Гендин Д.Д.
ХРИСТИАНСКИЙ СМЫСЛ ВОСПИТАНИЯ ОТРОКОВ
Аннотация: В статье речь идёт о нравственном состоянии общества в России в наше время и о возможной роли Церкви в противодействии этому явлению через активное участия православной педагогики в образовании подрастающего поколения. Рассматриваются отдельные шаги РПЦ в данном виде деятельности, их горизонты и границы.
Ключевые слова: мировой разврат, Первая Любовь, возраст отрока.
"Лолита" должна бы заставить нас всех — родителей, социальных работников, педагогов — с вящей бдительностью и проницательностью предаться делу воспитания более здорового поколения в более надежном мире.
В.В. Набоков
.
I часть.
«Бездна» — пожалуй, лучшее название, характеризующее нравственный образ современного российского общества... «Яма», как сказал бы Куприн. Нравственные антиномии и аномалии, почти апории, — вот как представляется мораль наших дней и вскрывается великое лицемерие в разговорах о нравственности. Увлечение либеральными ценностями после 70-ти лет безбожного воинствующего атеизма легли на душу народа как соль на кровоточащий разрыв. Тоталитарный морализм разрушился с разрушением всей системы государственной идеологии. Россияне не были готовы к самостоятельному нравственному выбору, потому как всё решала политическая верхушка. Россияне с радостью вкусили «добра» и «зла» либерального миропонимания. Рвение к свободе, свойственное человеку, к свободе, без которой нет нравственной личности, — такая «как бы свобода» парадоксально привела к ещё более изысканной несвободе, точнее к «воле вольной».
Если «зло» возможно, то его обязательно сделают, но если «зло» не сделают, когда оно дозволено, то таков и есть истинный выбор нравственного человека. Примеры. Разрешили разводы — получите разводы. Разрешили аборты — будут вам и аборты. Всё то раньше было под запретом, а теперь стало возможным — это аморальная удочка, на которую так просто попасться. Это психология самых беспечных подростков периода полового созревания. Дорваться до всего и попробовать всё, и не важно, что это грех. Мой риторический антитезис: «А что тяжелые наркотики тоже надо всем попробовать?» Это уже мироощущение Раскольникова у Достоевского: решиться на грех ради собственно этого же греха (поэтому так важен курс литературы в школе, но об этом ниже). Дело не в том, что «запретный плод сладок», нет; просто людей вынуждают быть «свободными» и делать свой выбор не в пользу «скучной морали». Делают зло в опаске, что его — зло — завтра могут запретить, хотят «нагуляться». Но наша Природа состоит из нашей морали, мы по Природе моральны, это есть в нравственном императиве Канта. Нравственный закон волнует нас ещё более, чем звёзды на небе, наш внутренний мир ещё более богат, чем внешний мир. Но при этом не стоит замыкаться в себе. Всё-таки о духовных и нравственных ценностях нам сообщают другие, те кто до нас строили культуру. Это 1) родители (родственники, опекуны), 2) улица, 3) школа.
1. Семья.
Начиная разговор о православии и образовании, скажем пару прописных истин. Хорошая семья, непоколебимые принципы воспитания не гарантируют высокий моральный уровень детей, растущих в этой семье. Так в семье православного батюшки может вырасти «блудный сын» (история реальная). Для такого отрока, окруженного с детства «православной культурой» само христианство ассоциируется с постными щами и сонностью на литургии. Ребёнок готов по слову Христа понять Его учение. Но это знание сердечное, радостное, экзальтированное. В «Анне Карениной» Каренин заставляет сына учить родословную Иисуса Христа, знать всех патриархов Ветхого Завета. Дугой пример. Ио;сиф Виссарио;нович Джугашви;ли прошёл путь от церковно-приходской школы до сущего сатаны, кровавого тирана. И всё-таки ребёнок воспитывается в семье. Государство никогда не отнимет привилегию воспитывать детей у родителей или опекунов. Семья — рай на Земле, семья — малая Церковь. Ничто так не ужасает в «Государстве» Платона, как идея насильнического отъёма детей родных у папы и мамы. И сейчас, в эпоху демографического кризиса в России, нужно воспеть и пропагандировать семью как институт. Семья — это рождаемость, семья — путь для отчаявшихся. Современная неолиберальная идея принижает самое величайшее социальное и психологическое изобретение человечества — семью. Самая страшная утопия — это то общество, где не будет семьи.
