В Сети меня называли Нео, хотя для себя я выбрал другое звучное имя – Пий. Но поклонники «Матрицы», не признавали никаких пиев, как что-то устаревшее, покрытое мхом первобытности, не отвечающее их желаниям. Ведь тогда на самой заре развития Интернета множество обывателей занимались поисками площадки для тех самых нужд, за какими теперь идут к психологу. Я был Пием, потому что не желал казаться современным, не желал говорить на новом кастрированном ленью языке, да и вообще не желал сливаться с тусклой толпой, в которой каждая единица несла на себе бремя гордости за небывалую технологическую продвинутость, обретенную лишь за последний год, а то и за меньшее время. Они с наслаждением произносили слова – компьютер, Интернет, прописывали эти слова в чате так, словно утверждали, что это звучит гордо. Гораздо более гордо, нежели просто «человек». Каждый из них отныне становился человеком с… нет-нет, не с большой буквы, человеком с компьютером, что сквозило великой неизбывной гордостью из каждого буквенного послания в чате.
Но меня они называли Нео, потому что я не давал им упиться чувством собственной исключительности и возвышения над менее грамотными и богатыми их согражданами. Я видел их насквозь, и это были далеко не сверх способности. Я читал их слабость в порядке слов, в не нарочитой, а вполне реальной безграмотности. Я видел их потуги казаться не теми, кем они были на самом деле. И я мешал им. Меня не любили.
Но к их любви я и не стремился, не стремился и даже к доброжелательности, все, что мною двигало характеризовалось одним словом – любопытство. Острое болезненное любопытство поднимало чувствительность на другой уровень, и по самым неуловимым признакам, по слабым вибрациям, я выстраивал целые здания, домысливая все остальное, что составляет человеческое сознание. Да-да, несомненное, все зависело лишь от моей обостренной чувствительности, которая хоть является и не совсем нормальным состоянием психики, но и особо за рамки не выходит. К тому же, в чате собирались мистики, колдуны, гадалки, и все они просто подталкивали тебя к чудесам, и даже казались разочарованными, если не случалось ничего из ряда вон выходящего.
Все изменилось в один момент, когда я внезапно сумел описать внешность человека, находящегося от меня по другую сторону экрана. Ухитрился рассмотреть его сросшиеся на переносице брови, определить этническую принадлежность и возраст.
- Нео, - сказал тогда он, - ты вне матрицы.
И этим глубокомысленным замечанием заставил-таки меня посмотреть этот фильм, хотя мне не хотелось. Бывают такие вещи – фильмы, книги, даже интересные, нашумевшие, которые мне не хочется ни читать, ни смотреть. Но тогда я постоянно искал подтверждения своей необычности, вертел ее и так, и эдак, но ни разу так и не смог удовлетворить любопытство, потому что все эти совпадения, как и всегда имели ту самую долю неубедительности, которая не дает признавать чудо чудом, если ты, конечно, просто не поверишь в него бездоказательно. А я не поверю, мне всегда нужны доказательства и, желательно, полученные в процессе чистейшего безукоризненного эксперимента, повторенного сотню раз. Докажите, что Сеть – это матрица, докажите, что она не всего лишь отражение толпы, со всем ее гамом, шумом, суетливостью и этим бесконечным желанием чуда. Докажите!
Хотя я сейчас распаляюсь и распыляюсь, рассказывая о том, что, казалось бы, не имеет отношения к этому рассказу, где в глубине, я чувствую, что великое множество вещей имеет отношение к самым незначительным ярким эпизодам, на которых задерживается мое внимание, на эпизодах, вызывающих жгучие желание тут же и записать их. Но несмотря ни на какие желания, я не бросаюсь сразу же к компьютеру, чтобы записать сразу все, а потом убрать и забыть. Нет, я жду, зная, что рано или поздно событие это приобретет ассоциативный шлейф из мыслей, других картинок, ни хронологически, ни логически между собой не связанных, но, тем не менее, дополняющих друг друга.
