Стайка белых халатов расселась полукругом на первых рядах актового зала. Солнечный зимний день. По ковровой дорожке пылили директор и главврач, Татьяна шла следом. Левик сидел один в четвертом ряду и уже откинул сиденье скрипучего кресла. Она успела присесть до того, как начальство, осмотрев по головам, приветствовало всех, поздравив с прошедшими праздниками.
09.02. Общая пятиминутка.
- Прогулявшие, заболевшие, опоздавшие? Происшествия?
Отделения начали отчитываться. Она пристроила журналы на коленке и начала строчить порционник, Левик старательно пытался поддеть ее танкетку, чтобы свалилась со ступни. Шеф с глазами кролика смотрел поверх колпаков, уловив глухой стук. Левик не унимался, погладив икру ноги, улыбнулся в усы кружевам под юбкой, осторожно пробирался вверх, не хрустнув накрахмаленным халатом, наткнулся на флакон для спирта в ее кармане. Она встала.
- Первое отделение, второй этаж, медсестра Иванова дежурство приняла. По журналу движения 76 человек, выбыло двое по восьмой графе, на этаже питаются девять человек, остро-заболевших, температурящих нет. Праздники без происшествий.
- Какие места освободились?
Левик дернул за подол, показывая истории болезней.
- Два женских. Одно в трехместной, другое в двухместной палатах.
Шеф отнял сжатые в кулак руки от подбородка, спросил.
- Татьяна Петровна, что у вас на голове?
- Колпак.
- Очень похоже на пилотку, не по форме одеты. Вопросы есть? Заведующие, карантин - остаются, все свободны, Татьяна Петровна задержитесь на минутку.
09.20.
Попала на чай с огурцом. Она отдала сводку диетсестре, старшей отделения – пузырек с листком требования на спирт.
- Аптека в двенадцать будет, большой расход у тебя идет, - сообщила она, - еще требования будут?
- Будут, позже напишу, когда проверю. Левик не отдавал эпикризы, но ты вызови перевозку.
- Пинка дай ему, не видишь - шеф бесится, вечно всех гладит.
- Катьки мои, соблюдайте субординацию, вот эпикризы, - подрулил Левик.
09.30.
Чай заварен, проживающие потянулись в буфетную за кипятком, с третьего этажа пришла подруга, стала нарезать соленые огурцы, накрывать стол к завтраку. Подошел главный, на подоконнике перелил остуженный спирт в чайник, поставил чашки, подвинул стулья. Шеф, потирая руки, буквально влетел в комнату, радостно оглядел компанию. Старшая медсестра смутилась на пороге, Татьяна вышла к ней, забрала пузырек, кивнув.
09.46.
Поэт заварил кофе, в его палату просачивались барышни в одиночку, закуривали, улыбались, принося разносолы. Без стука влетела старшая сестра отделения, строгим голосом обещая написать докладную за сборища в рабочее время. Ей тоже налили «арабику», предложили сливок.
- Татьяна, на выход, перевозка пришла.
- Как быстро! Кто со мной, выносить?
Девчонки ссылались на «мензис», не желали прерывать отдых.
Пришлось идти, у стола сторожа ждал крепкий парень в синей униформе, один и без носилок.
- На руках понесешь? - Съехидничала Татьяна.
В ответ получила тираду о том, что инфекционное отделение, работающее и по СПИДу, не имеет права входить в лечебное учреждение, что она обязана выкатить носилки к машине. Мимо пробегал Левик, остановился, чтобы отдать сопровождающие документы, прислушался.
- Левик, дерни Славика.
Заведующему не понравилось, что она прилюдно пренебрегла субординацией. Старик сторож равнодушно отошел к окну.
- Трояк? Спирт? – спросила Татьяна.
- Да я тебя на руках вынесу, сам тебе коньяк привезу! Сутки через трое работаешь? - Спросил наглый санитар перевозки. Левик сунул ему пятерку в карман, чтобы прекратить прения.
- За двоих мало, - усмехнулся он в ответ.
- Извините, молодой человек, нам не так много платят, а время идет.
Санитар хмыкнул, выглянул на улицу, пришел водитель с оранжевым корытом. Она отправила их на лифте, сама поднялась пешком. Ей навстречу по коридору уже волокли корыто. Обеспечиваемые охали, крестились вслед, из другой палаты они вынесли второй труп, плюхнули сверху, накрыли брезентом, перетянув ремнями. Картина окончательно шокировала, когда они поставили груз вертикально и сами вошли в пассажирский лифт, потому что другого в ходячем корпусе не было. На ее негодующий взгляд незамедлительно последовал ответ, что за такую мелочь, они животы не будут надрывать, вынося по одному с песнопениями – по лестнице.
10.15.
Внутривенные вливания, следом просто инъекции, затем перевязки. Левик приперся в ее кабинет писать истории болезней. Она ему подсказывала мимоходом даты и названия лекарств на списание для нужных людей. Цыганкина подставила белую гладкую попу под укол, наклонив голову, поспешила уйти, буркнув, что о дверцу шкафа ударилась.
