После второй мировой войны цыгане хлынули на Урал. В Европе всё опустошено, разорено, голодно. Цыганские табора двинулись в Сибирь и дальше. Они привносили особую экзотическую культуру, экзотический быт и нравственность.
Местное население относилось к ним двояко. Одни только при упоминании «Цыгане идут!» всё закрывали, запирали, спускали собаку по блоку. Другие же наоборот приглашали их в дом, особенно женщины. У них жуткий интерес к ворожбе, к гаданьям по картам и по ладони. Только что прошла война. Многие мужья, сыновья так и не пришли домой, а вместо них приходила бумага, где было написано «Пропал без вести».
Обычно табор останавливался на краю деревни, в роще с целью пополнить запасы продовольствия, подремонтировать кибитки, дать отдых лошадям перед следующим марш-броском. Женщины-цыганки в длинных цветных юбках, накинутых друг на друга до шести штук, что придавало им объёмную фигуру. С кучей чёрных проворных ребятишек шли по улицам деревни, выпрашивая подаяние или занимаясь гаданием. Желая узнать судьбу своего сына или мужа, живы они или нет, женщины с удовольствием приглашали цыганок и платили им, чем могли. Под влиянием гипноза цыганки, некоторые женщины отдавали ценные вещи.
Вечером, когда собирались все обитатели табора, объединившись по нескольку семей вокруг костров, женщины варили из принесённого пищу. Полуголодные цыгане пировали. Радостное ощущение жизни так и било ключом в этих диких кочующих людях! Молодые цыгане заводили песню под гитару или пляску под бубен. Но недолго длилось их веселье. Костры догорали, уставшие за день цыгане ложились спать. Деревенские мальчишки расходились по домам. В 12 часов ночи все спали. Лишь не спали сторожа лошадей, стадо которых паслось неподалеку, да влюблённые парочки, ожидая рассвет.
Полная луна светила на землю, обливая загадочным лунным светом весь окружающий мир: неподвижные купы берёз с серебряными листьями, причудливые кибитки, фыркающих лошадей, ясные звёзды на небе. Стояла июньская ночь.
******
Ахмет – красивый парень. Высокий, широкоплечий, прямой стан; у него здоровые сильные руки. Вьющиеся чёрные волосы украшали его голову.; чёрные узкие брови росли ободком вокруг его глаз; тонкий с горбинкой хищный нос гармонировал с тонкими в ниточку чёрными усами. Над верхней губой – всё это придавало ему элегантный вид. В красной рубашке, подпоясанной кожаным узорчатым ремешком, в широких чёрных шароварах и хромовых сапогах гармошкой – он выглядел орлом. У него и взгляд пронзительный, орлиный. В таких женщины души не чают.
По настоянию отца женился он на юной цыганке Земфире, высокой тонкой, как тростинка, но зато с чёрными, длинными вьющимися волосами, которые грациозным движением головы откидывала за плечо, смотря лукаво из-под них на ухажёров. Внешне они даже похожи друг на друга; незнающие люди подумали бы, что это брат и сестра.
Когда впервые обнял за талию её Ахмет, крепко прижав к себе, трепетно задрожала Земфира. Радостно и смутно ощутила она себя. Но дело молодое победило в ней чувство страха, которое таится в молодом женском теле, не знавшем ещё мужчин.
Свадьба по-цыгански великолепна. Весь табор по этому случаю праздновал. Самый красивый парень и самая красивая девушка поженились. Породнились два рода, составлявшие костяк табора.
Старая цыганка, костлявая, убогая пришла на свадьбу: «Ты изменил моей дочери, сделал её несчастной, и она умерла. Все твои жёны будут умирать, и ты останешься одиноким», – такими словами она закончила свою речь перед молодыми и исчезла.