С другой стороны, плохая семья или жизнь в интернате без родных людей могут сыграть обратную роль. Сын алкоголика навсегда отказывается от вина, ребёнок из интерната добивается успеха в искусстве: танец, музыка, эстрада, живопись и т.п. Поступая вопреки можно доискаться многого. Вместе с персонажем Раскольникаова мы — вчерашние школьники — учимся тому, как не следует. Мы учимся не грешить на примере разлагающего характера смертного греха.
Семья — это пример того, как ужиться вместе людям резаных полов (мужчин и женщин) и людям разных возрастов (от мала до велика). Семья — это пример любящих отца и матери. В семье все друг другу помогают (или стараются помочь). В конфуцианстве вообще провозглашается семейственная модель государства, где пожилые родители во главе, а граждане — дети. В конфуцианстве чтят не только семью, но и традиции, и этому семейственному традиционализму стоит подумать и русским людям.
2. Улица
Вся трагедия распада СССР, распад социалистической системы, классового мышления (каким бы примитивом оно не было) есть трагедия духовная. Распалась семья народов, а по принципу домино распались и отдельные семьи, ячейки общества. Молодые пионеры 1980-х были шокированы тем, что всё, чему их учили в семье и школе, оказалось прахом, барахлом и пеплом. Кто-то пошёл в бандитизм, кто-то в проституцию, кто спился, кто стал наркоманом, а кто-то сошёл с ума. Это не считая нищеты. Люди оказались лицом к лицу со «злой реальностью» — убеждению, что мир зол, что люди от природы злы. «Мир во зле ежит», — это знают и христиане, только последние знают, как злу противостоять. Улица учит выживанию в «злой реальности», учит быть «крутым» и «подвинутым», это умение зарабатывать, каким грязными деньги не были, культ силы, аннигиляция культуры так, что будто бы культуры и нет вовсе. Последнее десятилетие второго тысячелетия нашей эры закалило русских людей, как закалены дикие волки, воющие зимней ночью. Философов и простых парней с улицы объединяет одно: они живут по понятиям (в поисках правды).
Информационные технологии, пик развития которых пришелся на первое десятилетие третьего тысячелетия нашей эры, объединил всех людей, в том числе и детей, соединил всех в глобальную деревню, где событие в одной части сразу получает отклик в другой части мира людей. Дебри Интернета — это новая «улица» наших детей. «Улица» однобоко учила реальности, признавая один лишь негатив, но она всё-таки была ближе к действительности, чем социальные сети. Два моих учащихся однажды на занятии играли в «дурака»: играли в карты по Интернету, каждый со своим смартфоном. Забыты уличные игры, объединяющие детей улицы в хорошем смысле: общие интересы, грёзы, дела.
Проблема улицы и «виртуальной улицы» во много страшна тем, что пропагандирует разврат. Проститутка — это единственная роль, которая отводится девушке на улице, если не считать «королевы» Вождя. Порнография нигде так не доступна, как в сети. Интернет не запретишь, но отдельные сайты можно блокировать, даже если это зарубежные сайты, пропагандирующие порнографию, проституцию и в целом — разврат. Первая кибернетическая войны в Сети будет между сторонниками и противниками порнографии. Разврат Интернета по своей силе и распространению превзошёл античные Грецию и Рим. Мистерии, закрученные на телесное соитие, оправдывали разврат своей фиктивной религиозностью. Трактат «Кама-сутра» не выглядит таким воспеванием дикости.
В чём жуткость порнографии?! Это 1) прежде всего показание существа человеческого, как если бы оно было скотским. Порнография не показывает, как «заниматься любовью» (как вообще можно любовью заниматься?) и не рассказывает, но искажает. Супружеское милование нежно, ласково, радостно, чувствительно, доверительно. Разврат — это насилие, издевательство, разгром всего нежного и ласкового, свинство. Разврат — это апокалипсический лик Зверя. После просмотра порнографии у детей и подростков складывается неправильное отношение к чужому полу. Именно «чужому», потому что не есть суть «одно тело», когда есть секс по разврату, похоти, а не по Эросу супружескому. Что скажет зритель такого кино? Одно: все женщины — проститутки, все мужики — грязные козлы. А ведь человек, учит нас христианское вероучение, — образ Божий, а не образ скотский. Мы в нашей биологии, может, и родственники всей жизни на Земле, но мы не образ улитки, не образ свиньи, не образ кобеля. Наше чаяние — Абсолют. Порнография — это ложь о «половой жизни».