Эта цепочка начала разматываться как обычно, почти из ничего. Я шел по улице, топал по дорожке, старательно обходя деревья, которые какой-то болван ухитрился высадить посреди тротуара. Пока деревья были тонюсенькими, опасность представляли только бордюры, огораживающие квадраты голой земли. Но знаете, растения имеют особенность разрастаться не только вверх, но и вниз. Заметно потолстевшие и подросшие деревья, корнями начали взрывать плитку, уничтожив большую часть дорожки. Все мои мысли были направлены на то, чтобы не зацепиться и не упасть. Я часто спотыкаюсь и падаю, из-за невнимательности, из-за полного иногда сосредоточения на мыслях, очень люблю обдумывать так свои произведения, «выхаживать» их. можно сказать, что большую часть работы я делаю вот так – в движении. Я был очень занят, стараясь удержать реальность в равновесии и в то же время не упустить мысль, еще не успевшую оформиться, но притягательную тем, что за внешней ее расплывчатостью угадывалось что-то необычное, достойное изучения и описания. Если говорить проще – я умер для внешних раздражителей, от всего мира остался только неровный тротуар и эта туманная мысль, перемещающаяся в сознании как гонимое ветром облако. И в этот самый напряженный момент я услышал тихо произнесенные слова: «не оборачивайся». Вначале я принял их за отголосок собственных мыслей. Бывает так, во время размышлений всплывают хвосты – случайные слова или фразы, которые впоследствии вплетаются в текст. Это вешки, якоря, удерживающие фантазию, не дающее ей воспарить настолько, чтобы полностью оторваться от земли. Но через пару шагов понял, что эти слова были, действительно, произнесены кем-то вне меня. «Не оборачивайся». Нет, я не стал оборачиваться, хотя не услышал ни шагов за своей спиной, ни малейшего движения. Надрывно кричали птицы, где-то мяукала кошка, но присутствия человека я не ощутил, сзади была пустота. Но и не обернулся. Трудно сказать – почему. Наверное, мне понравился образ внезапно открывшейся пропасти за спиной, и это было дежавю.
Несколько лет назад, я оказался по служебным делам в недостроенном небоскребе. В нижних этажах уже велись отделочные работы, а самый последний – шестьдесят четвертый, существовал лишь наполовину. Туда ходил технический лифт, управляемый китайцем, и только лишь он один имел право нажимать кнопки и развозить рабочих по этажам. При подъеме ощущалась сильная перегрузка, но еще страшнее были бесконечные остановки, во время которых входили люди, а потом, почти сразу же выходили на следующем этаже. И это постоянное взбалтывание, вызывало тошноту. Китаец только моргал красными глазами, было похоже, что у него болит голова. Не представляю сколько часов он так работал, наверное, много. И труд его был рабским, ворующим здоровье.
Пока я так размышлял о судьбе этого щуплого, малопонятного для меня человека другой расы, рассматривал его лицо, не лишенное утонченной привлекательности, наводящей почему-то на мысли о хризантемах, лифт снова затормозил, уже на десятом этаже, что было довольно странно, десятый этаж был пока пуст. Металлические двери раздвинулись и в проеме я увидел то ли девочку, то ли миниатюрную женщину из тех, чей возраст трудно определить.
- Ши лю! – крикнула она китайцу, указывая на кнопку под номером пятнадцать.
- Нет, - ответил он и даже головой покачал.
- Что нет? - переспросила она.
- Лю, - ответил он, поднимая руку ладонью вверх. – Лю!
- Лю! – повторила она и тоже подняла руку словно собираясь зигануть.
- Нет, - снова покачал головой китаец. - Лю!
Неизвестно сколько бы еще мог продолжаться этот захватывающий диалог. Я не слышал разницы между их люканьем, хотя, наверное, для китайца она существовала. Лифт так и продолжал стоять на десятом с открытыми дверями, но никто из них, как видно, никуда не торопился.
- Хочешь поехать на самый верх? - вдруг спросил ее китаец. – Ты там не была.
- Не была, - ответила она. – Конечно, хочу, что за странные вопросы. Как тебя зовут? Я уже месяц пользуюсь этим лифтом, но до сих пор не знаю, как тебя зовут?
- Шэн Лю, - ответил китаец и улыбнулся, едва приподняв уголки рта. – А тебя?
Девушка подбоченилась и радостно выкрикнула:
- Вэй Чжу.
- Нет, - сказал Шэн, - тебя не могут звать Вэй Чжу. Это не твое имя.
- Мое, - запротестовала она, - только в переводе на китайский.
