Из воды на меня не смотрело ничего.
Я удивился и, тряхнув головой, ещё раз нагнулся над водной гладью. Но действительно — там не отражалось ничего.
— Аня, — я поднял голову, — ты сможешь меня быстро-быстро сфотографировать? Ну… — я отошел от воды, опасливо поглядывая в глубину, — прямо совсем быстро-быстро?
Девушка, стоящая чуть позади меня, прищурилась и сфотографировала белку.
— А тебе зачем? — Аня нагнулась над фотоаппаратом, пытаясь в лучах заходящего солнца разглядеть дисплей, — тьфу ты, блин, — она выплюнула черные волосы, попавшие в рот, — не мешай мне. И вообще, — девушка выпрямилась и навела на меня объектив, — не шевелись!
— Я, собственно... — мне захотелось почесать макушку.
— Ротик прикрыл и замер! Так, молодец, — раздались характерные щелчки, — обожаю быть фотографом, — она громко хихикнула.
Я, покачнувшись, вышел из позы. Достал блокнот и записал: «Громко хихикнула». Странная фраза, но как никогда подходящая.
— Когда приду домой, напишу о тебе, — поменяв позу, я следил за её лицом, — буду ломать четвертую стену и вообще…
— Ты о чем?
— Понимаешь, четвертая стена…
— Что?
— Что?
— Ничего.
— Вот и прекрасненько.
— А ну встал обратно! Не шевелись!
Я обернулся к воде. Вода по-прежнему ничего не отражала. Мне стало страшно.
— Дорогая, — я подошел к Ане совсем близко, — у тебя будет только одна попытка. Хочу, чтобы ты сфотографировала, как я падаю в воду.
— Хлебалушко опустил! — закричала она, — свет закрываешь. А почему одна, кстати? — Аня отступила на шаг, прицеливаясь объективом.
— Потому что тогда я упаду в воду, и волосы будут мокрыми, — теперь уже я прищуривался от яркого солнца.
— Не переживай, жму быстро, — Аня рассмеялась, — у меня было столько девушек, что тебе и не снилось.
Обидевшись, я ещё раз покосился на воду. Кружился листопад, Елагин остров находился вне времени…
“Стоп, — подумал я, — какие ещё листики в апреле?”.
Листья падают с дуба ясеня, них…
— Аня, я выступаю солистом в одной музыкальной группе. На гитаре играю, да, — я насупил брови.
— Проверим? — улыбнулась Аня.
Я шагнул и уперся лицом в ветки дерева.
— Так, мать твою, рот закрыл! Стой на месте! — девушка шагнула в ветки, — голову влево… да не в это лево! Вот, вот, молодец, мальчик мой.
После щелчков я ещё раз подошел к воде.
В воде по-прежнему ничего не отражалось.
«Ну и ладно, — подумал я, — как приду домой, допишу, что она отражала небо и… девушку красивую рядом со мной».
«Обязательно очень красивую и с черными волосами, — я поймал себя на этой мысли, обнимая на прощание Аню, — вот где бы только её найти…».
Меня называли ветренным часто. Не знаю, почему, но отношения дружеские складывались только с девушками. Сейчас, сев в метро, я ехал к своей старой подруге Еве. Красивое библейское имя оправдывало вероисповедание, поведение и внешний вид девушки. И вот, доехав до дома, я сидел, развалившись в кресле, и потягивал крепкий кофе.
— Мы же просто друзья, — она удивленно подняла брови, наблюдая за тем, как с её тела сползает рубашка.
— Ну да, друзья, — я замер с лифчиком в зубах, — что-то не так?
— Да нет, всё в порядке. Просто ты обычно не больно кусаешься, вот я и подумала, — Ева поморщилась, — подумала, будто ты начал чувствовать ко мне что-то...
Я с опаской держался подальше от емкостей с жидкостями, потому что осознал, что вдруг перестал отражаться даже в кофе. Не говоря уже про чай и водку.