Остаток первой ночи прошёл в обильных взаимных, уже знакомых друг другу ласках, с небольшим изменением. Земфира впервые ощутила внутри своих гениталий фаллос Ахмета. Он пронзил её глубоко, так что Земфира вскрикнула от неожиданной боли. Но, повинуясь законам природы, Земфира ещё сильнее прижалась к Ахмету всем своим телом, позволяя ещё глубже проникать фаллосу в её гениталии. Вдруг Земфира почувствовала радостное ощущение в сердце в виде замирания. То же самое почувствовал Ахмет. В один голос раздались стоны взаимного удовольствия. Ахмет принадлежал к роду полигамных мужчин. Долго быть верным одной Земфире ему не позволяла его природа. Беременная Земфира пухла, а у Ахмета росло число женщин, составлявших его гарем. Земфира благополучно родила девочку и мальчика.
******
Однажды в одной деревне, где табор трое суток находился на постое, пришла с друзьями русская девушка по имени Наташа. Ей было всего семнадцать лет, но все ей давали двадцать два года. Такая уж рослая, полная, плечи покатые, глаза синие, толстая русская коса вьётся вдоль спины до самого пояса. Точно как купеческая дочь. Но у неё не было родителей: мать умерла от алкоголизма, отец скрылся, чтобы не платить алименты. Она жила и воспитывалась у бабушки с дедушкой. Но настало время романтических мечтаний, исканий. Постоянно ей снился сон, что её обнимает рослый, красивый парень. Ей так приятно, что она стонет во сне. А кругом лес, на полянке избушка, и в этой избушке они вдвоём. Вдруг появляется народ, говорящий на непонятном языке. Все что-то кричат, машут руками. Наташе стало страшно, и она проснулась. Деревенские много говорили об Ахмете, и её потянуло в табор.
Как-то Ахмет оглянулся нечаянно и увидел девушку с русой косой, круглолицую и полную. Его взгляд задержался на ней. Вдруг она подняла свои синие очи, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Их взгляды встретились в пространстве, отделяющим друг от друга. С магической силой возникло непреодолимое тяготение к взаимности, как будто они ждали этого момента.
«Что за девушка? Откуда она? – спросил Ахмет у женщин-цыганок. Те ответили.
Он подошёл вразвалку, улыбаясь широко, к Наташе.
– Как тебя звать, красавица? – спросил Ахмет.
– Наташей меня зовут, – ответила Наташа, потупя глаза.
– А кто твои родители?
– У меня нет родителей.
– А кто у тебя есть? – спросил Ахмет, подумав о чём-то про себя.
– Дедушка с бабушкой, – ответила Наталья, взглянув на Ахмета.
– Посмотреть на интересный народ. У вас всё не так как у нас. Странный вы народ.
Ахмет осторожно взял её за локоть и слегка подтолкнул его. Медленно Наталья пошла рядом с Ахметом.
– Какие у вас странные кибитки! – проговорила Наташа.
– Наши кибитки – дома для нас. Мы там живём, спим, – пояснил Ахмет – Хочешь покататься? Оставайся с нами – ласково уговаривал Ахмет.
– Надо спросить у бабушки разрешения, – с горечью ответила Наталья.
– Так пойдём завтра и отпросимся, – горячо проговорил Ахмет. – Ещё два дня мы здесь живём. Вот моя кибитка. Посмотри внутри, – он подсадил Наташу в кибитку.
В кибитке пахло затхлым. Накиданы подушки с грязными наволочками, перины. Наташе не понравилось.
– Как у вас тут грязно! – проговорила она и поспешила к выходу. – Уже темно. Проводите меня до дома. Я живу совсем рядом.
Ахмет с готовностью согласился.
– Так вы приходите завтра днём! – пригласила Наталья.
На другой день, и вправду, не зная почему, Ахмет зашёл в ограду. Наталья развешивала бельё, бабушка полоскала, дед колол дрова, держа крепко черенок топора своими сухими руками.
– Вот мой знакомый, Ахмет! – проговорила Наташа, обращаясь одновременно к деду и к бабушке. Дед крякнул, воткнул топор в чурку, сел и стал закручивать сигарету, насыпав самосаду. Бабушка неприветливо молчала, продолжая полоскать бельё.
– И что вы за народ такой, всё воруете. Даже детей воруете, женщин, – начал говорить дед.
– Да ну, ты что, дед! В нашем таборе ни одного случая не было такого, – успокоительной интонацией отвечал Ахмет.