Они еще немного попрепирались, но я перестал прислушиваться, хотя это мне нужно было добраться до последнего этажа. Но почему бы это не сделать и в компании? Надежнее. И мы на огромной скорости помчались в небеса, к самому верху недостроенного небоскреба, и у меня не было времени обдумать кое-какую информацию, почерпнутую из бестолкового разговора этой экзотической парочки. И я отложил ее на потом.
Это имя – Вэй Чжу - было мне знакомо. И я не сказал бы, что оно очень распространено в наших широтах, но мало ли, какие бывают совпадения. И для себя я отделил этот эпизод из реальной жизни от другой своей жизни – виртуальной. Тогда мое пребывание в сети казалась сказкой, фантазией, и я не умел переносить ее в свое привычное материальное существование. Я отделял две эти жизни друг от друга, соответственно разделяя и тех, кто присутствовал в этих моих двух жизнях. Такое странное восприятие не давало возможности тем, с кем я переписывался, обрастать плотью, навсегда делая их призраками, существующими только в виртуальном пространстве, на просторах убогого, по теперешним меркам, сайта, грустно зеленоватого цвета, как официальный бланк. Без возможности предъявить фото или другую картинку, и уж, конечно без возможности аудио и видео общения. Образ собеседника создавался лишь на основе домыслов и собственных представлений, или же, как в моем случае, дорисовывался еще какими-то индивидуальными мистическими прорывами.
Для меня это было время изумительных откровений и непередаваемого наслаждения. Я открывал для себя совершенно новый вид общения, не похожего ни на что, общения буквами, где мысль, воплощалась пальцами и сразу же становилась достоянием многих, все сопутствующие переживания, какие обычно испытываешь в реальности, но гораздо более сильные из-за постоянной таинственной завесы, создающейся несовершенством раннего Интернета. Никогда потом я не испытывал ни таких сильных обид, ни такой бурной радости, ни такого жгучего любопытства к невидимому собеседнику. Точно так же, как не заводят меня теперь игры онлайн, и я остаюсь верным убогому, но такому пронзительному и атмосферному «Dragon Riders». Конечно, в игру не возвращаюсь, но всегда помню волшебство, накрепко связанное с образами и голосами, которые узнаю даже через десятки лет, как узнают в случайных предметах, запахах, музыке историю своей первой любви. Я слишком долго ждал воплощения в жизни, всего того, что было описано в романе «Магелланово облако». И дождался. Пусть и немного в другой форме, в другом виде, но даже лучше, поверьте, гораздо лучше того, что представлял себе Лем.
Мистический чат был первой моей площадкой, и все развивалось точно так же, как и сейчас, когда в «устоявшемся» виртуальном коллективе вдруг появляется чужак. Когда схлынула первая волна ненависти, началась вторая, более изощренная, которая подразумевает поиски компромата, передачу сплетен через личные сообщения и странные намеки в общем чате, которых я просто не понимал, настолько далеки они были от реального положения вещей. Казалось, что за первым планом общения существует второй, гораздо более оживленный, но мне недоступный. Но я упорно появлялся каждый вечер, с любопытством ожидая неизвестно чего. Теперь-то я понимаю, что пустая болтовня о неких способностях и посвященности, чаще всего ничем не подкреплена. Но факт, на сайте были свои посвященные, свои гуру, которых все внимательно читали, какой бы бред они не несли. Было даже сообщество «осознанных сновидений» - эти держались особняком, потому что были совсем посвященные, а кем был я? Всего-навсего начинающим писателем, издавшим только две книги. Да еще и иностранцем. Заметьте, единственным иностранцем, и за это меня тоже активно презирали. Я не признавал русских богов Египта, не признавал культа Макоши и еще много чего антинаучного и исторически неверного. И мои возражения звучали оскорблениями для них, открывших для себя истину, но не умеющих отделять зерна от плевел. Словом, они проецировали свою жизнь, но я этой жизни не знал совсем.