3. Что может школа?
Но здесь мы снова вспоминаем слова Христа о детях. «Будьте как дети!»
И действительно дети (7 — 14 лет) чисты сердцем, что никакая грязь к ним не липнет. Дети высмеивают в своих анекдотах и шутках сам сугубо телесный секс, развратные формы его: гомосексуализм, проституцию, — высмеивается контрацепция, онанизм. Дети, однако, в своей субкультуре часто высмеивают саму «любовь между девочкой и мальчиком». «Любить» — стыдно. Дёргать за косички — не стыдно.
Тем не менее на возраст 7-ми лет приходит такое важное событие, как Первая Любовь. Чистая, светлая, настоящая (Эрих Фромм, «Искусство любить»), но робкая и наивная — вот, как можно характеризовать первую любовь. Первая Любовь — это почти что встреча с космосом («космос», «косметика» — слова одного греческого корня), это распахивание бытия (Хайдеггер), выход за пределы Я к Ты (Бубер, Бердяев), прививка от эгоизма, побуждение нравственного императива Канта. Явление Первой Любви — это закладывание в сердце глубоко помятых христианских смыслов, которые если и можно понимать иначе, но сути не меняет. Святость интуитивно чувствуется ребёнком. Первая Любовь — это почитание святыни. Которая, однако, разрушается, приобретая религиозные и социальные нормы. Именно в таком православном Эросе (термин Панарина) и заложен весь пафос Русской Православной Церкви. Но религия любви сейчас стоит перед последним супостатом — народно и просто понятым фрейдизмом, идеологической базой сексуальной революции и её экспансии в Россию.
Мы с ностальгией, с чувством романтики, грустя сентиментально и с платонической мечтой вспоминаем Первую Любовь. «Изначальный мальчик», «изначальная девочка» — это сокровище нашей души, бисер, который не даём свиньям от психоанализа, сатиры и недопонимания. (Несчастная любовь может родить маньяка (литературный Гумберт из «Лолиты» Набокова и действительно живший журналист А.Р. Чикатило).)
Несчастье любви в её безответности. Пример. Анна любит Бориса, Борис любви Веронику, Вероника любит Геннадия, Геннадий любит Анну. Четыре несчастных сердца. Но почему же мы любим?
Нам в этой беседе пихают понятие «гормонов», как будто человек не имеет против этих гормонов никакой власти. Люди влюбляются в 7 лет, а пресловутые гормоны начинают одолевать юношу (или девушку, но она «созревает раньше») примерно в 14-17 лет. Любовь до гормонов и вне их. Человек сильнее похоти, как бы ни обуревали страсти в его душе. Гормоны для человека, а не человек для гормонов. Человек ест столовыми приборами, ходит в обуви и в одежде, общается членораздельной речью. Любая потребность человека имеет социальную форму и образ. У всех народов мира — прошлого или настоящего — есть ритуал брака. Да и потребности за нас всё больше придумывают капиталистические системы через послушные им СМИ.
Чтобы понять ту половую любовь, тот Эрос, о котором идет речь, нужно отринуть всю биологию, физиологию, сексопатологию и классический психоанализ. Объект изучения тут общий, но ПРЕДМЕТ нашего разговора — иной: любовь без лишних предикатов, без ложных смыслов, без попытки объяснить высшее через низшее.(«натуралистическая ошибка»), не умножая сущности (libido у З. Фрейда).