– Ты уж не умыкни Наталью-то нашу, – слёзно просила старуха. – Стары мы уже. Вся надежда на неё.
– Не могу я идти против воли Натальи. Если сама не захочет, – сказал Ахмет, тайно подмигнув ей.
Вечером они сговорились. Утром табор уходит. Он будет ждать её на опушке леса. Наталья, чтобы не разбудить стариков, взяла с вечера подготовленный узелок, на столе, за которым они всегда едят, сделанным деревенским мастером. Положила записку: «Милые мои! Не обижайтесь на меня. Я уехала с цыганом Ахметом. Может быть, это счастье моё. Я вам буду писать, сообщать. Ваша внучка Наталья». Наталья сама была рада ехать с Ахметом хоть на край света. Ей надоела утомительно-однообразная жизнь.
Наталья взялась за наведение порядка в кибитке. Она уже месяц живет в таборе. Ахмет изменился. С него сошла суровость. Он помогал ей выносить вещи из кибитки, просушивать в солнечные дни. Глаз не отводил от Натальи, всё любовался ею. Чем больше любовался, тем сильнее росла привязанность к ней. У них возникло единое целое из двух душ.
В таборе Наталью восприняли неоднозначно. Одни были рады разбитой жизни Ахмета, другие осуждали за нарушение цыганских традиций. Их кибитка ехала в конце колонны. Они готовили себе отдельно. Приходили друзья Ахмета.
Возмущение Натальей в таборе нарастало. Этому способствовала бывшая жена Земфира, с которой ещё до рождения детей он развёлся. А также многочисленная её родня.
Однажды чуть не случилась драка. Подстрекаемая сочувствующими, пришла в самый конец колонны разобраться с Натальей и избить её. На счастье Натальи Ахмет сидел за кибиткой и чинил колесо. Он услышал крики, ругательства на цыганском языке. Наталья стирала. Земфира подскочила к ней, грубо ногой толкнула тазик, схватила за грудки. Хотела схватить за волосы, но не успела. Подскочил Ахмет, сжал ей руки, сказал что-то на цыганском языке, и Земфира со всего размаха ударила Ахмета по щеке и, рыдая, пошла вон.
Отец Ахмата был главным в таборе. Большая группа цыган настоятельно требовала от него собрать совет табора. Отец разговаривал с сыном, умолял его отвезти Наталью назад, но Ахмет был непреклонен.
Совет состоялся. На нём присутствовал и Ахмет, и его отец. Слово сказал в заключение старейшина: «Ты нарушил цыганские традиции, ты бросил жену, детей, ты развратил многих девушек, сделав их женщинами, ты ввёл в табор русскую женщину – тебе и твоей жене не место в таборе. Ты должен вместе с ней нас покинуть». Таков был суровый приговор совета. Отец умолял, стоя на коленях, старейшин помиловать сына, но совет отказал ему.
******
Утро. Предрассветная мгла. Все предметы и люди превратились в силуэты. В пять часов утра в таборе зашевелились. Надо много работы сделать. Подковать купленных лошадей, перековать других. Пересмотреть колёса у кибитки, сбрую. Походные мастерские заработали, особенно кузница Бадулая. Передышка короткая: два-три дня. Солнце поднималось яркое. Медленно оно приподнималось над горизонтом всё выше и выше. На небе не было туч. День будет жаркий, знойный. Старые цыганки сидели на подставках и курили трубки. Они были в каком-то немом оцепенении. Их ничего не тревожило.
Ахмет попросился в ближайшей избе у хозяйки за плату переночевать две ночи.
– Почему не в таборе? – спросила хозяйка.
– Старейшины не разрешают находиться с молодой русской женщиной в таборе, тем более спать, – пояснил прискорбным голосом Ахмет.
Скрепя сердцем женщина разрешила переночевать две ночи. Дети её уже большие, переночуют на чердаке хаты, там у них всё устроено. Сама же она будет спать в закутке сеней, где стоит железная койка. Цыгану же уступила койку в избе, единственную кровать довоенного образца с вычурно-выгнутыми стенками и растянутой сеткой, стоявшую в углу хаты.