Все изменилось в один момент. Я получил личное сообщение от человека, называющего себя «Черным вороном». Лицо это было известное – один из администраторов сайта, не какая-то там мелкая сошка. В своем послании он давал мне понять, что сугубо симпатизирует, просит не обижаться на хамство потому, что «иначе нельзя и никто-никто из пользователей не должен знать об этом письме». Такое тайное признание моих талантов казалось нелепым, с одной стороны – грело, но с другой казалось очень обидным. Но последующие сообщения от разных пользователей удивлять перестали и начали вызывать только смех. Сделав меня неприкасаемым в общем чате, львиная доля чатлан, оказывается, жаждала общения со мной, но жутко стеснялась выказать как-то свой интерес. Я думаю, что не только я в те времена переживал сетевые разговоры как чудо. Все они относились очень серьезно к тому, на что сейчас никто не обращает никакого внимания. Но этот феномен и сыграл удивительную роль в последующих событиях. Нет, я не знал, что делать с этой возросшей, но скрытой популярностью. Да и не хотел ничего делать, с наслаждением общался с каждым, кто проявлял интерес, но, чтобы что-то с этим делать – мыслей даже таких не было.
Однажды я всем им сказал – хорошо, открываю чат на «Народе». Кто хочет, может туда приходить, сменив ник, чтобы никто никого не узнал, и говорить все, что душе угодно – выслушаю всех. А переписываться с каждым утомительно и непродуктивно. К тому времени у меня было тридцать тайных абонентов и число их росло.
Лифт затормозил на шестьдесят третьем этаже. Шэн тщательно заблокировал его, со словами:
- До тринадцатого уже ходят пассажирские лифты, на пятнадцатый поднимутся по лестнице – у меня обед.
Он вытащил из кармана рабочих штанов аккуратно обернутый пленкой сэндвич и торжественно потряс им в воздухе. Эти рабочие штаны носила вся страна, и не только на работу. Множество огромных объемных карманов позволяло обходиться без пакетов или сумок. Главное было не перепутать, что и где лежит, потому что тогда поиски, например, проездного, превращались в длительный процесс исследования, сопровождаемый хрустом отдираемых липучек и последующим их возвращением на место. Но сэндвичи или что-то не менее объемное находились почти сразу.
Этаж был последним из достроенных, то есть имел уже стены и потолок, хотя его еще даже не разделили перегородками. Через незастекленные оконные проемы тянул сквозняк.
- Ветер начался, - сказал китаец. – Когда внизу ветер – здесь ураган.
- Но отсюда ничего не видно, - возразила Вэй Чжу. - Окна-то, вон как высоко. Стоило сюда подниматься, чтобы ничего не увидеть?
Мне тоже хотелось посмотреть на город с высоты, а заодно и оценить объем оставшихся работ. Если эти двое могли позволить себе не подниматься, то я этого сделать не мог. А китаец не мог противостоять напору своей очаровательной спутницы. Да он просто глаз с нее не сводил. Эти двое составляли прелюбопытнейшую пару. Меня они словно и не замечали, но казалось, что и между собой знакомы не так уж и близко. Их общение напоминало начало романа, когда каждый старается преподнести себя с наилучшей стороны. Вэй Чжу изо всех сил старалась казаться капризной маленькой девочкой, а Шэн готов был потакать всем ее капризам, проявляя при этом даже некую заботу и тревожность. Впрочем, если лицо дамы по-европейски отражало все ее мысли и эмоции и щедро подкрепляло каждое слово богатой мимикой, то сын Поднебесной оставался верен традициям своего народа. Его лицо казалось маской и лишь раз он позволил себе растянуть губы в улыбке, что являлось, наверное, ярчайшим проявлением чувств.
Все это, однако, могло быть просто моей фантазией, дурацкой способностью к домысливанию, особо ярко проявляющей в моменты, когда мне становилось скучно в компании незнакомых людей и я начинал сочинять о них совсем другую историю. Сказать по правде, свои встречи с живыми людьми из плоти я всегда старался минимизировать. Даже в транспорте – мало обращал внимания на лица, одежду и прочие детали, ощущая лишь неудобство, тесноту и шум. На все то, что мешало сосредоточиться на собственных мыслях и максимально комфортно расположиться в пространстве. И только в какие-то моменты, в такие как этот, восприятие другого обострялось во мне, хотя я и продолжал не видеть перед собой реального человека, а рисовал что-то другое, на основе лишь собственного представления о нем. А представить я мог все, что угодно.
