В ожидании большого белого парохода, идущего на третий остров, я провел около года. Все это время я помогал молчаливым людям в хозяйстве, а также возделывал поле, которое они мне выделили и за это кормили, ловил рыбу, поскольку от одиночества, не зная как себя занять, сделал удочку, а вечером отправлялся обратно, жарил улов и угощал островитян.
Наконец одним ранним утром увидев дымок над горизонтом, понял, что он означает скорое отбытие и пришло время прощаться с этим островом.
— Отвезете меня на четвертый остров? — спросил я, но седобородый островитянин, по-видимому, вожак, молчал, делая вид, что не понимает.
— Да знаю я что вы все слышите и умеете разговаривать, — я почувствовал раздражение, — хватит паясничать, обидели видишь их.
Старик вздохнул, но так ничего не ответив, лишь молча кивнул головой и пошел созывать остальных.
Как и в прошлый раз, меня посадили в одну из лодок и вся наша флотилия отправилась в путь, а через некоторое время я стоял на причале четвертого острова и, неторопливо беседуя с матросом, вглядывался вдаль.
— Я уже предупредил вспомогательные суда, — матрос проявлял деловитость, — скоро будут и доставят всех до парохода.
Недалеко от берега пароход остановился и бросил якорь, мы же принялись ожидать. Сначала один из маленьких пароходиков подплыл к гиганту, отвез пассажиров на причал, после чего берег уже не выглядел таким пустынным, затем я, услышав звук мотора самолета, решил направиться на поле, чтобы попрощаться навсегда с летчиком.
— Да, судьба, — вздохнул летчик на прощание и я опять отправился к причалу, ожидать своей очереди.
— Привет, — встретил на борту боцман, когда меня доставили на огромный пароход, — что случилось то? — с тревогой начал он расспрашивать, видя все перемены, которые произошли со мной за последнее время, пока не виделись. — Где Кайя?
— Потом к тебе зайду, — буркнул я, стараясь побыть наедине, — вечером жди.
Немного посидев в каюте, я решил разыскать ту самую, в которой жили в последний раз. Найдя ее, я долго упрашивал пассажиров покинуть каюту, а самим переселиться в мою, они отказывались, но все же после чудодейственного влияния содержимого золотого мешочка, вдруг стали покладистыми и, собрав свои вещи, тут же оставили меня в покое.
Я закрыл за ними дверь, бросился на колени и принялся целовать ножки кроватки, где некогда спали Кайя с Никиткой, опять молил бога, чтобы все это оказалось дурным сном и бил себя кулаками по лицу в надежде проснуться. А далее наступила полнейшая апатия. Я сидел на их постели и бездумно смотрел в иллюминатор.
Вечером я услышал стук в дверь, но подниматься совершенно не хотелось, я закрыл уши, но, все же понимая, что обещал навестить боцмана, спустя час, решил отправиться к нему.
— Да, дела, — печально вздохнул боцман, когда я окончил свой безрадостный рассказ, — уволюсь с корабля на фиг, чтобы больше не видеть этот проклятый остров.
— Не надо так сразу, — осторожно отвечал я.
— Прости, просто что-то эмоции зашкаливают, — с этими словами он подошел к шкафу и вынул из него две рюмки и бутылку коньяка.
Весь вечер я рассказывал ему с ностальгией о тех счастливых временах, потихоньку хмелея, а он внимательно слушая, не перебивал меня.
— Понимаешь, — заплетающимся языком я пробовал что-то доказать боцману, — щас еду к Дедычу, может мои кровиночки у него, — затем замолкал. — Вот найду их и буду жить у старика. Сам увидишь, как будет все хорошо, — в голове кружились неясные образы и мысли. — Дедыч? Да он мне как отец, или дедушка, — бессмысленно хихикал я, чувствуя, что не владею ситуацией, — сейчас тебе расскажу…
— Иди спать, — боцман видимо устал от меня, — проспись, завтра поговорим, — я, почувствовав обиду, вышел на палубу, закурил и задумался.
— А зачем я себя обманываю, — в пустоту бормотал я, — нет, не найду их. Может все бросить и переехать жить к Дедычу? Хоть какой, да близкий будет рядом. Да и друзья там. Опять пойду на баркасик, будем с Капитанычем, как и прежде работать, — я пустил слезу, вспоминая те безмятежные и веселые времена. — Да нет, без Кайи с Никиткой ничего не вернется обратно, — и вдруг страшная мысль затмила разум.
Я был в ступоре, боясь ее, но она будто манила к себе, сулила облегчение. Очень долго я сопротивлялся этой мысли, но понимая ее как избавление от невзгод, разбежался по палубе и прыгнул в море.
