Три пушкинские страницы Серафимы Дриц
Одно из ярких впечатлений моих первых дней в школе – очень красивая молодая учительница из группы продлённого дня.
…У Серафимы Семёновны Дриц в жизни было три равновременных (примерно по шесть лет) страницы, связанных с седьмой школой.
Страница первая…
Начало 50-х. Симочка Дриц приезжает с мамой и сестрой из Белоруссии в Курск. Курщина – родина мамы, Белоруссия – отца, погибшего в 44-м. В седьмую школу она пришла в четвертый класс.
Какой она была? Очень хорошенькой, активной, пела, читала стихи и сочиняла сама:
«Пришла весна.
Как тянутся уроки!
Сегодня даже Пушкин не звучит!
Трещат на ветках звонкие сороки,
Их сладкий воздух, видимо, пьянит.
А по карнизу важно и надменно
Гуляет воробей, уже босой,
А нянечка – так дремлет непременно,
Или в буфет ушла за колбасой.
А может быть, часы остановились?
А может быть, и вовсе не идут?
И, может быть, мальчишки разозлились
И возле школы нас уже не ждут?!
Идея Александровна вздохнула:
«Пора домой, вам Пушкин ни к чему»,
И нас как ветром со скамей смахнуло,
Простите, что не стыдно никому!
Берёзы налились зелёным соком,
Там у калитки слышен лёгкий джаз,
И повернулась ель колючим боком,
Чтоб с осужденьем посмотреть на нас…».
Девочке 13 лет, но какая картинка, какие точные детали, атмосфера в этом поэтическом репортаже с урока! Так и представляешь себе этот урок литературы в конце мая, слышишь какого-нибудь Армстронга из мальчишеской «Спидолы» (или что там могло быть у них в те годы?), чувствуешь запах акации (она росла под окнами школы), тем более, декорации такие знакомые: вид из окна тот же, что и сейчас, тот,что и в наше время, и даже голос, дикцию (не слишком безукоризненную, к слову сказать) учительницы из стиха слышишь! А ель из Серафиминого стихотворения, по рассказам очевидцев, росла под окнами учительской, примерно на том же месте, где сейчас памятник Пушкину.
Я думаю, что даже современным пушкинцам легко представить эту картину, потому что... Потому что Сима Дриц была очень талантливой девочкой и выросла в очень хорошую, настоящую поэтессу, хотя всю жизнь работала учителем.
Она родилась в 41-м. Когда началась война, Симина мама с маленькими дочками приехала на родину в Курскую область в село Колодное Бесединского района. Здесь жили её папа и сёстры. А тут уже началась оккупация, и чёрненькую смуглую Симу (в её генах 4 крови: русская, белорусская, польская и еврейская) прятали в высохшем колодце, а когда вынули – руки и ноги малышки висели, как плети. Менингит. Хромота – последствие той тяжелой болезни. От смерти её спас врач-немец. Он даже ночью приходил делать ей уколы. Но тот же немец погубил её молодую красивую тётку: положил на неё глаз и хотел взять с собой при отступлении. Та отказалась, и оскорблённый немец послал её к реке валить деревья и делать плоты. Там она простудилась и умерла.
Каждое лето потом Серафима приезжала в ту деревню. Получила первое место на конкурсе сочинений про свои летние деревенские каникулы. Какие добрые были в ту пору люди! Когда Сима возвращалась домой, то заходила прощаться в каждый дом, и везде ей дарили подарки – там обувь, там портфель, там банты... Все понимали, как трудно девчонке без отца. А Симочка была таким солнечным лучиком – смышлёная, хорошенькая, искренняя!
Председатель, заходя к ним в дом (тётка работала бригадиром), просил Симу спеть. Репертуар у неё был в основном из песен Утёсова и Шульженко. В качестве гонорара председатель всегда клал ей в коробочку рубли, и перед первым сентября Сима покупала на эти деньги подарки для всего класса, чаще всего это были ириски.
