Интервью с ветераном ВОВ В. В. Богдановичем

Денис Попов 2
«Всю ночь едешь, потом воюешь».
Интервью с ветераном 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса, кавалером трех орденов Красной звезды, Владимиром Владимировичем Богдановичем.

-Расскажите, пожалуйста, про довоенные времена.
-В 41 году я закончил семь классов и мне было 15 лет. Но начнем немного раньше, когда еще 14 было. Тогда очень сильно занимались физкультурной подготовкой молодежи, был значок ГТО, очень почетный. В школах и в клубах были организованы группы, которые занимались с людьми, силой никто никого туда не заводил, мы сами туда ходили. И мы проходили и военное дело, и физическое, и элементы рукопашного боя. Еще значок ворошиловский стрелок был. Мы тоже изучали оружие, но стрелять мало давали. Сейчас я вот не вижу, чтобы у нас были тиры, где из духовых винтовочек стреляешь, а раньше их много было. Вот ты заплатил 20 копеек, получил пулочки и стреляешь. У матери я просил денег на мороженное, ну она и давала на мороженное, а мы идем в тир и стреляем. Короче говоря, молодежь готовилась, а ведь никто не говорил, что скоро будет война, просто мы, люди мужского пола в основном, готовились, а девочки наши медициной занимались. Люди готовились. Поэтому в июне 41-го года нас, окончивших семь классов, отправили в колхоз и до половины августа мы были там. А когда приближался сентябрь, мы думали, и я в частности думал, что буду дальше учится, в восьмом классе. Когда пришли в конце августа в школу, завуч вышла и говорит: «Ребята, которые закончили в этом году семь классов, зайдите в кабинет». Зашли туда, и я как-то оказался не первый, ну так, впереди, а перед нами были двое мужчин и женщина посередине, женщина на меня показывает и говорит: вот этого в ФЗО. Нас распределили, кого в ремесленные, кого в ФЗО, и в конце 41-го я начал учится в ФЗО. Проучился шесть месяцев и уже в 42-м получил специальность токарь-фрезеровщик. Это мне исполнилось уже 16 лет. Работал как взрослые, и дневная, и ночная смена чередовались. Трудно, но ничего, все нормально. Когда я закончил, меня направили на завод, я даже не знал, что он стал оборонный, просто металлургический завод, который строил машины для нефтеразработок там, в Иркутском крае.
-А как назывался завод?
-Откуда я уже помню, знаю только, что он имени Кагановича был. Может потом, когда его сделали оборонным он по-другому назывался. Но я на заводе этом год прослужил. Потом мне исполнилось 17 лет, это был 43-й год, в феврале месяце, я рождения 12 февраля. В 42-м году я окончил курсы автоматчиков, а до этого трехчасовую программу Всевобуча. Каждый мужчина должен был закончить это, до сих пор помню: стебель, гребень, рукоятка - это у винтовки затвор, ну детали затвора. Короче, мы изучали винтовку Мосина и что с ней можно делать. И тут же было выступление, обращение ЦК ВЛКСМ по радио с призывом: «Молодежь на защиту Родины!». И я пошел в военкомат, ну меня отправили к военкому, мол, не хотят со мной разговаривать, а я хочу в армию, сам прошу призвать. Они меня пропустили по всем медицинским пунктам и опять отправили к военкому, тем более я говорю, я автоматчик, винтовку изучил, к тому же у нас были кружки, кого-то ловили, кого-то арестовывали, короче говоря не давали спать нам. Но военком говорит: «Мы призвать вас не можем», а я говорю: «Я комсомолец, я должен поддержать призыв ЦК ВЛКСМ!» Ну, военком говорит: «ВЛКСМ одно, а я другое. Есть постановление правительства, что людей, работающих на оборонном заводе не призывать, они имеют бронь. А вы то работаете на оборонном заводе», боже мой, а я и не знал. Ну, поэтому я в таком виде, опустивший нос, иду на работу. И