1
Гарик родился на лучшей улице Молдаванки - улице Хворостина. Говорят, что день его рождения праздновали три дома, стоявшие по соседству, а еще сквер Хворостина, вернее, фонтан в сквере. Он бросал в небо приветственные струи, их было много, а бабушка Циля их считала, а потом стала считать своим счастливые дни и получилось их 270, девять месяцев подряд.
Был конец ноября, осенний ветер слегка покашливал и несся дальше. И 289 ноября\ мама Рая родила Гарика. И обрадовались бабушка Циля, дедушка Борис, папа Иосиф, тетя Лида, ее дочь Белла и даже дядя Сеня. А 30 ноября над Одесской и Молдаванкой светило яркое осеннее сорлнце и говорило маме Раек: все будет хорошо.
Имя Гарик первой придумала бабушка Циля. Она сказала:
- У меня было три знакомых Гарика. С двумя я дружила. Все три погимбли на войне. Давайте назвовем младенца в честь них.
И все сразу же согласились с бабушкой Цилей. Даже дядя Сеня, который обычно соглашался только с самим собой. С внеутренним своим голосом. И тетя Дора, бабушкина подруга, согласилась. И по
шла за своей парижской шляпкой, которую она надевала в исключительных случаях.
- Он будет вундеркиндом, - вернувшись, сказала она. - Я в этом уверена на сто процентов.
Папа Иосиф вежливо кивнул головой. В конце 1950 года он умел разговаривать со Вселенной. Мама Рая над ним посмеивалась, потому что она была реалисткой, а папа Иосиф романтиком. Он любил свою жену Раю, Одессу, Молдаванку и наш дом на улице Хворостина. Он был военным врачом - избавлял мир от болезней. Мир и маленьких человечков. Они приходили к нему больными и уходили больными, но потом резко выздоравливали. А папа Иосиф радовался, как ребенок.
Бабушка Циля ворчала:
- Иосиф, ты сделал нашу квартиру проходным двором. Лечи людей в своем госпитале. В нашей квартире оседают все несчастья, так она устроена. Помни об этом!
Бабушке Циле нравилось ворчать на папу Иосифа. Она ворчала иногда целыми днями, а папа Иосиф улыбался и учил Гарика отличать хорошее ворчание от плохого.
- Твоя бабушка Циля, - говорил он сыну, - хочет летать, как птица, но у нее это не получается. вот она и злится. но злость ее мимолетна. У хороших людей злость всегда мимолетна, а вот к плохим она присасывается, как пиявка.
В конце 1950 года на Молдаванке родилось много детей. Они плакали и смеялись, били кулачками по воображаемым врагам, которых у них еще не было. И детские слезы, лишенные печали и страха, проливались осенним дождиком, а большой луже отражался наш дом на Хворостина, кооператиный дом "Джутовки", где мой дед Борис работал начальником переплетного цеха.
2
Дед Борис родился в Лодзи. Он был в юности задиристым и неприятности сыпались на его курчавую голову. КОГДА ЕГО ПОЛЮБИЛА БАБУШКА цИЛЯ, ОН ЕЕ ЧЕСТНО ПРЕДУПРЕДИЛ:
- Со мной у тебя будет много наприятностей.
- Почему?
- Циля, этого я не знаю.
Бабушке Циле отступать было уже поздно. И у них состоялась свадьба. А потом была первая брачная ночь, потому что дедушка Борис считал, что невеста в первую брачную ночь должна быть непорочной. Это была необыкновенная ночь. Она стоила целого состояния, но жених и невеста были нищими и веселыми. И их благославил хасидский ребе, а дедушка Борис на мгновение закрыл глаза, а потом их открыл и увидел, как прекрасна его Циля. Прекраснее всех прочих девушек Молдаванки. И еще у его Цили были мудрые глаза. А очередное несчастье, которое должно было произойти с дедушкой Борисом, обернулось вурдалаком и убежало.
А бабушка Циля сказала своему Борису:
- Нам с тобой предстоит подниматься только наверх.
- Наверх - так наверх.
- Как я могла жить так долго без тебя, Борис!
- Теперь наши годы будут в одном переплете.
Тогда дедушка Борис и бабушка Циля снимали угол у старухи Брейдерман на улице Мясоедовской. У старухи был скверный характер. Лучики солнца никогда не загорались в ее глазах.
Квартира была маленькой и темной. В одной комнате жила старуха Брейдерман, а в другой Борис и Циля. Циля старалась не попадаться на глаза хозяйке квартиры. Старуха Брайдерман любила перемывать косточки своим родственникам и соседям. Циле она наговаривала на Бориса, а Борису - на Цилю. Слова ее обычно шипели, как гуси. Ее единственный сын Наум был расстрелян немцами в конце 1941 года. При попытке бежать из гетто. И с этого времени старуха Брайдерман перестала улыбаться.
У бабушки Цили был легкий характер. Она просила прощения за свои несуществующие грехи и получало его. Благославения хасидского ребе она всюду носила с собой. В юности бабушка Циля творила собственную историю, где среди главных персонажей были ее муж Борис и старуха Брайдерман, знавшая лично Мишку Япончика.
Из Лодзи порой до Одессы доходили письма и посылки. Посылки провоцировали ликующие возгласы, а потом наступала гнетущая тишина. Когда не было еды, особенно хотелось есть. Альтернативы еды не было. голод был палачом. Из его цепких рук не многие смогли увернуться. Во время глолодомора их семью спасли посылки из Польши.
А потом голодомор окончился. Еще на одну напасть стало меньше.
- Я люблю тебя\! - сказала бабушка Циля дедушке Борису.
- Я люблю тебя еще больше, - ответил он.
3
- Каждая книга - пропуск в бессмертие, - любил повторять дедушка Борис. Его родители были богатыми лодзинскими евреями. У них были три маленьких фабрики. Фабрики работали хорошо и приносили деньги. И отец Бориса - старый Берл - выпивал по вечерам стакан сливовицы и беседовал со своим старшим сыном Борисом. Сы был далеко - в Одессе. Сын не мечтал разбогатеть. Сын создавал грандиозные переплеты. Он мог бы стать профессором переплетного имскусства.
- Кто тебе помогает делать такие красивые переплеты? - спрашивала бабушка Циля?
- Никто этого не знает, - отвечал ее муж.
Он делал переплеты на заказ. Выводил на коже золотые буквы и виньетки. Бабуцшка Циля и две дочери никогда ему не помогали. У них были свои радости и заботы. Каждая из них сочиняла свою особенную книгу с воображаемыми страницами. Прошлая жизнь на этих страницах чередовалась с настоящей. Дни-поезда возвращались к вымышленному перрону, а потом вновь отходили от него. Жизнь постоянно испытывала дедушку Бориса и бабушку Цилю на прочность. И их двух дочерей - Лиду и Раю - жизнь испытывала на прочность. Из уст дедушки Бориса всегда звучала одна нескончаемая молитва: он призывал в их квартиру счастье, но оно пробегало мимо. Может быть, злые соседи отпугивали счастье от их квартиры.
Лида и Рая росли. Они часто включали патефон. Круцжились пластинки, как метели по зимней Одессе.
Дедушка Борис мысленно переплетал священные книги. Каждая из них стоила больше золота и серебра. Священные книги под музыку патефона.
А потом к Лиде и Рае стали приходить парни. Евреи и гои, и даже поляки. И начались танцы. И романы, которые слишком быстро обрывались. Резкие слова и упрекаи сменялись клятвами и словами примирения.