Мы не виделись лет двадцать пять, и когда столкнулись в магазине, она сразу после здравствуй, сказала, как ты постарел.
Я, конечно, не стал отвечать, мол, на себя посмотри.
Я промолчал – всегда теряюсь в такой ситуации, безапелляционных заявлений очевидного, но подаваемого как откровение, причем посетившее заявителя в одностороннем порядке.
Ах, ты ж, боже ж мой! Как ты постарел!
А ты как будто нет.
Зовут ее Алла, судя по всему, она думает, что обладает отрезвляющим эффектом, поэтому логично дать ей фамилию – Зельцер.
В общем, я выдавил улыбку и сказал, время-то идет.
Двадцать пять лет назад, а точнее, тридцать шесть лет тому, она была тонкая, звонкая, умная, красивая, загадочная и, не буду врать, сводила меня с ума. Любому, кто пытался срифмовать по тогдашней подростковой похабной, согласно возрасту, моде: «алка-давалка», я бил в зубы. Однажды разбитые костяшки распухли, загноились, потемнели, и под толстой наросшей кожей явно прощупывалась какая-то мерзкая субстанция, типа кровавого гноя. Я содрал болячку и ходил с перебинтованной рукой с полгода, если не больше. За это время на меня успел наехать некий местный молодой лев, жаждущий жизни, и мы забились перенести драку на время, когда рука заживет. Но она не заживала. Лев глумливо торжествовал и, однажды, встреченный нами в кинотеатре на фильме с Бельмондо, был избит моим корешом Коляном. Просто так. В назидание и потому что надоел.
Бил его Коля внизу у выхода из зала.
Бил приговаривая, ты зачем, сука, мешаешь культурному отдыху трудового крестьянства? (Коля был из деревни Грабиловка).
А Алка меня сдала чуть попозже.
Сдала, конечно, по моим и божеским меркам, по девичьим, она не сделала ничего предосудительного. Молодой лев с приятелями завел с ней фривольную беседу, полную, опять же, по тогдашней, или вневременной? моде, сексуального игривого подтекста, а в конце прошелся по мне, и Алла с ним согласилась. Иди нахер, сказал я льву на перемене, хочешь, чтобы я тебе торец подравнял, чушок? Докажу, парировал лев. Ну.
И доказал.
Есть военное слово «рекогносцировка». Оно как нельзя больше подходило к ситуации. Мы пришли в подъезд Алки и огляделись. Лев предложил схему. Я встал ниже на одну площадку – между шестым и седьмым, а он, выше этажом, позвонил в дверь ее квартиры. Это была диспозиция, если уж продолжать пользоваться военными терминами. Дальше битва. Алка вышла, и лев затеял с ней тот же примерно разговор. Тогда с девочками беседовали на лестничных площадках часами. Мне было хорошо слышно. Она опять подтвердила. Я сейчас уже не помню. Допустим, он сказал, Олег, ведь, чмо? А она сказала, конечно, и засмеялась.
Я пошел вниз пешком. Я быстро пролетел все ступеньки, стараясь сделать это по возможности бесшумно, и вышел из подъезда.
Грудь мою разрывало бешенство пополам с дикой злобой на предательство Алки. Я был уверен, что у нас взаимная любовь. Я был уверен, что мы пойдем друг за друга на костер, голгофу или куда там еще ходят фанатики. Я был уверен, что она никогда не станет говорить мерзким кокетливым игрушечным голоском с таким говном как молодой лев, жаждущий жизни. А она говорила… А она не пошла, а она… И так далее…
Я даже не стал дожидаться чувака, чтобы разобраться. Предъявить ему, по нашим, опять же, тогдашним понятиям, было нечего. Можно было только свалить внезапным ударом в лицо и с наслаждением бить ногами, до тех пор, пока тошнотворная усталость не сменит кровавый туман в голове и перед глазами. Но до такого, все-таки, мы, слава богу, не доходили.
Я поплелся домой.
Наверное, я курил одну за другой, не помню. Мы, мальчишки, всегда в подобных нервных ситуациях много курили. Мне и сейчас иногда хочется закурить, когда я психую. Хотя бросил десять лет назад. Курить, не психовать.
А спустя еще некоторое время, мне стало стыдно.
Сразу и за все.
За весь этот сволочной случай «доказательства». Я не мог понять, как сумел втравить себя в поступок бесконечно унижающий Алку. Мне было стыдно и больно за нее. На себя стало наплевать, все обиды и амбиции ушли куда-то. Остался только сырой, как руда стыд. И ощущения будто вляпался во что-то похуже коровьей лепешки, в которую я однажды наступил на турбазе.
Может тогда, я чуть-чуть повзрослел.
А может, и нет. Все эти россказни про внезапное взросление после экстраординарных случаев, полная ерунда. Люди не взрослеют никогда, так и помирают с обидами испытанными в четвертом классе после летних каникул…
Молодой лев меня больше не интересовал и я совершенно не знаю, что с ним сталось. А Алка, спустя двадцать, что ли, лет, со дня последней, тоже случайной встречи, увидела меня в универсальном магазине, сощурилась и сказала, как же ты постарел.
Даже вот так – ого, как же ты постарел!