, африканские маски, морские ракушки, кораллы, коллекции минералов, чучело крокодила, воздушное ружьё и море других артефактов, будораживших детское воображение. Время текло быстро и увлекательно, мы учились во вторую смену, и частенько заигравшись забывали про школу. Серега, Сашкин брат, учился с утра, и его неожиданное появление дома возвращало нас в реальность. А котоновые джинсы фирмы Lee, темно синие, на медных болтах, настоящий кокосовый орех и пара водяных пистолетов, один точная копия порабелума, другой супер современный джеймс-бондовский, просто потрясли нас всех Сашкиных друзей. Однажды, в одной из водяных баталий с этим пистолетом, случилась беда прямо на моих глазах. Серёга отстреливаясь от Сашки, пытался скрыться в туалете, чтобы там зарядить пистолет и снова ринуться в бой. Отстреливаясь он просунул пистолет в приоткрытую дверь, но кто-то из них эту дверь захлопнул. И это чудо техники разлетелось на множество маленьких пластмассовых осколков. Не было ни драки, ни ругани, был просто шок. У Сереги были золотые руки, он собрал обломки, все склеил, но пистолет больше не стрелял. И тогда мой папа привез мне такую же игрушку, к моему полному восторгу, ещё лучше, чем у Сашки. Это была натуральная пластмассовая копия пистолета ПМ. У Сашкиных пистолетов было отверстие, через которое они полостью заполнялись водой. У моего Пма было несколько обойм-балончиков, которые вставлялись в рукоятку пистолета, как в настоящем. Это, наверное, была единственная игрушка, которую отец мне привез из-за границы. Наши водяные войны продолжались ещё некоторое время, а потом меня перевели в другую школу. И мы с Сашкой стали видеться реже.
Но к старшим классам наша дружба опять окрепла, и даже после окончания школы, в тот год, когда я не поступил в Физтех, мы продолжали общаться. Тогда Сашка был фанатом футбола, а в полукилометре от нас находился футбольный стадион какого-то местного завода. С утра я штудировал главу из физики, звонил Сашке и мы неслись играть в футбол. Несколько часов на жаре и до изнеможения гоняли по полю мяч, а потом потные и вонючие шли есть мороженое в кафе около дома. Так и пролетел последний летний месяц.
Эта перемена произошла во мне в то путешествие по Волге с родителями. Отец тогда много говорил со мной, оказывается, его не на шутку встревожило моё увлечение зоологией. Помниться, я даже собрался поступать на биофаг МГУ, о чем громогласно заявлял всем близким и друзьям. Папа же был технарем, позже, в разговорах со мной, он часто сетовал, что получил не то образование, испугался бедности и не верил в свои силы, и потому выбрал профессию моряка. Но мне он категорически не желал подобной судьбы и изо всех сил старался переубедить меня. Я помню, как несколькими годами раньше, когда я еще гонял во дворе собак и кошек, он купил несколько популярных книг по современной физике и даже принуждал меня их читать. Но тогда это были напрасные усилия с его стороны, я был упрям, хитер и пронырлив. А в этот раз ему удалось меня убедить в пользе увлечения точными науками. Помню, особенно сильно на меня подействовал его тезис о том, что технарь может выжить в любом обществе или социуме, вплоть до лагерно-тюремного. Да и атмосфера этого путешествия тоже сильно повлияла на мой дух. Ведь отец был капитаном судна и мне было дозволено на пароходе всё, мне даже дали порулить в Ладоге и Рыбинском водохранилище. Весь пароход был в моём распоряжении, от машинного отделения, ходовой рубки и до радиостанции. Команда судна уважала отца и это, конечно, отражалось на мне. К тому же тогда на судне проходили практику курсанты ЛВИМУ и у меня было несколько приятелей среди них, в общем моряки меня баловали и много позволяли.