— Стоп, стоп, — отложив блокнот, я откинулся в кресле, — надо бы добавить больше деталей. Цвет волос, какие-то особенности Еве…
Я выпустил облако дыма изо рта и подошел к окну. Разогнал руками образы Евы, а вместе с девушкой пропало и кофе.
«Стоп, — подумал я, — кофе мужского или среднего рода?».
Чашка с напитком окончательно растворилась в воздухе, и я решил оставить дилемму.
— А может быть, так пойдет? Представим, что у неё светлые волосы, длинные, шелковистые… Как пшеница.
Ручка зашуршала по бумаге.
— Да, кхм, да… — я мельком прочитал строчки, — физиогномика замечательная. Волосы в косе до поясницы. Пойдет!
Я взял ручку и продолжил писать.
Из облака дыма выползла женская фигура. Красивая такая. Прищурившись и сжав губы, я напряженно наблюдал за Лизой — её уж точно здесь не могло быть.
— Однако, я здесь, — стряхнув остатки дыма и пепла с обнаженных плеч, она уселась ко мне на колени.
— Дорогая, — я поморщился и руками попытался разогнать стелящийся по полу дым от моей трубки, — ты мне немного мешаешь.
— А давай докажем этой выскочке, что у тебя самые быстрые пальцы? — девушка улыбнулась, накручивая на палец сияющий локон.
Черт. Опять черный.
Лиза достала скрипку и надела синее платье.
«Откуда она берет одежду? — задумался я, попыхивая трубкой, — ну не из дыма же…».
— Нет, нет и ещё раз, нет, — я забрал скрипку, и она тут же растаяла у меня в руках, — никаких доказываний, дай мне рассказ дописать!
Я поднял с пола смычок, который, кажется, забыл растаять в воздухе. Покосившись на ручку, которая писала этот рассказ, я указал ей на это недоразумение. Деревяшка тут же пропала в клубах дыма. Меня не покидали мысли насчет появлений разных предметов в этой комнате. Лиза поставила ногу на стул, соблазнительно задрав платье и медленно снимая одежду...
— Нет, мне не нравится, — я тяжело вздохнул, — мне нравится черный цвет. Если ты переоденешься…
Ручка снова зашуршала по бумаге, и в ту же минуту, Лиза кокетливо закрутилась на месте, приподняв длинное черное… нет, не длинное. Черное и чуть ниже колена.
— Хорошо, предположим, черное платье. Ладно, ладно, раздевайся, — я в задумчивости начал бродить по комнате, испуская из трубки клубки тяжелого, светлого дыма, — кажется, я придумал, о чем будет этот рассказ.
Лиза повесила платье на дверь, оставшись в одном белье, в кружевных трусиках, белом лифчике и черных чулках. Я продолжал нарезать круги вокруг кровати, задумчиво попыхивая трубкой. Дым стоял уже по колено, по стенам поползли зловещие тени. Мне пришлось на них прикрикнуть, чтобы они угомонились.
— Короче, — Лиза зачем-то легла на пол, спрятавшись в дыму, — короче, — я постучал трубкой по шифоньеру, — надо построить рассказ по классическому построению… Черт, тавтология. Надо будет это слово убрать. Да, это хорошая идея, — я мечтательно улыбнулся, но тут же споткнулся о девушку и упал, приложившись головой об пол.
— Нам нужен конфликт, — я обратился к ручке, вставая с пола и потирая шишку на лбу, — нужно, чтобы интересно было. Что делать будем?
Ручка написала на бумаге изящной каллиграфией: «Иди пеши дальше!». Я хмыкнул и уселся обратно в кресло.
— О! — я вскочил с места, потрясая правой рукой, — я придумал конфликт.
Громко рыкнув и вспомнив все обидные и глупые, изъезженные клише, я кинул в ручку свой блокнот.
Ручка отскочила к стене, но тут же скакнула обратно, забрызгав меня чернилами.
«Кисточку тебе в пузо!»— гласила надпись на стене.
— Отлично, — я улыбнулся, стирая красно-синие разводы с лица, — конфликт есть. Теперь нужно раскрыть персонажей и дать им характеристики особенные…
Я посмотрел в зеркало, желая увидеть шишку.