попадется мне на встречу наш секретарь комсомольского комитета завода. А он недавно пришел к нам, он раненый, пограничник, лейтенант, ходил в форме, изогнутый весь, где-то у него там побито все. Ну, я то комсомолец был, он меня знал, посмотрел на меня, хотя я вроде и не унывал, и спрашивает: «Володя, что случилось? Смену отдежуришь и ничего, еще б на танцы ходил». Ну, я ему все это дело и рассказал. Он, конечно, заинтересовался этим вопросом, стоит, думает и говорит: «Ладно, не горюй, я постараюсь что-нибудь тебе сделать». Ну, я пришел, дневную смену отработал, ночную отработал, тоже ничего, следующая дневная, а в конце смены он приходит ко мне и говорит, «Володя, сдавай все, директор подписал твое увольнение», а мы ж там брали инструменты всякие, и я все думаю, а чего он там написал, мало ли что могут написать, за пьянку может! А он говорит: «В связи с добровольным уходом в армию», и я в феврале 43-го года это получил. Я к военкому пришел, а он спрашивает: «Куда вас?», я говорю, мол, а я и не знаю, куда вы считаете целесообразным меня отправить. У нас в городе тогда было училище, эвакуированное из Чернигова, военно-инженерное саперное, а мне то все равно, и я попал в кавалерийский дивизион, там в этом училище, который готовил офицеров для кавалерийских частей, у нас тогда уже семь кавалерийских корпусов было. Сначала зачислили меня в училище, а был период, когда комплектовались группы учебные, нас даже бросали в народные хозяйства, надо было вот для шпал бревна отпиливать, определённого диаметра, а штабеля большие лежали этой древесины. А потом медицинская комиссия сказала, что я годен. Старшина вызывает, мол, новое обмундирование, туда-сюда в мешок, а потом говорят: «Одевайтесь, завтра вы уезжаете», оказывается, училище расформировывается и всех курсантов отправляют на формирование воздушно-десантных дивизий. Потом выстроили нашу группу, человек двести, наверное, было, и говорят: «Кого я назову, выходите из строя». Офицер читает список, и я туда попал, а потом он говорит, мол, вы туда не едете, вы едете в город Кострому на формирование эскадрона, в эвакуированном Ленинградском военно-инженерном училище. Ну, мы с лошадями были знакомы. А потом мы начали учится и вот я закончил это училище, в основном это было минерно-подрывное дело. Хотя показывали нам, возили, вот мост строить, ну какой мост, 22 человека саперов во взводе и 23-й я, да строить такой мост. Ну, выпустили нас, и мы в основном занимались минно-подрывным делом. Ну, там, где боевые действия проходили на каком то определённом остром участке, где очень строго все проходило, там можно было заниматься разминированием, а у нас, где действовала кавалерия навряд ли этим можно было заниматься. К тому же кавалерия еще с опыта 42-го года создавала конно-механизированные группы потому что у нашей армии мобильных подразделений почти не было, на колесах и то не вся артиллерия была. И в нашем корпусе были конно-механизированные группы, мы заняли населенный пункт, а там местные жители показывают, что немцы вон там что-то копали и мы разминируем. А в основном полк имеет задачу наступление, особый взвод в резерве командира полка. Сидишь как на иголках, а полк воюет, как только где-то не клеится, так взвод вперед, как обыкновенные кавалеристы, а они как пехотинцы воевали, лошади то это средства передвижения. Бывало у нас, вечером приходит пехота, мы сдаем участок, который обороняли, отдыхаем, а часов в 12 едем, 40 километров надо проехать к другому населенному пункту и им овладеть. Всю ночь едешь, потом воюешь, хорошая служба, ну, ничего, справлялись.
-Как вы проходили обучение, что входило в курс перед отправкой на фронт?