- Левик, вот почему больные врут? Как можно поставить фингал под глазом, если нет шкафов в палатах?
- Анна Петровна замуж вышла 31 декабря, переселяли вечером в двухместную палату без тебя. Новобрачный, наверное, закатал.
- Скажешь тоже, восемьдесят два года, дед такой приличный, не хамит никогда, кадетский корпус окончил. Она давно хотела отселиться, не любит она жить с бабками. Непманша, никогда не работала, как ее не посадили, не расстреляли вместе с мужем? Кожа по сей день тургор не потеряла.
- Николаевская закалка, нам худородным, не чета… А больные всегда хитрят, хотя и так видны причины, понятные и простые.
В проеме двери замаячила Матрена Сергеевна с ведром на тележке. Пора получать молоко. Она махнула рукой, мол, вижу, кати к лифту. Значит: 10.55.
- Пиши, Левик, пиши, пока не удавила! И без меня по шкафам не лазить.
- Я только в общий список заглядывал, я не враг тебе, понимаю. Перекури, успеешь на пищеблок.
Получив ведро кипяченого молока и печенье, она подняла второй завтрак на этаж, передав телегу для раздачи своей бессменной помощнице из обеспечиваемых, а сама заскочила к поэту, перекинуться ни о чем, глотнуть кофе и покурить с неторопливым удовольствием.
- Привет, знаешь, что твой бывший сосед женился?
- Знаю, поздравлял уже.
- А не знаешь, почему супружница его в глаз получила?
- Почему-почему… спать с ним, наверно, не хотела.
- Так там две кровати, есть, где спать. А-а… ты в другом смысле? Поразительно!
- Нормально. Крепкий дед, сам рассказывал, что у него в семнадцать лет была подружка – проститутка, так за ночь по двенадцати раз успевал в увольнительной. И здесь вы его сильно раздражали: ни стыда, ни совести, ходите в мини, ногу на ногу закидываете.
- Ну и хорошо, что жалобы не написал. Тебе, конечно, не дадут долго одному занимать трехместную палату, живешь в порядке исключения, а будет место – переведут в дом инвалидов, к молодым. Там и тренажеры не самодельные, лучше будет.
- Лучше уже не будет… Это я написал, что не могу на коляске развернуться, вот и отселили.
- Как тебя угораздило хряснуться позвоночником о козырек крыши? За что жена бросила?
- Стихи девочкам читал… Жена вторая, детей нет, зачем ей со мной нянчиться, вот и ушел сюда. Она хороший человек, нельзя так огульно осуждать родственников, что сдали… Не переживай, я тоже думаю женится… на сменщице твоей. Дети в школу пошли, плохо, что одни дома, пока она дежурит. И зачем сто двадцать рублей пенсии отдавать государству, если у вас зарплата – восемьдесят.
- Восемьдесят пять с выслугой лет. И она согласилась?
- Думаю пока, я еще не спрашивал…
Он еще заварил кофе, старшая сестра снова влетела без стука, прервав откровения поэта.
- Опять ты здесь в рабочее время! Тебя главный обыскался, хотел назначения записать. Я за аптекой иду, напиши требования, а то даже анальгина не выдам.
После обеда начальники снова напросились на «чай с огурцом». Татьяна Петровна молча подобрала истории, чтобы доктор Славик записал банки. Десять кубиков на десять бронхитов номером десять. Главный врач поработал студентом на скорой, писал быстро.
- Жалко мужиков, сопьются, - вздохнула подруга.
- Шеф всю жизнь так похмеляется, а Славика впрямь жалко. Так повезло с распределением, сразу в главврачи, а Левик, хоть и сокурсник, подсидит его, завидует сильно.
- Всех можно подсидеть, тут не угадаешь – кто кого. А вот диагноз у них уже на лбу написан, поверь, у меня семнадцать лет психиатрии в алкогольном отделении… Таких звезд откачивали, а все уже там…
Заглянула Матрена Сергеевна, осведомилась, можно ли уже мыть посуду.
- Заходите, дорогая, не помешаете. Тихо было в праздники? Никто не подрался?
- Все спокойно, Татьяна Петровна, этаж-то у нас нормальный.
Подруга поднялась, пора санитарские тридцать процентов отрабатывать: холлы мыть. Татьяна тоже поспешила, надо проверить истории, расписать назначения, списать, пересчитать, выверить остатки по журналам, лишнее убрать в заначку, все надо успеть до полдника. Потом можно будет передохнуть до ужина.
Поэт настроил гитару, запел новый романс «Наташенька», девчонки курили, заслушиваясь. В дверь постучали условным стуком, с испугу электроплитку выставили на балкон, оказалось, это Левик задержался на работе.
- Татьяна Петровна, там в моем кабинете ваш муж с ребенком, я сказал, что вы банки ставите.
- Да, Танюша, забери свой поднос и лоток с банками, как вовремя напомнили, спасибо, Лев Львович, - отозвался поэт.
Муж спешил, за ним приехали без звонка, только и успел, что ребенка из сада забрать.
- Покорми его, я полетел, Васька с температурой свалился на смене.