Сашку тоже поразили перемены во мне. А в этом возрасте, подростки, как правило, «обезьяны», копируют и подражают друзьям, кумирам и даже недругам. Сашка тоже схватился за физику, но потом его увлекла электроника. Терристоры, резисторы, усилители-делители, паяльник и запах канифоли. А после окончания школы он всё же поступил на физический факультет местного университета, закончил его. Но не стал школьным учителем физики, а устроился на местный завод «Газприборавтоматика». Потом мы больше не встречались. Однако, он тоже внес некоторую лепту и в моё увлечение. Как-то в начале нашего восьмого класса он принес, ранее неизвестный мне журнал «Квант» - физико-математический журнал для школьников. Там была статья о МФТИ и экзаменационные задачи для поступления в заочную школу при этом институте (ЗФТШ). Конечно же, я оформил подписку на журнал и отправил контрольное задание для поступления в ЗФТШ. Получил положительный ответ и на несколько лет заболел Физтехом.
Восьмой класс. Этот год пролетел быстро, чернявая красотка из девятого класса, дочка школьной исторички, любовь из далека, охи и вздохи на расстоянии, а потом спорт и вечный онанизм, секция бокса, бег, груша, бой и опять спринт. Но Кира, наша физичка, меня заметила, удивилась моей перемене, заставила нагнуть математичку, та была дамой упертой, но я взял эту высоту, и по математике у меня тоже была пятерка и я поступил в девятый физмат. класс.
Это был экспериментальный класс. Математик из универа, Гопп Израиль Евсеевич, физик Леонид Игнатьвеч Бирюков, историчка Полина Семеновна - директор школы, англичанин, красавчик еврей, Борис Иосивоч Бенесон, школьный девчачий любимчик и Элла Иосивовна (Эллочка) учитель литературы и русского. И мы, шайка умников и к нам примкнувших одноклассников. Андрей Балабанов (Балабан) -победитель областной химической олимпиады, Герман Копытов, восторгавшийся Фиделем Кастро и Э. Химингуэем, проживший пять лет на острове свободы, Мишка Рифкинд - астрофизик, Гися — секретный агент, Серёга Серов (Серапонт) — рубаха парень и вольнодумец, и я. О это было два великолепных года, когда Леонид вдруг стал почти нашим классным учителем, ходил с нами в походы, крутил кино на классных часах в кабинете физики, а «Римские каникулы» с Одри Хэпбэрн и Грегори Пэгом и наш Боря, англичанин с этими уроками нвп. Кому-то из завучей могла прийти такая мысль в голову, заменить уроки начальной военной подготовки (нвп) на уроки английского под названием военный перевод. Пара английских военных терминов и фраз, а потом целый час Борис нам рассказывал, биографии английских и американских писателей двадцатого века, читал на память, а может даже свои переводы Деймса Джойса, Фолкнера, Фитцжеральда или возможно что-то из филосовских опусов Сартора или Камю.
А задача о двух протонах летящих на встречу друг к другу. Мы впали в ступор. Смешно, мы были такие зазнайки, умники. И вот клин в мозгах, даже Леонид был удивлен и сражен нашей тупостью. Это был хороший урок зазнайкам. А годом раньше аналогичный урок преподал мне папа. Когда я уже полностью проштудировал американскую физику и возомнил себя копенгагеном физических наук, в одной из наших бесед, папа вдруг заявил, что электрон это волна. Я поднял его на смех, да, увы тот учебник физики был классическим и про квантовую физику я слыхом не слыховал. А вот двух томник Леона Купера «Физика для всех», куда меня пнул негодующий отец, остудил моё зазнайство. Да, эти два урока сильно засели в моём сознании и как-то всегда влияли на мое познание мира и споры с коллегами за науку. С тех пор я всегда сомневаюсь в своей правоте в любом, тем более около научном споре. Но единственное что всегда меня спасало от сомнений и душевных терзаний, это был Ньютон, который как-то сказал, что чувствует себя маленьким мальчиком, сидящем на берегу океана и перебирающим камешки и я бы сел рядом.
Конец близок.