Прежде всего любовь — это эстетическое чувство. Смею заметить, что эстетическое миропонимание характерно только людям. Смею предположить, что эстетика была ключом к возникновению разговорного языка. Не малую роль здесь сыграла синестезия, связав ранее не связные отделы мозга. Так появилось ассоциативное мышление, связавшее понятие и образ, давшее имя предметам. Поэтому, например, очень полезно давать детям в начальной школе рисунки и иллюстрации, это помогает усвоить материал. Затем, изучая науки, ребёнок учится понятийному мышлению без наглядности. Одна из нравственных проблем в то и состоит в том, что мы начинаем относиться к людям как понятиям: этот только полицейский, а этот только доктор. «Ты кто?», «Я — пожарный». Человек низводить себя до своей профессии. Но подлинный человек — это его суммарный — внутренний и внешний — образ. Подлинное отношение к человеку — отношение к образу Божию, Божию и Человеческому. Человек — не функция.
Здесь возникает несколько тем. Обучение а) профессии, б) роль эстетического чувства в познании школьных дисциплин. Но закончим с тем нравственным вопросом, который нас волнует.
Человек — существо эстетическое. Мы любим тех, кто нам «нравится», а наша любовная этика соотносится нравами общества. Восприятие любимого человека — гештальт, целостный образ. Не обязательно любить в своём классе самую большую модницу — сказал бы я себе тому, который учился в начальной школе — люби, кто нравится. И предмет моей первой любви стала не самая модница или озорница; нет, мне нравилась самая тихая, мудрая и спокойная девочка, чувствительная и добрая. Эстетика — это родина всех a priori, постулатов и догм, ибо они — красивы.
Великий эстет своего времени, Виктор Гюго («Собор Парижской Богоматери») произвёл революцию в эстетическом сознании читателей. Квазимодо — горбун, внешне совсем не примечательный мужчина. Но для любимой Эмеральды он вообще вряд ли существует (в смысле Беркли). Она любит солдата по имени Феб, для которого она лишь женское тело. Извращенно Эсмеральду любит церковный иерарх Клод Фроло, который убивает Феба, который отдаёт Эсмеральду на муки. Любит её и случайный прохожий — Гренуар. Но Квазиомдо — это тот, кто любит Эсмеральду действительно. Впервые урод говорит о любви, и это есть любовь, в которую мы верим у Гюго. Никто не любил Эсмеральдо, кроме одного несчастного Квазимодо... Ах, если бы Эсмеральда знала Квазимодо ближе! «А счастье было так возможно».
Вот одна из причин, почему нужно вводить в школьный курс литературы Виктор Гюго и его «Собор Парижской Богоматери». России не нужно какое-то химерическое «сексуальное воспитание», где больше говорят не о любви, а о презервативах. В мировой литературе есть достаточно примеров, которым можно или 1) следовать в чём-то, или 2) отрицать поступки этих героев.
Я веду к тому, что православие, его сердечность, теплота и свет могут воплотить детскую мечту о первой любви. Первая Любовь должна изучаться серьёзно, притом не психологией или социологией, а именно философией любви.
II часть.
1.
Православное миропонимание видит в человеке больше, чем профессию, будь он раб или господин. Христианство смотрит в сердце человека и Царством Небесным мерит достоинство человека, а не деньгами, которые тот зарабатывает. Да, человеку даются «таланты», которые можно приумножить в своей профессии, в своём деле. Важно иметь своё дело, но нельзя забывать о своей человечности и близости к нам Сына Божия. Слово «христианин» говорит о человеке больше, чем «слесарь», «кухарка», «философ» или «учёный». Христианин — христианин в первую очередь, во-вторую о нём можно сказать как о профессионале-трудяге.
Та что же может дать православие как педагогика, православие в качестве педагогики? Ясно одно: преподавание христианской культуры или (более узко) христианской этики не должно быть «ещё одним скучным предметом». Да и как оценивать школьников по данному предмету? Если с точки зрения образования, то некоторые знания о церкви воспринимаются лучше в более сознательном возрасте. Так в детстве рекомендуется читать не сам аутентичный текст Библии, а «Библию для детей». Не зная общей истории, не понять и историю Церкви. Кому-то нравятся иконы, кого-то восхищают крестово-купольные храмы, кто-то любит петь стихиры. Это полезно знать русским людям как этносу. Но педагогика — это ещё и воспитание. И здесь не стоит дублировать работу школьного психолога. Психолог помогает учиться, что-то исследует. Что-то помогает пережить. Но ведь у школьника есть и духовные вопросы. Одиночество перед миром, который объяснили физика и математика, желание что-то организовать в школе, инициативы духа. Это одиночество, которое никакой психолог не снимает, потому что это экзистенциальное одиночество. К тому же, кто-то должен уберечь школьников от подросткового блуда. «Блуд» — это всегда «заблуждение». Науки и знания по иным предметам нужны, чтобы не заблуждаться. Православная педагогика должна уберечь от блуда, раскрыть все преимущества девственной (чистой, трепетной, настоящей) любви, показать духовную основу будущего супружества и дорожную карту к браку.