-Занятия помимо наших командиров взвода, эскадрона, проводили и специалисты-преподаватели училища этого военного, а учили как всех остальных. На конной подготовке командиры наши учили. А учили также, как всех учили, обязанности саперные, военно-подрывные, минирование, разминирование, а иногда приходилось что-то нагрузить, чтоб проехала телега. При этом не воюют третья или пятая часть наших, бывает, когда кавалеристу одному дают две лошади, пока мы воюем, они их держат этих лошадей, кормят, поят и спасают, когда можно, потому что немцы бросают специальные бомбы чтоб лошадей побить, мы их называли «чемоданы», и это примерно то же самое что и шариковые бомбы американцы во Вьетнаме использовали.
-Когда вы попали на фронт?
-Мы выпустились в августе 44-го, и нам прямо в Костроме объявили в какой корпус кавалерийский нас посылают, я и еще четыре человека попали в 4-й гвардейский корпус. Ну, выдали кобуру из клеенки сшитую, пояс обыкновенный такой, шинель простую кавалерийскую длинную. Доехали мы до Москвы и я первый раз тогда на метро ехал. Потом нашли коменданта, нам направление дали, сказали в какой город ехать, а поезд обыкновенный был, грузовой товарный, вагон «500 веселый». Теплушки зимой были, а мы летом ехали, но вагон с крышей, то платформа без крыши, а вагон с крышей и дверьми, которые на засов закрываются.
-На фронт вы прибыли в августе?
-Нет, в сентябре
-Тогда как раз закончилась Белорусская наступательная операция и корпус был переброшен в Румынию. Вы в Белоруссию приезжали?
-Нет, я сейчас все расскажу. Тот, кто выписывал, по ошибке написал город на Украине такой же примерно как в Румынии на границе стоит, и мы приехали в этот город в Украине. Пришли к коменданту, а он говорит, тут никогда штаба 2-го украинского фронта и не было, мол, езжайте в Киев. Ну, мы поехали, приехали в Киев, нашли там, позвонили в кадры, рассказали ситуацию, а нам говорят, как у нас всегда бывает, мол, мы тоже ничего сделать не можем, нам офицеры нужны, но мы вас взять не можем, вы направлены центром в 4-й корпус, город, где он стоит мы не знаем. А мы уже разнюхали, что этот корпус от туда отозван, с Белоруссии, когда они вышли на границу и корпус на Польшу пошел, а когда начал воевать на Польше, то лошадей и людей погрузили в эшелоны и отправили в Кишинёв, вот там и был 2-й украинский фронт. И вот мы, имея несколько талонов на пропитание, вещмешки, запасное белье, поехали туда, в Кишинёв. На чем только не ехали, я помню в каком-то городе на базаре были, денег нет, а кушать хочется, к мужику подошли, а местные там, молдаване, кое-как разговаривают по-русски, денег у нас нет, а есть облигации, мы ему их дали, он повертел-повертел, оставил и дал нам что-то поесть. В другом месте загнали белье нательное и уже ближе к Кишинёву на станции стоит эшелон, и машинист говорит, едем туда, в Кишинёв. Поест пустой, он тронулся, и мы залезли, да поехали с ним. И к нам заскочил подполковник кавалерист, он из Ставки, из Москвы тоже добирается, как и мы. Мы с ним доехали туда, до границы. Подполковник нашел полковника Рудевского, пограничника, который там всем командует. Нам сказали, что 4-й корпус уже прошел туда, в Румынию, пускай едут в Москву за назначением. А периодически эшелоны