Нет, я даже не сумел утонуть, злая судьба явно издевалась надо мной. Зацепившись ремнем за какой-то крюк, я висел вниз головой над черной пропастью, угрюмо уткнувшись носом в холодный металл корпуса судна.
Наступило утро. Я так же продолжал висеть на ремне, пытаясь его расстегнуть и молил бога, чтобы он лишил меня мучений, но все было тщетно.
Стараясь никого не звать на помощь, вот так я и висел на ремне весь день, за который только и удалось неимоверными усилиями, перекрутив ремень, оказаться вверх головой и уткнувшись щекой в холодный металл ожидать своей участи.
Прошло три дня и меня, по-моему, заметили с проходящего мимо парохода. Через некоторое время мне перевязали подмышки веревкой и вытащили на палубу.
— Поскользнулся в темноте, — оправдывался я, чувствуя стыд.
— Угу, — отвечали они, — знаем.
Все последующие дни я бродил по палубам, стараясь избегать встречи с боцманом, вспоминал и сокрушался, наконец, пароход подошел к огромному причалу.
Я сошел на берег и постарался пройти в город именно тем путем, по которому шли мы с Кайей в первый раз, когда я еще надеялся на будущее и верил в свои силы.
Немного постоял рядом со столом торговца кинжалов, вспоминая как тот разглагольствовал о природе вещей и таинстве изготовления, далее ступил на ту же тропинку и опять увидел людей, следующих к причалу с чемоданами, они с восторгом обсуждали предстоящую поездку на второй остров, на котором некогда мы справляли нашу свадьбу. Но чего-то не хватало. Казалось, все было как в первый раз, я машинально обернулся, но Кайи так и не было.
Поднявшись на гору, я немного постоял, глядя сверху на город, стараясь понять в какую сторону спускаться, ведь в тот день это за меня сделала она и пошел по почти забытой тропинке, ведущей к морю, чтобы по памяти сначала добраться до рынка, затем до домика Дедыча.
На рынке я купил фрукты и разносолы, чтобы побаловать старика и направился далее, к магазинам, где собирался прикупить ему какую-нибудь безделушку, с удовольствием предвосхищая его радость от приобретения, одновременно надеясь увидеть рядом со стариком Кайю и Никитку, ведь других шансов отыскать их у меня уже не было.
Когда увидел его домик издали, в душе появилась смутная тревога. Вроде он был на месте и выглядел как прежде, но отдавал холодом и какой-то пустотой, а подойдя ближе, я обнаружил заколоченные грубыми досками окна.
Я долго стоял перед домом, голова отказывалась соображать, а сердце верить в происходящее, но со временем, чуть придя в себя, пересилил эмоции и постучал в последней надежде в дверь, естественно понимая, что мне никто не откроет.
Посидев на нашей скамеечке, где мы с Дедычем столько времени проводили в беседах, покуривая свои трубочки, я встал и направился по прекрасно мной выученной тропинке к сельскохозяйственному техникуму. Когда шел по ней, вспоминал как с Дедычем и Кайей вот так шли в первый раз, это когда старик углубился в воспоминания, а Ватрушка хвастала своими рукодельными подвигами, и на душе становилось так трогательно и нежно, что слезы сами собой наворачивались на глаза.
Я долго стоял на площадке перед техникумом, не решаясь зайти внутрь, просто боялся в очередной раз получить оплеуху от судьбы, не ведая, что сейчас с Цифрычем, поэтому решил так и стоять, чего-то ждать, пока не прояснится.
После полудня прозвенел звонок и через какое-то время, я с облегчением увидел осунувшееся лицо профессора и направился к нему.
— Здравствуй, Цифрыч, — обратился я, пока не зная как себя вести.
— Привет, Юрик, рад тебя видеть, — ласково, но как-то устало произнес он и обнял меня, — пойдем ко мне, пообедаем.
Мы сидели за тем же столом, где Цифрыч обучал меня математическим таинствам, пили чай и обстоятельно, по очереди рассказывали о новостях, произошедших с нами за последнее время, а не виделись уже более двух лет или может трех, в голове все спуталось.
— Вот так то, — вздыхал Цифрыч, — поди сам догадался что с Дедычем.
— Ну да, — грустил я, — как это было?
— Понимаешь, когда вы уехали, он сначала затосковал и часто заходил ко мне в гости, — он подлил мне еще чая, — затем стал жаловаться на одиночество.
— Но ты же был рядом.
— Да это не то, — он пренебрежительно отмахнулся, — понимаешь, он вас любил, именно вас, тебя, Кайю и Никитку, которого считал внуком.
— Да, — задумался я, — я же хотел его перевезти на остров Ватрушек.
— Поздно уже, — Цифрыч подозрительно зашмыгал носом, — с тоски помер.