Наши родители женились и выходили замуж по 3-4 раза. Конечно же, это не пример, которому надо подражать. Пример — он в классической мировой литературе (и в музыке, и в живописи, и в кино, что особенно актуально).
2.
Христианин — подданный Небесного Царства. Образование — это владение материалом, нужным для этого мира. И душа школьника вопиет о последних тайнах мироздания у физики, о принципе и происхождении жизни у биологии, школьник не всегда готов понять великих русских писателей, но знание их — признак культурности; но учитель литературы вряд ли знает о том, что господин В.В. Бычков назвал «русской теургической эстетикой», взаимодействие Бога и великих русских писателей, композиторов, живописцев. Образование — прагматическая штука. Но и дело спасения есть прикладная дисциплина. Но как быть с теми народами России, которые своей национальной культуре ведут благочестие другим мировым религиям?! Да, православие — это вера русских. Но должны ли знать татары и чеченцы, калмыки и буряты какие-то положения или достижения русского православия?
Этическая революция Христа, который поднял планку святости, праведности (подставить вторую щеку, если ударили первой; отдать нижнюю одежду, если забрали верхнюю; не гневаться; не смотреть на женщину с вожделением и т. д.), её нравственное значение сверхкультурно. Другие религии или идеологии берут лишь часть из учения Иисуса. Православное миропонимание — единственное учение, где принцип добра отстаивается в полной мере и без компромиссов. Сам гуманизм — реакция (и упрощение) учения Христа.
Было бы весьма похвально начинать каждый урок с произнесения молитвы «Отче Наш...» Это придало бы всему образованию ученика или ученицы сакральное значение. Такой учащийся принял бы сакральность образования, наполненность получаемого знания высшим смыслом, воспринял бы саму школу как место для особых успехов. успехов в учении — не ради мамы или папы, а ради Бога. Пусть дневник проверяет сам Бог, перед Лицом Которого будешь больше стараться. Звание должно быть священно, чтоб быть интересным. Мироздание не должно восприниматься как окружающая среда, но как творение мудрого Создателя. Школа должна удивлять.
Христианство не может быть навязчивым. Палкой истине не научишь. Нужна инстанция, которая бы помогала девочкам и мальчикам решить тот или иной духовно-нравственный вопрос. Бог не позволит списывать, драться, обижать других. Нравственный императив Канта и сердцем принятое Царство Божие — суть одна мысль, чувство и благая воля. Кому-то легче понять это, изучаю моральную философию (юристы вместо ознакомления детей с христианской культурой часто предлагают изучить философию; но ведь философия — это не только и не сколько этика), кто-то хочет вести светскую этику по типу кодекса строителя коммунизма, только вот нет здесь онтологической и аксиологической базы этического поведения. «Я не мусорю, потому что уважаю труд дворника!» и «Я — человек: мусорить — это слишком низко для меня!» — разные мотивации. Человек бывает хорош во всём, но грешен в отдельной сугубой области. Но и нет абсолютного злодея, зло мыслит себя самое как «добро» (неправильно понятое). Робин Гуд — вор, остальное неважно и случайно, тщеславно. Бог — это свидетель всех наших порывов. Его не обманешь. Поэтому-то Он и нужен, чтобы в морали была опора. «Если Бога нет, то всё можно».
Педагогика школы может ознакомить школьников с тезисами разных религий, но это будет обычное знание — знание о религиях, досужая информация. Качественной будет та православная педагогика, которая 1) поможет детям и особенно подросткам разобраться в этой жизни, 2) не стать на путь наркомании, блуда, пьянства, 3) наполнить хмурые будни светом смысла, 4) ответить для себя на мировоззренческие вопросы и найти своё место в обществе и космосе, 4) полюбить как родное: иконы, православные храмы и песнопения, 5) полюбить чтение древних на примере чтения Евангелия, 6) открыть детям библейскую мудрость.