******
Был вечер. Багровое солнце катилось к закату, и последний его свет окрасил всю окрестность в багровую краску. Всё казалось словно облитое кровью. Солнце блеснуло ещё раз и скрылось за горизонтом. Наступили сумерки. Выпала роса. Повеяло влажностью. Похолодало чуть-чуть. Комары огромной тучей вились над каждым и нудно гудели.
Пришла, крадучись, жена Земфира. Последний шанс вернуть мужа. В ограде, к удивлению Ахмета, Земфира упала на колени, обнимая его ноги, умоляя его вернуться к детям. Но Ахмет был злой за недавний совет, где верховодили родственники Земфиры. Он решил раз и навсегда проучить её. Он вытащил из-за голенища сапог кнут, развернул его и, мастерски владея им, стал щёлкать вокруг Земфиры, ни разу не ударяя её. У хозяйки сердце упало в пятки: сейчас ударит. Земфира, дрожа от страха, повторяла проклятие на цыганском языке.
– Если ляжешь около кровати на ночь, то может быть и приду, – надменно поставил условие Ахмет.
Земфира была готова на всё.
Июньская ночь очень короткая, всего 6 часов 30 минут. Надвигалась с запада огромная серая туча, закрывая собой чистое небо.
Ахмет лежал с Натальей на кровати. Около кровати на домотканой дорожке лежала Земфира. Когда у Натальи начались стоны, радостные ощущения от ласок Ахмета, Земфира не выдержала такого обмана, соскочила и, крича на ходу: «Будь ты проклят вместе с русской!», побежала в табор, который находился на задах хозяйки. Ещё догорали костры, когда Земфира как тень проскользнула в свою повозку. Она упала на подушки, зажала их руками, Чтобы не слышны были её рыдания и стенания. Ей требовался Ахмет. Она не могла его забыть.
******
В пять часов табор зашевелился. Молча запрягали отдохнувших лошадей и, не разжигая костров, табор двинулся огромной вереницей, колымага за колымагой на Тюкалу. Лишь одна повозка осталась. На горизонте виднелись причудливые скопления облаков, похожих на средневековые башни. Две лошади, привязанные к кибитке, жалостно ржали по своим подругам, выжидая хозяина.
– Ахмат, вставай, ваши уехали. Уже 6 часов, – будила хозяйка.
Ахмет соскочил, оделся и помчался на стоянку табора. Там было пустынно. Остались лишь пепелища костров, обрывки бумаг, забытая кем-то рубашонка, тряпки. Осиротело стояли одинокая кибитка и пара лошадей, понуря голову. Солнце поднималось всё выше и выше. Ахмет понял: табор не простит его никогда. Сел в задумчивости на оглоблю. Подошли молча к хозяину лошади, как бы умоляя запрягать их и ехать. Он молча потрепал их по гриве: «Ну, что родные?!»
Собрал в повозку, что для него осталось, стал запрягать лошадей.
Наталья проснулась позже, чем Ахмет.
– Спишь, бесстыжая, – говорила хозяйка. – Семью разбила, такая молодая. И что ты нашла хорошего в цыгане? Он тебя бросит, вот увидишь.
– Полюбила сильно, тётя. Жить не могу без него.
Тут вошёл Ахмет рассчитываться за ночлег, попрощался с хозяйкой, и они пошли туда, где стояла одинокая повозка. Подсадил Наталью в повозку, а сам сел на козлы. Сказал что-то по-цыгански лошадям. Они как будто ждали этого слова: быстро тронулись с места, одинокая кибитка покатилась по Увало-Битиинской дороге к Иртышу, к переправе. А возница думал о сне. Когда крепко заснул, прижав к своей груди Наталью, приснился ему странный сон. Кругом степь, посреди степи растёт одинокий развесистый мощный дуб, покрытый зелёными листьями. Вдруг листья стали желтеть и осыпаться. На глазах дуб обнажился и превратился в сухое дерево. Его ветви, похожие на костлявые руки, причудливо переплетались, создавая фантастическую картину. «К чему этот сон? Вспомнил старую цыганку, которая ещё в его юности наворожила ему, что он будет три раза женат и все жёны умрут, а он останется одиноким, и ждёт его немилостивая судьба.