отправляют в Румынию, но их охраняют, пограничники проверяют. Но подполковник договорился со старшим лейтенантом, который поезд в Румынию охранял. Он посоветовал в какой вагон нам залезть, а часовому сказал, мол, ты сейчас иди конечные вагоны осматривай, то есть убрал часового. Когда поезд отправляется, то погранцы смотрят, вагоны открывают. Мы тоже открыли, залезли, нас подполковник закрыл, потому что он в другом поезде едет, он оформлен, все нормально. А там в вагоне коровы, по четыре с каждой стороны. Внутри куча сена, посередине и коровки кушают. Я одну похлопал, добрался до ее физиономии, там погладил, сено от стенки отодвинул, на себя надвинул и там лежу. Коровы сначала фыркали, а потом привыкли. Потому что мы минут 30 там стояли. Вдруг дверь открывается, а мы через эту солому наблюдали за ситуацией. Погранцы щупами сено тык тык тык, закрыли и поехали. Доехали до границы, там такой же мост сделан, опять бегают, но уже не открывают, просто посмотрели, снаружи. Ну, доехали до города румынского, выгрузились, пошли за подполковником, а он пошел к коменданту, принес бумагу и говорит, мол, ребята, вот, нам выдали бумагу на хлеб, колбасу, мы ж ничего не получали, едем и все, вот первый раз тогда я белый хлеб ел. Потом он говорил, что есть возможность привести себя в порядок, бумажку дал нам в банный поезд. Он нас устроил, чтоб мы прокупались. Мы заходим в первый вагон, раздевают нас, вещи разбирают, мы покупались, наши вещи дают, чистое белье, полотенце, портянки. А вот после этого мы появились в штабе 2-го Украинского фронта, ну там быстро посмотрели, 4-й корпус, значит вам туда. Ну, мы поймали этот 4-й корпус, а он уже перешел румынскую территорию, тут тылы его и штабы, а он уже в Венгрии, бои шли за Дебрецен и Ньиредьхаза. Мы нашли тылы 4-го корпуса, а дальше то корпус был в тылу у немцев, туда не проедешь. Неделю мы, наверное, пожили в тылу, вдруг прибегает мужик кричит, мол, бегом-бегом, машина поедет туда. Оказалось, машина с ранеными приехала из окружения. Нас посадили в эту машину, и мы поехали там, где немцы, а у нас одна винтовка. Поехали через дырку в обороне. Приехали мы в дивизию, меня в 36-й полк направили, а он уже под Ньиредьхаза и Дебреценом был. Пришел я и докладываю командиру, он смотрит на меня, ходит, оглядывается. Я ему говорю, мол, товарищ подполковник, я что-то не так доложил? Могу еще раз доложить. А он говорит: «Нет, я вот все думаю, куда тебя, сынок, направить». И как раз отправили меня особый взвод, он даже не читал, что я окончил инженерное училище, а направил как раз туда. И вот я с этим взводом находился с 44-го до 46-го года.
-А в каком месяце вы прибыли в полк? Сентябрь?
-Я уж не помню, но вроде в октябре вышел приказ о зачислении во взвод. Пришел во взвод, захожу, а они в Ньиредьхаза стояли, такие здания, частные, часовой ходит, я ему говорю, мол, мне нужен мой зам, старший сержант Бледников, часовой говорит: «Его сейчас нет, но он будет». Я захожу в здание, стол длинный, но пока пустой, а в комнате пахнет чем-то съестным и в белом поваренок бегает. Это командир полка его взял, ему 48 лет, азербайджанец, командир его взял, мол, пусть у вас нештатный поваренок будет. Зашел в комнату, так пахнет. И чем вы думали?
-Щами?