— Покажи, где похоронен.
— Пойдем, — ответил он и, надев шляпу, пригласил меня к выходу.
— Ну и где ты собираешься искать Кайю, — интересовался Цифрыч, когда мы шли по узкой тропинке кладбища.
— У меня уже нет вариантов, — отвечал я, — остается только Гавань, но это уж совсем невероятно.
— Понимаю, — сочувственно отвечал он, — кажется пришли.
Мы стояли у могилки и предавались воспоминаниям о нем, а также о тех безмятежных днях, когда были счастливы. Цифрыч откровенно признался мне в том, что приобрел смысл жизни, когда впервые встретил меня, а затем познакомился с Дедычем, впоследствии с которым стали самыми настоящими друзьями. Я же с теплом вспоминал, как они провожали нас на баркасике, следуя за огромным кораблем до глубокой ночи.
— Помнишь?
— Да, помню, — с ностальгией отвечал он, — после этого нам сильно досталось.
— Как это, — интересовался я.
— Да Капитаныч, будь он неладен, после того как попрощались, совсем набрался, — Цифрыч поморщился, — упал пьяным, а мы с Дедычем не знали куда плыть и заблудились. Вернулись на остров только на следующий день, да и то к вечеру.
— Ну ничего себе, — искренне сочувствовал я, — а ты не знаешь как он сейчас? Повидаться хочу.
— Давно его не видел, — Цифрыч старался что-то припомнить, — может один раз виделись после, может пару раз встречались, да и то случайно.
— Понятно, — протянул я и, достав из сумки трубочку, положил ее на могилку, а остальное отдал профессору. — Ну что, пойдем обратно?
— Пойдем, — отвечал он, — скоро ночь, уложу тебя спать.
Мы еще немного посидели в комнатке Цифрыча, он мне отдал ключ от домика бедного старика и сообщил, что Дедыч накануне велел передать, что дом теперь мой, а Цифрыч обязан до моего появления поддерживать домик хотя бы в более менее приличном состоянии.
Наутро мы позавтракали. Цифрыч начал собираться в техникум, а я терпеливо ожидать его у калитки, неторопливо покуривая трубочку.
Проводя профессора до ворот техникума, я распрощался с ним и отправился на поиски Великого Рыбака.
Для начала я подошел к его дому и постучался в дверь, но поскольку никто не открыл, направился в сторону рынка, благо тот находился на пути следования к берегу. Его там тоже не оказалось, поэтому я пошел на причал.
Баркасика я не увидел и, решив, что Великий Рыбак сейчас на промысле, принялся ожидать его возвращения. Ближе к полудню тревога начала усиливаться, я прислонив руку ко лбу, прищурясь смотрел в золотистый отлив моря, надеясь найти точку, означающую прибытие Капитаныча, но к сожалению не находил ее и не знал, что это может означать. Ближе к вечеру, так и не дождавшись, я отправился на рынок, чтобы там хоть что-то разузнать.
— Разбился он, — сообщил тот самый немногословный продавец, сосед Капитаныча, который подвозил на машине до пристани. — В шторм разбился о камень. Проломил себе голову и расколол баркас.
— Когда это было?
— Да с год назад, может более, — он нахмурился, — точно не припомню, — и я, попрощавшись, направился к осиротевшему домику Дедыча.
Войдя внутрь, я прошел в нашу комнату, где долго сидел, погружаясь в ту обстановку когда мы были полные надежд, затем прошел в комнатку Дедыча. Там я долго разглядывал его антикварные безделушки и представлял, как бы сейчас старик начищал их, с любовью, хвастая перед нами и гордясь собою. Но этого к сожалению уже никогда не произойдет. Я вышел на улицу, сел на скамеечку и закурил, мысленно обращаясь к Дедычу, спрашивая опять о том же, как найти Кайю с Никиткой.
Так же решил на следующий день отыскать обломки нашего баркасика и хоть да какую-нибудь маленькую, да частицу взять себе на добрую, светлую память. Далее, в полном одиночестве прошел в дом и лег спать.
Весь следующий день я долго бродил вдоль берега, в поисках обломков. Ближе к полудню обнаружив холмик и крестик, воткнутый в него, долго размышлял о том, что это могло значить и, неминуемо приходил к выводу, что это и есть то самое место, где был похоронен Великий Рыбак, поскольку о его могиле продавец даже не упомянул.
Я долго стоял рядом с холмиком, вспоминая тот день, когда познакомились и я его избил, как всю ночь просидели на причале, а на утро отправились ловить рыбу и о последующих днях. Да, одинокий он был человек, со своим непростым нравом, но в принципе хороший и надежный товарищ, просто к нему должен был быть определенный подход.