У неё хранится красивый том Пришвина, подаренный ей с формулировкой «Лучшему поэту школы». Без стенных газет в былые годы не обходились ни учебные заведения, ни учреждения. В каждом классе выпускали свою газету или журнал. Сима с подругой Галей Балаевой (кстати, дружат до сих пор) выпускали журнал «Ёж». Галя рисовала карикатуры и оформляла газету, всё остальное делала Сима, чаще в стихах, чем в прозе. Частушки, эпиграммы... Одноклассники смеялись, герои опусов порой рвали рукописное издание в клочки и топтали ногами. К примеру, лопоухий красавчик Виталий Колпаков... Так выражалась их взаимная симпатия. После школы Виталий даже звал её замуж. Большой человек сейчас, живёт в Питере. Впрочем, кавалеров у Серафимы было всегда предостаточно – её «маленькая особенность» не мешала никогда.
Во времена учёбы Серафимы в нашей школе учителя не контролировали пионерские и комсомольские дела. Сборы, собрания проходили без участия классного руководителя, и газету они всегда делали без цензуры.
Директор Александра Ивановна Брюхачёва вела историю. На уроках она иногда засыпала. Дети тихонько переговаривались, но не мешали, ждали, когда проснётся.
Добрый, талантливый, очень любящий детей, учитель пения Михаил Иванович Подушкин. Репетировал с оркестром, солистами, терпеливо добивался правильного звучания. У Серафимы был абсолютный слух, хороший звонкий голос, но в хоре ей было петь трудно – она привыкла быть солисткой и порой, забывшись, исполняла чужие партии.
В школьном струнном оркестре были одни мальчики и две девочки – Сима и Галя. Галя играла на балалайке, Сима – на домбре. В училище Серафима научилась играть на баяне, по слуху подбирает мелодии на рояле. А как она читала стихи, вела все вечера и концерты!
Пушкинские вечера, балы-маскарады... Ах, какие были в школе в те годы маскарады! Все приходили в костюмах и масках, многие изображали литературных героев. Однажды Симе сшили роскошный костюм Кармен – черная юбка с красной оторочкой, роза в смоляных волосах!.. На карнавалах было принято обмениваться подарками.
В старших классах в школе появились мальчики, и жить стало значительно интересней.
Вторая страница – 60е…
Закончив педучилище (когда поступала, не знала, что предпочесть – музыкальное или школьное отделение, выбрала второе), Серафима поступила в пединститут на литфак. Училась очно и работала в продлёнке. Кстати, после института её приглашали работать диктором на телевидение, но... там она падала в обмороки от духоты, прожекторы слепили нещадно, жара была немилосердная. Это были первые годы курского телевидения.
И тогда встреченный на улице Шкляр сказал: «Приходи в школу». Симочка, спокойная, ласковая, полюбилась не только малышам, но и старшеклассникам. На литературный кружок, который она вела, мальчишки приходили со своими графоманскими опусами не столько учиться азам стихосложения, сколько на неё поглазеть. Но всё, что бы Серафима ни делала в жизни, она делала на совесть. Придраться было не к чему. А вот сама Серафима умудрилась... Написала письмо в «Учительскую газету» о проблемах продлённых групп в стране. Разве можно держать малышей «в клетке», в одном и том же классе, две смены подряд – ни побегать, ни отдохнуть?..
Завгороно Таисия Ивановна Шатохина, умная, искушённая в аппаратных делах, не стала проводить расследование (мол, как же ты могла?!), а предложила Серафиме часы – вещь весьма дефицитную в то время, но... в другой школе, 20-й. Шкляр сказал: «Соглашайся». Потом была 13-я. Она хорошо работала в тех школах, учила языку и литературе, была завучем.
Третья страница – восьмидесятые…
Директором школы уже была Валентина Николаевна Ужова. Многие учителя вспоминают, какой ровной, спокойной, рассудительной, заботливой по отношению к детям и по отношению к учителям была завуч Дриц. Дама из методкабинета пришла на урок к учительнице истории и собралась было оставаться на второй у того же педагога... «Я бы попросила вас прийти в следующий раз. Для педагога это тяжело. Вдруг у неё давление поднимется?». Начальница послушалась.
А как она умело общалась со школьниками! Учитель заболел, замены нет, у класса пустой урок. Серафима Семёновна заходит в кабинет и очень тихим голосом просит «разбушевавшуюся стихию» выйти в коридор и построиться в линеечку: «Я очень прошу вас, ребята, не подводите меня», и – пустой урок проходит в полной тишине. Её интонации – мягкие, уважительные, мелодичные – завораживали и малышей, и старшеклассников. Её эрудиция, личностные качества были столь несомненны, талант организатора, лидера столь бесспорен, что многие прочили ей директорское кресло после ухода на пенсию Валентины Николаевны Ужовой. Впрочем, она в него не стремилась. И когда её позвали в педколледж, приняла предложение. Ей было интересно поработать и в другом своём родном учебном заведении.
