Написано 9 мая 2017-го
Отцу моему Георгию Сергоевичу Чилингаряну, 1917-2004 г.г., исполнилось бы в этом году 100 лет. О войне он рассказывал мало, но то, что рассказал, я запомнил.
Конец 1941-го, а может, начало 1942-го, в уличных боях, г.Клин, отца тяжело ранило, его перенесли в подвал дома Чайковского, где оказалось ещё несколько бедолаг, полагавшихся уже только на Бога. Бои шли ожесточённые, было неясно, к кому перейдёт город. Если к немцам, то, скорее всего – смерть; пленных угонят, но зачем фашистам лишняя возня с ранеными. В подвале они пролежали несколько суток, помощи никакой. Снаружи – лютый мороз, они зарылись в ворох шлака и застыли в ожидании. Отец показал, как его рану терзали полчища расплодившихся вшей - большой горстью, сложенной из ладоней, – через этот жест я и запомнил зримо. Им повезло: наши отбили Клин, и раненых забрали в медсанбат. В госпитале отец пролежал пару месяцев.
Ещё случай, 1942-ой, командовавшему ротой отцу дают приказ: взять высоту, хоть кровь из носу. Поднял роту, но тут один запаниковал: «Братцы, это верная смерть!» Отец жёстко предупредил его, но тот с собой не совладал – продолжал паниковать. Отцу не надо было даже доставать револьвер – он у него уже был в руке. «Дал в упор...» «Как так!?» – тихо ужаснулся я. «А так, - спокойно сказал отец, - прямо в лоб». И это «прямо в лоб» запечатлелось во мне на всю жизнь. И когда мне было 25 (как отцу, когда он приговором полевого суда исполнил приказ Сталина «ни шагу назад!» и через пару секунд сам же привёл его в исполнение), - и когда было 45, и когда – 65, я всё думал: а я бы так смог? Ведь тот же - свой, лицом к лицу; может, минутная слабость; ведь это же на тебе натурально кровь, мозги…
Высоту они взяли - конечно, с потерями; отцу опять повезло, лишь ранило, остался на ногах; дали орден «Красной Звезды».
Вот ещё маленький случай, довольно нелепый, о котором отец рассказывал с простецкой улыбкой, и - что плохо - при моей даме. Нашёл время… Мне уже было 50, а ему – под 80. Я ёрзал и непричастно крутил глазами. …Они, небольшой группой товарищей, оказывается, едва уносили ноги, и двое суток спешно добирались до своих, уже чуя за спиной дыхание врага. Проголодались, конечно. Так в деревушке, которую проходили, хозяйка им ничего, кроме молока, не могла предложить. Напились молока, а потом заметили в саду спелые сливы… И наелись ещё слив… Так их дальнейший отход несколько замедлился, - каждые 100 метров сигали в кусты… Отец рассказывал это, простовато посмеиваясь, - но не в городе же вырос, в конце концов, а в деревне, где хорошо известна нежелательность подобной смеси, особенно в больших количествах! А они наелись впрок, думая, что, в хорошем смысле, пронесёт. Но пронесло в худшем смысле; можно сказать, корм пошёл не в коня, а мимо…
А вот уже редкий случай в судьбе солдата. В 1960-ом отцу, - а он после войны и до пенсии работал учителем и директором школы в г.Ангрен Ташкентской области, - сказали, что встретили его фамилию на страницах опубликованной в журнале «Новый мир» документальной повести автора из Алма-Аты Фёдора Егорова. Отец его сразу вспомнил – они дружили, но война их раскидала, и 16 лет ничего друг о друге не знали. Их полк в начале немецкого наступления на Сталинград попал в окружение, был значительно истреблён, уцелело в группе несколько десятков во главе с командиром полка Красницким, и все попали в плен. Повесть называется «НЕ СКЛОНИВ ГОЛОВЫ», и большая часть содержания – про выживание в немецком плену и солдатское товарищество в тяжёлых условиях.