Оставалось только найти обломки некогда моего кормильца-баркасика и решить как жить дальше, поскольку кроме как надеяться на Гавань у меня уже иных вариантов не оставалось. А пока разыщу хоть какое-нибудь воспоминание о былом. Под вечер, вдали я увидел какую-то бесформенную груду мусора, расположившуюся на белом песке и пошел к ней.
Да, это были остатки нашего баркасика. Я это место приметил, поскольку уже темнело, и, решив на следующий день прийти сюда снова, отправился обратно.
Утром я уже был рядом с обломками. Я таскал части, стараясь из них собрать некое подобие былого баркасика, но к середине дня это удалось мне сделать только наполовину, ввиду отсутствия других деталей, которые, по-видимому, унесло в море.
Забрав обрывок паруса, я еще раз печально посмотрел на обломки и направился к безымянной могилке, где немного простоял, прощаясь с Великим Рыбаком, а далее пошел по побережью куда глаза глядят, больше не зная чем себя занять.
Я бездумно шел по песку, солнцепек настолько был сильный, что я периодически заходил в море, даже не разуваясь и мочил голову, вдруг, в один момент увидел что-то непонятное. Где-то дальше на горячем песке виднелись три точки, и я с замиранием пошел к ним.
Да, это, к сожалению, были дельфины. Полуистлевшие трупики с выжженными насквозь палящими лучами солнца ребрами, что казались белыми аж до синевы, растеребили душу.
В одном из них я узнал зубастую мордашку Машки и разрыдался.
До вечера я копал три могилки и сооружал крестики. Наконец закончив работу я, бросив последнюю горсть земли, попрощался с ними и ушел.
«Ну как же так, что случилось с этим миром, что произошло, — терзало меня изнутри, — ведь тогда было все хорошо, а теперь, после посещения этого проклятого острова я лишился всего на свете. Зачем я так невнимательно относился к своим друзьям и близким, — я в изнеможении сел на камень, предаваясь подобным, горестным раздумьям и просидел так всю ночь, не смыкая глаз, лишь горестно качая головой».
Едва рассвело, я увидел на море серебристую точку и характерный цвет дымка, которая немного приближаясь, проплывала мимо, и это был мой родной пароход. Я долго думал о нем и друзьях в экипаже и принял единственное оставшееся у меня решение отправляться в Гавань, а там, устроившись на него, доживать свой век, работая хотя бы старшим матросом, дав себе клятву никогда больше не сходить на берег.
Спустя полгода я был в Гавани, на квартире моего приятеля-рыбака и продолжал поиски Кайи в ожидании прибытия моего родного парохода.
Весь седой и измученный я бродил вдоль берега, с надеждой вглядываясь вдаль, и однажды сумел подслеповатыми глазами разглядеть его приближающийся силуэт.
Когда я подошел к порту и увидел как мой родной дом, в котором родился и надеюсь скоро умру, причаливает к стенке порта. Это была моя последняя надежда собрать осколки счастья, поэтому я, не мешкая, направился на квартиру собирать вещи, а через час, с небольшим чемоданчиком, направился в сторону моря.
Далее зашел в порт и увидел ужасающую картину. Ошвартованный пароход не проявлял признаков жизни, оттуда не доносились голоса, никто не бродил по палубе, я, ничего не понимая, смотрел на него, не решаясь подойти. Вдруг на него полезли какие-то рабочие с кувалдами и пилами.
Мой пароход раздирали на части.
Увидел седовласого капитана, спускающегося по трапу со штурвалом в руках, который будто ничего не замечая, угрюмо смотрел себе под ноги. Глядя на этот штурвал, я с тоской вспоминал часы, проведенные рядом с ним и, даже не заметил, как руки, некогда крутящие его, постепенно отнимались.
Затем эти негодяи начали разрезать судовой трап и палубу, после чего у меня отнялись ноги. Я, больно упав на бездушный бетон, долго так лежал. Повернувшись, я увидел как огромные краны поднимают остатки растерзанного металла и складывают их на берегу, после чего я ощутил полный паралич, будто это меня разбирают на части, а не мой дом.
Вот так я лежал и не мог двинуться, лишь смотрел, а редкие прохожие даже не думали останавливаться, чтобы помочь, видимо считали, что я обычный портовый алкоголик. Я даже не мог закричать, ведь при виде как портовые, сняв рынду, начали глумиться над ней, превратив колокол в пепельницу, после чего отнялся язык.
Так и пролежал я ночь, наутро, простывший, с еле бьющимся сердцем, я увидел, как краны поднимают остатки борта вместе с килем, затем опускают его на берег и принимаются терзать.
Увидев, как разрезали бедный киль пополам, у меня остановилось сердце.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/05/06/407