-Алкоголем! А полк только пришел сюда, и эти отдыхают, комнатки такие есть и там никого нет, я спрашиваю, мол, а где же люди? Он говорит: «Отдыхают». Я одну комнату открыл, как там хорошо пахнет. Пришел Бледников, я ему и говорю, мол, назначен у вас командиром. Он поднимает взвод, этому поваренку что-то сказал, ему двое на помощь, тарелки расставляют, стаканы несут, большие, гладкие, что-то в них налито. Все сели, положили что-то закусывать, он говорит: «Ну, гвардейцы казаки, давайте поздравим нового командира нашего с принятием должности и пожелаем ему успехов в выполнении боевых задач при командовании взводом, но мы его заявляем, что мы будем также доблестно выполнять все задачи, которые нам ставит штаб полка». Всё, все встали, на меня все смотрят, все держат стаканы, и я держу и все молчат. До меня дошло: я же должен начинать, а я всем говорил тогда, когда приехал на фронт, я ни грамма во рту не держал спиртного, я не курю. А как же мне теперь поступить? Я его спрашиваю, что это такое, он говорит – спирт. Я спрашиваю: «Он разведёный?». Оказалось, что нет. А что мне делать? И тут я из пришедшего к ним нового дяди встал на сторону командира. Я говорю: «Спасибо за поздравление, сегодня я спирт пить не буду, но если есть вино, я выпью». Я думал у них нету, а тот поваренку что-то сказал и вот, приносят в стакане налитое вино. И что делать, я первый раз выпил вино. А это такой порядок у казаков, если кого назначают, то собирается не вся станица, а самые избранные и они выпивают. Вот так я вступил в должность. Ну, а потом начал командовать. Сказать, что я вместе со взводом проводил такие операции как вот иногда в кино показывают? Нет. Но я выполнял тоже боевые задачи, как где плохо, туда бросает командир и там нами уже командует командир эскадрона. Ну, что я должен сказать, приходилось конечно убивать, в меня стреляли, и я стрелял, попадал, убивал. В основном, мы занимались населенным пунктом, а вот где траншеи, это пехота, мы туда не шли. Как-то взвод бежит, и ты бежишь, иногда попадает. И вот первый населенный пункт и мне до сих пор этот немец снится, ну я ничего, так вроде, поснился и я успокаиваюсь. Вот значит дом, взвод идет, и я иду. Подхожу к этому дому, шинель у меня, автомат. Обхожу этот дом, а с этой стороны выходит немец, здоровый, весь в кожаном одетый, у него автомат, еще автомат, еще что-то висит, здоровый в общем. Я не испугался, но я на него глянул и меня осенила мысль: я его должен убить. И я застопорился, ну если бы не мой казак, который сзади шел, то убил бы меня этот немец. Как только он голову повернул, я в него очередь и ввалил. Это был первый мой немец, приходилось потом еще убивать, ну ничего. Один раз в каком-то населённом пункте перед городом Дева в Венгрии, там значит местность перед городом такая ровная, свободная. Мы в конном строю подошли на исходную, потом все разъехались, шашки на голо и на немцев которые находились в этом поселке пошли. А вместе с нами СУ-76, а немцы бежали. Когда мы выскочили на железнодорожную линию, там танки стояли на платформах. Мы спешились, погнали немцев дальше, и подъехали наши танкисты. Это оказывается были «Тигры», их только привезли сюда, они заправленные, заряженные, наши танкисты посмотрели, замазали кресты, мелом звезду написали, с платформ съехали и приняли участие в бою в этом городе. Когда мы разместились на ночь, приехали артиллеристы, а потом немцы налетели на город с танками. Я своему Бледникову говорю: «У тебя противотанковые гранаты есть?», он говорит, что одна есть, ну, я говорю, мол, давай одну. Ну, я с группой пошел по крыше сараев туда, где немцы заняли, они дальше не пошли. Услышали разговоры, и мы спрыгнули во двор, стена огромная и никуда теперь. Вокруг ящики какие-то стоят, вдруг открываются ворота, и группа немцев заходит, а мы здесь. Мы бой с ними приняли, и нас спасла эта противотанковая граната, я ее как махнул в них, она взорвалась, а это оказывается в ящиках негативы стеклянные были, ящики полетели, взорвались, стеклами немцев порубило конечно. В рукопашную вот так, как пехота мы не ходили, но свою задачу мы выполняли. Когда мы еще были в районе Ньиредьхаза, вышел приказ товарища Сталина создать штатную первую гвардейскую конно-механизированную группу под командованием генерала Плеева, к этой команде еще причисляется 6-й кавалерийский корпус и дивизия танковая, и так была создана первая конно-механизированная группа, в которую мы вошли.
-Чем служба в казачьих войсках отличалась от службы в других войсках? Ну, кроме того, что обмывали приход командира.
-(Смеется). Дело в том, что в 41-м году крайком Краснодарский обратился к руководству с просьбой разрешить казакам создать добровольческий кавалерийский корпус. Им разрешили. Каждая станица формировала эскадрон, снабжала всем, и командирами, и обмундированием, а обмундирование было свое. Сейчас скажу какое (Владимир Владимирович показал свою фотографию в казачьей форме) и плюс еще бурка дается сверху.