3.
Христианство — это последний рыцарь, кто ещё борется с мировым развратом, разложением нравов относительно половой этики. Разврат пропагандируется в весьма приятных и простых тезисах. Философы неофрейдистского и фрейдо-марксистского типа — глашатаи религии похоти и «тоталитарного полового мифа» (Набоков). Учёные умы и самые низы общества больны половым своеволием, сея измены, аборты, извращения. Только православие ортодоксально относится к браку и семье. Церковь не может мириться с фактической легализацией проституции.
Ювенальная юстиция стала тем леденцом, которым манят похитители наивных сладкоежек.
Человеку дали право на смерть. Но это и ужасно. Так сумасшедший может иметь наклонность к суициду, но при качественной терапии и излечении раскается в том, что хотел себя убить, возрадуется, что не переступил последнюю черту.
Голос Церкви должен быть слышен. Школа, если она пропитана христианским пафосом, должна спасти похищенных детей — похищенных эпигонами разврата и распутства, смерти и насилия, эгоизма и сребролюбия, жесткости и дикости. Церковь должна защитить детей от ухищрений тоталитарных сект: мунизма и саентологии прежде всего. Просвещение, которое несёт Церковь, не есть какое-то знание или умение, но свет жизненного маяка, для которого в услугах стоят все знания и умения.
***
Православное Просвещение может быть не только сугубо школьным, но и влиять на детей тем же образом через СМИ. Есть много замечательных мультфильмов на темы притч из Евангелия. Можно создавать компьютерные игры просветительского характера.
В завершение приведу тезисы за раздельное воспитание и против него. Лично я против раздельного воспитания в школе, потому что 1) так любящее сердце ребёнка узнает первую любовь только в период её искажение половым созреванием, 7 лет — это «магический» образ Первой Любви, 2) мальчики и девочки должны общаться, потому как им потом жить вместе; не у всех есть сёстры и братья. Утверждают, что девочки раньше «созревают» и от этого лучше учатся, нежели завидующие их успеху мальчики; но почему-то мальчики всё равно лучше занимаются физикой и математикой. Важно, если мы оставляем мальчиков и девочек вместе, привить им уважение и трепет пред другим полом. Возможно даже, я буду согласен изолировать мальчиков от девочек, но это в Детском Саду, т. е. до 7 лет. Зачем изолировать? Чтобы субкультура малышей не истребила и не мешала Первой Любви. «Жених и невеста — ти-ли ти-ли тесто», — эти дразнящие слова не должны никого смущать.
Влюблённый первоклассник или первоклассница не должны оставаться одинокими в своей встрече с Первой Любовью. Им нужен мудрый совет. Взрослым ещё предстоит изучить этот предмет: Первую любовь. Этим займутся психологи, педагоги, философы. И здесь важное слово за православной педагогикой. Вопросы о том: 1) почему отроки (7—15 лет) впадают в грехи, создавая тем самым себе несчастья? 2) почему всё-таки согрешили Адам и Ева, ведь до греха их жизнь была беспечной, как у детей, и почему дети первые в Царствии Божьем? 3) как любить? 4) как не поддаться «грехам молодости» и не стать «блудными детьми»? — это вопросы богословские.
Самое же главное — это объяснить детям саму сущность веры в Бога. Зажечь сердца сознаем Абсолюта. Тут важно уметь донести. Уметь передать всю боль и подвиг Иисуса Христа, передать тайное всемогущество Святого Духа. Именно детям нужен Христос, ибо ребёнок ещё верит в тайны, склонен к мистицизму. Это взрослый всё для себя объяснил, отроческое же сердце открыто для нового и светлого. Главное, как это всё бывает в России, не упереться в формализм. Лучше никакой православной педагогики, чем плохая православная педагогика.
С пожеланием Возрождения Русской Православной Культуре: её истории, её философии, её теологии, её архитектуре, иконописи и киноискусству, — я и заканчиваю своё изложение своих мыслей по данному вопросу.