У Ахмета не было профессии, но были «золотые руки». Он всё умел делать: отремонтировать любые часы, замки, изготовить и починить упряжь, сапоги сшить. Кроме того, у него пара прекрасных лошадей. Он может работать в извозе в большом городе Омске. И он с Натальей заживёт хорошо.
******
Прошло два года. Евгения (так звали хозяйку, у которой Ахмет снимал койку), вместе с сельчанами поехала в Омск продавать сельскохозяйственную продукцию.
Базар располагался в самом центре города Омска, где ныне стоит красивый, из красного кирпича торговый центр. У базара три входа: западный, северный и восточный. При западном стоял полотняный цирк за воротами, у входа – фотография, парикмахерская. Далее шли ряды многочисленных лавочек, ремесленных, торговых будок. И чего там только не было! С северной стороны, образуя стену рынка, стояли разного рода забегаловки, закусочные, пельменные. Такие же закусочные в более солидных, каменных строениях располагались вне базара, по Герцена.
Там было всегда много народа. В некоторых играли на инструментах, пели свои заунывные песни цыгане. Вот в такую закусочную вошла Евгения со своими подругами.
Они сели за стол. На сцене в национальной одежде пел цыган печальную песню о неудачной любви. Подошёл посыльный с меню. За соседним столиком сидел одинокий мужчина, с чёрной, как смоль бородой и с чёрными волосами, в которых кое-где уже проскакивала седина и пил красное вино. Присмотревшись, женщина узнала в нём Ахмета. Некогда красивое лицо поблекло, всё в морщинах; вместо высокой статной фигуры – обмякшее тело.
– Ахмет, ты ли это?! – воскликнула женщина. – Ты узнаешь меня? Помнишь, ты койку снимал с русской?
– А, да я помню, помню, хорошо помню, – как бы с неохотой проговорил Ахмет.
– Ну, что у тебя, как сложилась жизнь? – допытывалась женщина.
– Приехали с Натальей в Омск, нашёл каморку, где жить можно, Устроился я извозчиком. Зажили было хорошо. Наталья в соседнем магазине техничкой работала. Но вот Наталья забеременела. Пришло время рожать. Я отвёз её в больницу, не помня себя от радости, что, наконец, у нас появится малыш. Но тут случилась беда: Наталья не могла разродиться. Ребёнок выходил неестественным путём. Наталья умерла, а ребёнка вынули через живот. Мальчик. Здоровенький такой. Сейчас в приюте. Похоронил как сорок дней назад Наталью. Поставил деревянный крест. Всё по православному обычаю. Женщины перекрестились: «Царство ей небесное!»
– Ну а как табор твой? Как прежняя жена?
– А табор ушёл на восток. До меня доходят вести, что отец мой умер от сердечного приступа. Умерла и Земфира, не выдержав тоски. Дети остались на руках её отца. Теперь я одинок. Вот устроился дворником на базаре. Хочу свою мастерскую открыть. Лошадей у меня теперь нет. Пришлось прирезать. Осиротела моя колымага.
– А в табор пойдёшь жить? – спросила Евгения.
– А на что мне теперь табор? Я отвык от таборной жизни. Хочу жить оседло, на одном месте.
На сцене пела песню цыганка.
«Спи, моё бедное сердце»
Музыка и слова Строка
Помнишь, как ты меня ласкала?
Как бьётся сердце вновь без тебя,
И слёз сдержать нет сил,
Надо начать всю жизнь сначала,
Счастье своё забыть, как я тебя любил.
Спи, моё бедное сердце,
Счастье ведь было случайно.
Прошлое всё позабыто,
Мы сиротливо одни.
Спи, моё бедное сердце.
Наша любовь – это тайна.
Счастье назад не вернётся –
Спи, усни.
Спи, моё бедное сердце.
Наша любовь – это тайна.
Счастье назад не вернётся –
Спи, спи, спи.