- Разбежался, как будто тебе двое суток оплатят…
- Меня не спрашивали, по возможности заскочу перекусить домой. Тебе еще долго?
- Как получится удрать, следом за начальством.
- Выйдем на минутку.
Лев Львович сразу попросил не беспокоиться, он присмотрит за ребенком. Он все еще заполнял профосмотры за прошлый год.
На кушетке в кабинете наволочка, набитая полученной аптекой, еще не была разобрана. Муж облизнул пересохшие губы, вздохнул.
- Чемодан совсем пустой, не с чем на линию выходить, собери мне скорую помощь. Н-да… обеспечение в богадельне, позавидуешь. А Ваську ограбили, по башке получил, в Склифе сейчас. Все думают, что мы с наркотиками едем на любой вызов.
- Ой, ты уж, пожалуйста, будь осторожней.
- Я в темный подъезд сразу не вхожу, открыв дверь, жду, прислушиваюсь. Диспетчер всегда требует, чтобы встречали машину, если лампочка перегорела. Не переживай, я-то в армии служил… Сама не задерживайся, вместе с Левчиком уходи.
Муж умчался. Левик скакал на четвереньках перед ребенком, сын, увидев мамку, засопел и выдал.
- И не надо мне тут, у меня дома папа хороший есть. Вот!
- Есть, есть… Пойдем ужинать, малыш. Дядя с тобой в козлика играет, разве тебе не смешно?
Левик поднялся, отряхнул брюки, пожал плечами.
- Я не знаю, как с детьми играть, чтоб не ревели… Что стряслось?
- «Но ничего нет невозможного для врача, для неотложного», - отшутилась она словами песни.
Сын внимательно наблюдал за тем, как мама раскладывает цветные коробочки по ящикам и полочкам.
- Красивые кубики, оставь и мне, я домик строить буду.
- Будешь, только их открывать нельзя, там таблетки, это не конфеты, они горькие, их не пробуют.
- Договорились, я доел, спасибо.
Она прошлась по коридору, старики в холле смотрели телевизор, в кабинете заведующего было темно, можно спокойно уходить, утром доложат, а если что-то случится ночью, скажут сторожу, тот вызовет медсестру с круглосуточного поста.
На первом этаже в вестибюле тряслась девушка, подобрав голые ноги на кресло, отдергивая сведенные локти от женщины, уговаривавшей ее. Два милиционера расспрашивали сторожа, как она сюда попала. Левик слушал внимательно, поглядывая на мохнатку изнасилованной в лесу девушки, которая взвизгивала, когда мать пыталась прикрыть юбкой. Она хотела просто забрать ее домой, без всякого протокола и заведения дела. Но уже вызвали скорую и шефа на место происшествия. Двери распахнулись, это была бригада мужа.
- После праздника вспышки на солнце сегодня, - буркнул он, послав фельдшера вперед.
- Мы домой, милый, слишком много впечатлений, - вздохнула она…
Прошло полгода… Процедуры закончены, таблетки выданы, Татьяна Петровна проверяла записи Наташки, находила пропуски и ошибки, ловко подправляя, расписывалась за нее. Она не заметила, как тихо подсела к столу Цыганкина, сложив руки на клюшке. Неделю назад она стойко похоронила мужа, ничуть не изменившись в лице, не требуя никаких капель и уколов.
- Слушаю, Анна Петровна, сердце не беспокоит, - спросила она, не отрываясь от работы. Непманша молчала долго, видимо ожидая полного внимания.
- Дура ты, Танюха, все работаешь, работаешь, работаешь, а жизнь-то мимо проходит, - насмешливо изрекла она.
Это была уже интересная пост стрессовая реакция. Татьяна решила не реагировать.
- Время рабочее, вот и работаю, Анна Петровна.
- Если б ты знала, как он меня целовал! Каждая клеточка трепетала! А мне вот уже восемьдесят стукнуло, разве мне нужны были уколы, витамины этой весной? Вот честно скажи! Не скажешь… Никогда у меня не было такого мужчины, никогда не думала, что настолько бывает упоительной ночь с любимым! Как он наяривал…
Татьяна Петровна посмотрела на фиолетовые, крашеные чернилами, волосы подопечной, мечтательный взгляд, устремленный в окно. Пятый брак у бабки, а восторгается, как гимназистка…
- Вы только за этим пришли, чтобы рассказать мне об интимной жизни? Мне кажется неуместным слушать подробности. Найдите себе подружку, с нею делитесь… Извините, не по адресу.
Анна Петровна покачала головой, крепко зажмурила глаза и замолчала. Значит, фингал она получила за дело… Понятно. В стерилизаторе погромыхивали кипящие шприцы, пахло дистиллированной водой. На диване у открытого кабинета продолжилась беседа в очереди на прием к врачу.
- А вот когда я в девушках была, за мной красавец-купчик ухаживал…
- Что ж, все мы любились когда-то…
- Да уж, мы-то видели нормальную жизнь…
Николаевская эпоха уходила достойно, с загадочной улыбкой на каменном лице, словно они постигли смысл жизни. Все слезы, как проявление слабости, остались в прошлом. Смысл жизни в любви?..
07.05.18