У Серафимы Семёновны больше десяти сборников стихов, её стихи печатают не только в областных изданиях, но и в центральных, например, в журнале «Семья и школа». Много стихов посвящено детям – Дриц прекрасно понимает детскую психологию. Она тонкий глубокий лирик – у неё замечательные стихи о любви. Лидия Гавриловна (нельзя сказать, что работая в школе, они были подругами) сейчас интересуется поэзией Дриц, звонит ей, когда у Серафимы выходит очередная книжка.
«Звёздочка», – сказала про Серафиму Семёновну завуч 90-х Нина Ивановна Костина, а Варвара Сапожкова ей в унисон: «Цветочек». Вот такой она была всегда, Сима Дриц!
Правда папа, уходя на войну, подошёл к кроватке, где спала полугодовалая Сима, и вздохнул: «Старшенькая у нас красавица, а Симочка, бедняжка, страшненькая». И ещё отец переживал тогда: «Если погибну, некому будет фамилию продолжить – две девки!»
Симин отец не ошибся только в одном: с войны он не вернулся. А вот в других своих предположениях ошибся сильно. Во-первых, Сима очень вскоре стала красавицей. Очаровательным ребёнком, красивой девушкой, женщиной. Во-вторых, Сима, помня об этих словах отца, о которых ей рассказала мама, дала слово фамилию сохранить и в замужестве не менять. Так что в семье – две Крапивы и одна Дриц.
У мужа Серафимы Семёновны очень сочная фамилия – Крапива. Её носит и их сын – Борис Борисович Крапива. Борей он стал не из-за родительского тщеславия – не в честь отца. Серафима Семёновна назвала сына в честь... Бориса Иосифовича Шкляра. Не знавшая отца, Серафима Дриц чувствовала отцовское к ней отношение школьного директора. Он всегда её опекал и гордился её успехами (впрочем, это вообще свойство нашего Шкляра – искренно гордиться нами, будто мы все его кровные дети), тем более, гордиться было чем.
Придя поздравлять Шкляра на какой-то из его юбилеев, Серафима Семёновна прочитала посвящённый ему свой детский опус, поэму – целое повествование о жизни и деятельности нашего Бориса Иосифовича. Поэма была в былинном стиле:
«То не солнышко выплыло из-за тёмных туч, из-за синих гор,
То директор наш вышел в коридор...».
Серафима Семёновна два раза видела плачущего Шкляра. Первый раз на выпускном вечере, когда она вышла на школьную сцену за аттестатом, от волнения прихрамывая больше обычного, и тогда, когда она, отвечая на его вопрос: как назвала сына, честно призналась: «В честь вас, Борис Иосифович».
У Серафимы Семёновны внук и внучка. Их мама – тоже выпускница Пушкинской школы, как и её собственные, Ларисины, мама, тётя и ещё немалое количество родственников. Лариса Меренгоф – пластический хирург, у неё своя клиника. Борис Борисович тоже успешно занимается бизнесом. Девичья фамилия Ларисиной мамы — Урецкая. Елена – заведующая родильным отделением в шестом роддоме. «Человек, фанатично преданный делу, на таких врачей молиться надо!» – не раз слышала от её пациентов и их родственников. Борина тёща тоже окончила школу с серебряной медалью, так же, как сам Борис Крапива. Боря получил четвёрку по физкультуре. Но Серафима Семёновна (а ведь в ту пору она была завучем в школе) пальцем не шевельнула, чтобы исправить ситуацию: «Четвёрка так четвёрка, он и в самом деле к физкультуре относился прохладно, предпочитая репетиции в оркестре». Борис – парень талантливый, подвижный, энергичный – в маму.
Серафима Семёновна признаётся: «Если бы Боря не проявил инициативу и не перешёл в нашу школу из-за байбаковского оркестра, о котором ему все уши прожужжал его товарищ Трунов, сама бы я его в школу не взяла».
Три «пушкинские страницы» в жизни Серафимы Дриц. И сама она в истории нашей школы – очень яркая и гармоничная страница
(Глава из книги "Седьмая. Родная. Пушкинская.")