- У вашего коня какое-то имя было?
- Уже когда я служил после войны было: Жаргон и Жаворонок, два у меня коня было.
-Какой автомат вам сильнее всего нравился?
-У нас был ППШ на фронте, был еще ППД, но больше ППШ. Кавалерия была вооружена карабинами или винтовками, но винтовки отняли потому что штык в ножнах должен был приделан отдельно, когда на коне.
-Были ли у вас маскхалаты?
-В кино показывают много всякой одежды. Но на фронте маскхалаты применяли только когда разведчики уходят. Нет, накидок даже не было. Когда мы тронулись ехать домой от Праги и вот выехали на широкое шоссе, асфальт, фрукты на деревьях, то нагрянуло на нас облако и такой пошел дождь, страшный, я только сумел документы спрятать, а полк на лошадях идет, полк даже остановился, кто что на себя натянет, никаких плащевых накидок, командир полка выехал и приказал: всем снять эти тряпки и все сняли, все что было, остались в своей форме и так ехали.
-Какое у вас отношение к женщинам на войне?
-Эх Нина, Ниночка,
Моя блондиночка,
Родная девушка ты вспомнишь обо мне,
Моя любимая, незаменимая,
Подруга юности, подруга по войне.
Хватит? (смеется). У нас в полку вот эта Нина Дориенко – она с самого начала, фельдшер эскадронный, потом артиллерийской батареи. Юмором у нас люди занимались и даже те, которым это не положено. Когда мы уже ехали от Праги до Перемышля, меня начальник штаба встречает и говорит, мол, ты что, женился на Дориенко? А как, я даже опешил. Он говорит, что они письмо получили, ее мама написала, правда ли, а я ему говорю: «Что, письмо можно посмотреть?» Он и говорит, все закрыто, едем дальше. Встретил еще замполита, говорю ему так и так, он говорит, что не видел письмо, но что-то слышал. Пришел я к себе во взвод, лег на сено, лежу и думаю, что же делать. Бледников подходит, спрашивает. Я говорю, что Дориенко меня женила. Я не знаю вывернутся то как. А у Бледникова всегда что-то выпить было, он мне принес пол стакана самогона. И я пошел к Дориенко. А она уже была в полковом медпункте. Я захожу с улицы, там типа примусов, и на них она жарит блины для своих врачей. Ну тут я не выдержал конечно, что я ей там наговорил, уже не помню, я как сапогом по этому дам и там все полетело. Говорю, мол, ты что, на весь полк меня прославила. Она видит такое дело, выбегает на улицу и побежала. Я выскочил за ней, вытащил пистолет и дважды выстрелил вверх. А, я не тогда выпил, я тогда еще нормально был, но злой. Она побежала, а я пришел во взвод и там уже выпил. Лежу. Приходит посыльный, говорит: «Товарищ младший лейтенант, командир полка вызывает». Ну, что делать, идти надо. Пришел, захожу, он сидит и с ним участковый. Ну, думаю, участкового пригласили. Он мне наливает, говорит: «Давайте выпьем», я говорю, мол, товарищ майор, я уже, он говорит: «Я вижу». Выпили и я выпил. Он и говорит: «Успокойся, это хорошо, что ты ничего не натворил, они просто тебя разыграли, нет никакого письма, а ты поверил, мы тебя знаем как хорошего офицера, смелого и мужественного воина, ты у нас всегда на хорошем счету, а ты успокойся». Когда мы стояли в Перемышле, там мы стояли месяц, и питание уже делали общее для всех, и офицеров тоже. Так я один раз пошел, люди заходят, часть на улицу, а один кричит: «Иди-иди, она тебя ждет». Больше я не ходил, а там, где жил, то по огородам и заходил. Но Дориенко мне не то что нравилась, но просто разговаривали, встречались на отдыхе, когда стояли. Мы, когда стояли под Прагой в 45-м, группой офицеров молодых собирались и сочиняли вот такие частушки, еще одна, которую я до сих пор вспоминаю: «Кто сказал, что надо бросить водку на войне, после боя сердце просит водочки вдвойне, нынче у нас передышка, завтра вернемся к боям, что же твой голос не слышно, друг мой покойный баян».
