Любовь и теория относительности

Николай Поречных
Он завтра улетал. Не надо было ей звонить, назначать это дурацкое свидание в сквере, на морозе. Мороза большого, правда, не было, минус пять, от силы. Но всё равно она мерзла, предчувствуя что-то нехорошее. Не надо было. Он сразу так и решил для себя: никаких прощаний. Но ведь это – навсегда. А он любил её, свою Прекрасную Елену. И вот теперь, когда она стояла уже рядом, Сергей понял окончательно: не надо было. Не надо было, именно потому, что он ее любит. Ну что он ей сейчас скажет? Как? Какими словами?
– Сережа, в чем дело? Почему здесь? Ты что, не мог заехать?
Он смотрел на нее, стараясь не встречаться глазами. Она, правда, озябла и дышала по всегдашней привычке в свои вязаные варежки, согревая пальцы и ладони.
– Что случилось?
Ее тревога усиливалась.
– Лена, я завтра улетаю, – осилился произнести он и развел руками. Как будто его вызвали на работу, и он не сможет пойти с ней на запланированный заранее спектакль.
– Куда улетаешь? Про что ты? – Лена старалась говорить ровно, хотя нутром уже поняла, о чем он. Он работал в Институте Космических Исследований, а завтра – все об этом знали – в глубинные просторы Космоса отправляется космический корабль, впервые в такую даль и так надолго.
Он кивнул, поняв, что она догадалась.
Лена застыла, глядя на него и ничего не видя. Ее руки безжизненно повисли вдоль тела. Сергей с новой силой, гораздо большей, до боли в зубах и в затылке пожалел, что затеял это свидание. У него в голове пронеслись все пять лет, что они были тесно знакомы. Он боготворил ее, любил больше жизни! Но и не полететь он не мог. Он вообще по огромной случайности оказался в составе экипажа. Никто из близких об этом не знал, потому что всё действительно было очень маловероятным, а еще он боялся сглазить. Но получилось так, что основной специалист, который был назначен в экипаж год назад, заболел, а его дублер вдруг отказался под напором близких – поэтому ещё Сергей никому не говорил, боясь такого же нажима.
– Ты думаешь, ты герой? Ты – вор. Ты мелкий воришка. Не грабитель, не разбойник – обыкновенный форточник. Забрался – и украл. Втихаря. Тайно. А все, никто – на тебя и не думали, потому что ты…
– Что я украл? У кого? – оторопел Сергей от такого поворота. Он ожидал  другого развития.
– Ты себя у меня украл. Вор! – срывающимся шепотом кричала она и ударяла кулачками в варежках по его груди. У нее начиналась истерика, и он с ужасом ожидал того, что может произойти. Сергей стоял с опущенными руками, а Лена колотила, колотила его в грудь кулаками, затем головой, и он почувствовал, как ее ноги стали подгибаться. Он подхватил ее, когда она была уже без сознания, прижал к себе и понес на скамейку. На глазах у него выступили слезы. А он-то был уверен, что полностью себя подготовил, и никакие слезы, мольбы и истерики его не проймут.
Он взял со скамейки пригоршню снега и осторожно приложил к лицу Лены. Сердце Сергея готово было разорваться от осознания того, что он совершил, какое горе он приносит всем своим родным. Раньше, да ещё полчаса назад, ему казалось, что главное – это то, что он добился своего включения в состав экспедиции. Всё остальное формальности, которые, так или иначе, уладятся. Ведь должны же они понять, в связи с Чем он так поступает!
Лена открыла глаза. Она молчала, и это сильно тревожило Сергея. Наконец она спросила:
– Это как надолго?
Спокойно спросила. Как будто узнала про его отлет давно, и Сергей понял, что она эту мысль, эту догадку – что он будет добиваться включения в состав экипажа, вынашивала давно. Ну как бы она не почувствовала? Она, его Прекрасная Елена.
– Экспедиция запланирована на двадцать лет.
– Это для вас, а сколько лет пройдет на земле? – снова спокойно поинтересовалась она, и повернулась, теснее прижавшись к нему.
– Примерно двести, – почти шепотом произнес Сергей.
Лена поднялась и присела рядом. Посмотрела на Сергея, сняла варежку с правой руки и взяла снег. Протерла лицо, помолчала с опущенной головой, затем спокойно и определенно сказала:
– Пойдем ко мне.
– Лена, у меня мало времени, – начал, было, Сергей, но осекся, увидев ее изменившийся, ставший вдруг каким-то бабьим,  что ли, взгляд. Взгляд был строгим и непреклонным.