Но отца сия чаша миновала, - перед самым окружением его, идущего ночью из одного расположения полка в другое, встретили двое власовцев, попытались переманить к себе, но отец вдруг ударил одного и, выхватив пистолет, выстрелил в другого – и бежать. Пуля его таки настигла, и он успел попасть в отступающий медсанбат. Пару небольших эпизодов, вместе с этим, последним, и рассказывает в самом начале повести Егоров. «Жора широко улыбнулся, тряхнул красивыми кудрями», - ну, и так далее в стиле соцреализма. Но фамилию запомнил точно, он ведь не знал, выжил ли, в свою очередь, отец, это был всё же ещё конец 1942-го.
И вот отец написал в Алма-Ату, Егоров его позвал, отец с матерью поехали. Тогда это: встреча ничего не ведавших друг о друге фронтовых друзей, - было серьёзно, да и сердечно. «Казахстанская правда» подала на передовице фото обнимающихся друзей, родители привезли общий снимок семей.
А не увидь случайно тот читатель фамилии отца, не было бы и встречи. А не настигни пуля власовца, отец тоже попал бы в плен, и неизвестно, выжил бы. Из тех, кто оказался в плену, Егоров, ставший после войны журналистом, отмечает лишь несколько выживших; его самого после освобождения, кажется, никак не репрессировали, причины не помню; возможно, взаимные свидетельства о достойном поведении в «гостях» у врага.
После третьего ранения в 1943-ем отца отправили служить в тыл, он оказался в Азербайджанской ССР, в военкомате г.Шемаха («шамаханская царица» Пушкина – это оттуда), выявлял в горной местности схоронившихся дезертиров. И встретил в деревне Мирикенд (на армянский манер – Миришен) мою будущую мать Ануш. Она тоже армянка, жили они несколькими дворами в одной деревне с азербайджанцами дружественно, без проблем, хорошо знала их язык. Ей было 18, образование – 9 классов, работала в колхозе счетоводом… (…что впоследствии дало мне повод на персональную шуточку: когда пытались обсчитывать продавцы, - чаще, просто, ошибившись, - я объяснял: «Простите, но когда мама носила меня в 46-ом году, она работала в колхозе счетоводом, и с цифрами я на «ты» ещё до рождения…»)
В 1944-ом родилась старшая сестра Анаида, в октябре 1946-го – я, в 1950-ом - младшенькая Дельфина.
Отец остался инвалидом 2-ой группы: ранение ноги, руки (она на 7 см короче другой) и застрявший на всю жизнь в 2 см от сердца осколок. По ночам он иногда растирал грудь и покряхтывал. Прожил 87 лет; а его мать Варсеник – 93, отец Серго – 99.
P.S. Были моменты в жизни отца, которые я не принимал, но один случай могу рассказать не без настоящего уважения. Лето 1953-го, мы семьёй переезжаем из Азербайджана в Узбекистан, поезд Красноводск – Ташкент, плацкартный вагон. Глубокой ночью, когда все спали, вор, высокий верзила, потянулся к 3-ей полке за большим чемоданом семьи майора, ехавшей за перегородкой. Отец от чего-то проснулся; заметив вора, встал в проход и молча воззрился на него. Вор высунул рукоятку ножа и сказал тихо: «Хочешь жить – молчи». Но отец не посчитался с разницей в физических кондициях, просто, бросился на того и, благодаря внезапности манёвра, сумел сбить с ног. Тут же все проснулись и скрутили вора. Мне было 7 лет, но я припоминаю громкую мужскую возню и крупного рыжего мужика, уже связанного и лежащего на полу в ожидании милиции. Уж как благодарил отца майор – в чемодане у них была вся одежда и ценности. Отцу потом пришло благодарственное письмо, подписанное командиром полка, в котором служил майор.
Долгая ему память от потомства!
Так вышло, что ничего материального от него у меня практически не сохранилось. Разве что, золотые часы, которые он носил более 50 лет. Так я их послал бандеролькой его внуку, моему племяннику, - ему всё же ещё 37, а мне уже 71-ый.
(его фото - https://yadi.sk/i/XWcJ6dV53MoRes надо щёлкнуть "Скачать", а не "Посмотреть")