-Вы встречались с пропагандой на войне?
-Если беседовать приходили в эскадрон, то говорили, что завтра мы переходим границу Чехословакии, и мы должны с населением обращаться очень хорошо, потому что мы давно дружим с Чехословакией, вот это говорили. Мы в Карпаты как-то заходили, пришли в населенный пункт, а я чего-то приболел, желудок расстроился, и вот расположились мы в населенном пункте, а по пути ребята надыбали где-то улей, вытащили соту и принесли ее в дом. А женщина, молодая чешка, она как-то по-русски научилась фурыкать, она и говорит: «Я вам сделаю пряников» и сделала медовых пряников, а принесли гуся, она и гуся сделала. А я вот как раз есть не мог. То есть люди в Чехословакии хорошо относились к нам.
-Как отмечали День Победы в первые послевоенные годы?
-Я 9 мая буду отмечать 73-ю годовщину. Вот это было первое, май 45-го под Прагой, и мы отмечали. Конечно, всегда везде народ наш помнил победу, в полку обязательно собирался День Победы, а в 46-и году командир дивизии заставил на лошадях с оружием провести небольшой парад, а сейчас тоже вот я каждый раз в Парк Горького хожу, там кавалеристы собираются, правда в этом году у меня будет сложность – я уже год не употребляю спиртного, потому что в прошлом году меня подвели наши врачи, камень в почке прорвался.
-Расскажите еще про боевые действия, пожалуйста.
-Вот еще один пример из боевой жизни вам расскажу. Молодой я был, в Венгрии освобождали город один, а через город по середине проходило шоссе, а дома здесь и здесь. Мы захватили эту половину города, немцев поубивали, надо было перейти на другую сторону, занятую немцами, а в начале города стояли несколько самоходок и танков, они все время эту линию простреливали, трассирующими, все время стреляли. Мы подошли, а надо перейти дорогу, там смотрю, тоже застопорились наши, там слышу кто-то их матом кроет, что они остановились. И вот я решил переместиться немножко и вот такой дом трехэтажный стоял на той стороне, почти у самой дороги. И вот я переместился так, чтобы мы бежали за дом. А тут я их еще заставил поприседать как можно ниже. По команде как бросились перебежать эту дорогу, как передышка у них была в стрельбе, перебежали и спрятались за этим домом.
Еще хочу рассказать про историю нашего корпуса. Про станицу Кущевскую, вы, наверное, слышали, известная она, а мы в 77-м году там отмечали юбилей своего корпуса. И Шкуринская там станица была. Там 17-й корпус встретил фашистов, которые рвались к Ростову во второй половине 42-го года. А наступали там одна пехотная дивизия немцев и танковая еще. У кавалеристов наших не было ничего, чем бы можно было воевать с танками, вот они как сели в своей станице, винтовку им дали, а шашки там были самодельные. У меня во взводе было два участника 1-й конной, Гражданской войны, и в том корпусе тоже были участники Гражданской и вот они применили метод, который применяли в Гражданскую войну. Два-три кавалериста брали на прицел один танк и галопом догоняли его, обгоняя, буркой закрывали смотровые щели, и он сбавлял скорость да останавливался, а казак ищет щелку, куда бы выстрелить, запрыгивая на танк. Поэтому казаки сорвали наступление немцев на Ростов. А старожилы мне говори, что они так удивились, что никто не хвалит их, а поступил приказ товарища Сталина 17-й кавалерийский корпус расформировать в августе 42-го года. На базе кубанской дивизии 17-го корпуса был создан мой 4-й гвардейский кубанский кавалерийский корпус, заметьте, сразу гвардейский ему присвоили.
Интервью брал Денис Попов