В зеркале я, как обычно, не отражался.
— У-у-у! — я погрозил зеркалу, — отражайся, а не то хуже будет!
Зеркало упорно продолжало меня игнорировать.
— Ну что ж, — я немного взгрустнул и уселся в кресло, — и ручка ушла, и Лиза пропала…
Где-то в углу комнаты послышались вздохи и охи. Выудив оттуда Лизу и подозрительные тени, я вернулся к рабочему столу.
— Надо вспомнить о себе и записать, пока могу, — я потрогал шишку, — а то не отражаться — это как-то...
— Дорогой мой, — Лиза, снова надев черное платье, села рядом со мной, попивая кофе, в котором отражалась её голая ключица, — кажется, мы начали с того, что ты хотел доказать Ане, что у тебя пальцы быстрее.
— Точно! — воскликнул я и стал шарить по полу в поисках ручки, — где же ты, когда так нужна?
— Пеши сам! — на стене отразились послания красными чернилами.
— Но у меня будет другая стилистика, — я в отчаянии заламывал руки.
— Пеши-и-и-и, — голос предмета для письма растаял в воздухе вместе с посланиями на стене.
Итак, я разогнал дым на полу, который превратился в тучи и, кажется, был готов эволюционировать до дождевых туч. И стал писать дальше. Хотел посвятить этот текст Ане, но подумал и решил написать о Лизе. Не зря же ради меня она надевает платья моего любимого цвета. Надевает только ради того, чтобы я мог их снимать.
Сходка товарищей писателей в Москве. Приезжает Аня, прихожу я и привожу с собой тебя, Лиза. Моя спутница, моя Муза и моя любовь одета в легкое черное платье с неглубоким, но красноречивым вырезом, ноги обнимают темные колготки, а на манжетах белым цветом, ярким и контрастирующим выделяются рукава светлой рубашки. Губы подведены томной, красно-бордовой помадой, а волосы, черные, как ночь, убраны лентой, но отдельные пряди ниспадают на плечи. Непослушный волос касается твоего лба, и ты манящим и женственным движением одергиваешь гриву, распуская остальные волосы. Твой шарф скрывает острую ключицу, которую я так люблю целовать, а глаза улыбаются в тон хитрой, соблазняющей улыбке.
Аня фотографирует собравшихся и тут, при всех, я напоминаю ей о споре.
— И как же ты собираешься доказывать? — она улыбается.
Я делаю шаг к тебе.
— Любовь моя, — я, чуть наклонив голову, произношу, — давай докажем этой выскочке, что у меня — самые быстрые пальцы.
— Ну не здесь же, — вопрошает кто-то из зала в наступившей тишине.
Я хитро улыбаюсь и легким мановением руки распускаю твои волосы и чуть расстегиваю твоё платье.
— О, боже мой, — продолжает кто-то из зала, — мне говорили, что ты без комплексов, но не настолько же!
Я, не обращая внимания на возгласы, становлюсь на колени и обнимаю твои ноги одной рукой, второй же шаря в сумке рядом. Голову чуть выше, пальцы танцуют по твоим бедрам, щеки краснеют и слышатся... струны.
И началось! Вивальди, времена года, лето, август. Я солирую, ты ведешь басовую партию и катарсис, ещё один, как оргазм за оргазмом!
После нашей показательной любви, в которой мы сливались, как нашими бессонными, страстными ночами, больше никто, слышишь, никто не посмеет сказать о том, что у меня не самые быстрые пальцы!
Дым на полу практически рассеялся, рассеялась и шальная Лиза со скрипкой.
Я налил себе чаю и вдруг заметил, что начал отражаться.
Все же, вести разгульную жизнь — это не совсем хорошо.
Лиза, прилично одетая в штаны и рубашку, чинно сидела за столом и читала этот рассказ. Ручка, уже не пытающаяся писать отдельно от автора, безмятежно дремала в ящике стола с чувством выполненного долга.
Я улыбался и пил чай. За окном падал снег и зрели яблоки на березе.
Всё было хорошо.