Они насытились и устали, и теперь лежали и разговаривали словами.
– Ты говоришь, с войны тоже, бывает, не возвращаются, но все-таки уходят.
Сергей ничего подобного не говорил, но он не удивился, потому что это было продолжением и его тяжелых размышлений. Это продолжался их мысленный диалог.
– Уходят, оставляя жен, детей… Ещё не родившихся детей, – продолжала Лена, глядя в потолок. –  Но там есть, остается все равно хоть какой-то, хоть маленький шанс.
Она повернулась к нему.
 – Могут не убить – ранить только. Хоть как ранить, хоть без рук, без ног – но с войны можно вернуться. Можно дождаться. Не всех же убивают, – последняя фраза требовала ответа, требовала подтверждения. Лена смотрела в лицо Сергея, сжав губы.
– Я и говорю, – подтвердил Сергей, продолжая смотреть в потолок.
Она снова откинулась на спину.
– Случиться с человеком каждую минуту, каждую секунду может что угодно. Просто другие не знают об этом, а мы с тобой знаем. И что это меняет? Та фронтовичка, провожавшая мужа в самый разгар войны на фронт, не думаю, что большую надежду таила в сердце. Но ждала. Да. Она уже была замужем. Но и прямо на фронте люди женились в Великую Отечественную.
Лена покосилась на Сергея. Она вдруг как-то засветилась, вся, не только глазами. Она нашла для себя ответ.
– Я обязательно рожу тебе сына, – произнесла она уже другим, спокойным и тихо-решительным, голосом.
– Мужчина должен оставлять после себя потомство. В конце концов, в этом его предназначение на земле. Тем более, настоящий мужчина. Нечего плодить от кого попало. Ты будешь знать там, что у тебя растет сын, и тебе будет спокойнее и надежней. Ты будешь знать, что тебя ждут. Это не важно, что никогда не дождутся, правда? И мы с маленьким Сережей будем ждать, ждать, ждать. Я буду рассказывать сынишке, какой замечательный у него папка, и он будет подражать тебе. Он будет все время поглядывать на небо и мысленно с тобой говорить. Ты тоже с ним разговаривай. Ты воспитаешь его настоящим человеком, я тебе помогу.
Лена снова повернулась к Сергею, обняла рукой, надвинувшись ему на грудь. Она рассматривала его лицо, как картину, подетально, впитывая каждую складочку, каждую морщинку. Это были их последние совместные минуты. В ее глазах стояли слезы, но не слезы боли и отчаяния. Это были слезы радости открытия. Открытия того, что: вот оно и такое может быть – счастье. Как бы она себя потом всю жизнь чувствовала, если бы отвернулась от Сергея теперь. Хороша бы была! А то она не знала, что такое было вполне возможно, когда они полюбили друг друга. Любимый подлость сделает, и то его пожалеть, а то и простить надо. А кому больше? Может это чересчур про подлость, но оступившегося – поддержать надо. Лена убеждена в этом. А мой на подвиг идёт. Ради всех нас. Дура я дура – какого еще сомневалась…
Она тронула его за нос. Он взял ее ладонь и прижал к губам.
– Значит, ты вернешься сорокапятилетним красавцем мужчиной, ну а я к тому времени буду девушкой немного за двести.
Лена засмеялась. И Сергею стало так хорошо-хорошо. Потому что он чувствовал, что она искренне нормально к этому относится.
– Ты замуж-то выходи, – сказал он.
– Сщас. Тебя не спросили. Ждать будем. Может ученые научатся жизнь продлять-то? Обещают всё. Прилетишь – пригласишь жену на танцы?
Они оба засмеялись, и он не боялся, что может ее этим обидеть.
– Сын должен расти в нормальной семье, где ждут и почитают отца, – сказала Лена так, как будто это решение сложилось у нее уже давно-давно.
– Может и не получилось у нас ничего. Может, девка будет, – проговорил Сергей тоже серьезно. Нельзя уже было несерьезно про это.
– Не сомневайся даже – будет. И будет Сергей Сергеич.
– Или ты закрепить намекаешь? – перешла Лена на игривый тон.


Они завозились, засмеялись – счастливые молодые люди, образовавшаяся очередная семья. А настенные часы показывали, что через четыре часа с небольшим Сергей покинет Землю.