Эти двое уже разделили пополам китайский сэндвич и подкреплялись перед последним рывком. Рывок должен был произойти благодаря хлипкой металлической лестнице, скорее всего, временной. Конечно, я мог бы подняться и один, но решил задержаться ненадолго и покурить. В конце концов, я знал, что там наверху – ровная площадка, окруженная стальным каркасом и ветер.
Чат на Народе не прижился, потому что каждый считал свое дело наиболее важным и продолжал писать то на почту, то в личные сообщения. Что это были за дела? Часто пустые разговоры, иногда рассказы об удивительных случаях из жизни, часть которых была вовсе не вызывала удивления, словом все то, без знания чего я спокойно мог бы прожить. Через год появился сносный мессенджер от Microsoft и по степенно все перешли туда. И только тогда появились три устоявшиеся группы, которые собирались по определенным дням недели в определенное время. Две взрослых и одна детская. Это была почти школа, в которой я вел какие-то тематические уроки обо всем. Учил медитациям из собственного опыта, рассказывал историю религий, проводил даже какие-то психологические эксперименты для собственного удовольствия. В детской группе собирались подростки от двенадцати до пятнадцати лет – этих я любил больше всего, потому что им требовались действительные знания. Мы вместе писали сочинения для школы, я занимался с ними историей, литературой, русским языком, и даже давал начальный опыт по журналистике и писательству. Это было очень плодотворное время, и я надеялся, что все это шло на пользу.
Они были рассыпаны по всему миру, но все чаще раздавались предложения о встречах. Они мечтали встретиться все вместе, потому что им казалось, что они объединены какой-то общей для них тайной, знанием, посвящением. Они просили мой номер телефона, но… Дело в том, что для меня существовало табу – они никогда не видели моего лица, я не дал им ни одного своего изображения, и никогда не говорил с ними голосом, хотя к тому времени такая возможность уже появилась. Они говорили – я отвечал письменно.
Все это было интересно, хотя приходилось постоянно делить время между основной работой и этими группами. Но денег они не приносили. Были в них и богатые люди, предлагавшие профинансировать физическое воплощение этой школы, но я принципиально не соглашался, потому что никогда, наверное, не относился к этому серьезно. Я развлекался и даже не задумывался о том, что получали они, и получали ли что-то.
Иногда мне казалось, что до создания чего-то вроде секты всего один шаг. Секты ли, духовной ли школы – все равно, и эта мысль мне не нравилась, потому что я никогда не был публичным человеком. Но они уже начали называть меня «гуру», «учитель», считать ступени, по которым поднимались в собственном сознании, рассказывали о «просветлении». Конечно, это было лишь просветление от полученных знаний, но им так хотелось верить во сверхъестественную подоплеку нашего общения. Потом кто-то стал использовать и это имя – Нео, кажется, кто-то из детей. И когда оно появилось во взрослом чате, я понял, что все они общались между собой тоже. К тому времени их было около ста двадцати человек, и стоило лишь перенести все в реальность, как количество начало бы возрастать в геометрической прогрессии, потому что при всем своем уважении к их желаниям, я не мог больше раздувать чаты. Постепенно мой интерес угасал и на смену ему приходило утомление. Особенно утомлял их интерес к моей личности и ко всему тому, что меня окружало, я не хотел пускать их дальше определенной черты, а им становилось тесно в установленных рамках. Иногда мне снились кошмары, я видел, что оказываюсь в центре толпы, и жадные руки сдирают с меня одежду и разрывают ее на талисманы, гораздо более ценные для них, чем я сам. Некоторым я отправлял по почте свои книги, в которых они продолжали искать все то же – меня. Игра становилась зловещей, а я сам все больше терялся и уже не различал лиц и с трудом запоминал ники, потому что некоторые из них оказывались лишь уродливыми формулами из букв и цифр, не имеющими для меня никакого воплощения в языке. И становилось страшно от того, что вот, еще немного и они прорвут невидимую границу моего личного пространства и хлынут туда, куда я не желаю их впускать. И кто знает, смогу ли я тогда силой слова остановить их или же сам паду жертвой, подобно парфюмеру Патрика Зюскинда.
К тому же теперь я мог нести любую чушь, писать все, что угодно, и каждая моя фраза воспринималась как откровение, из-за чего крепла уверенность в том, что сам тот образ, который сформировался в этом общем сознании, отделился от меня. Или же никогда мной не являлся, а вырос из желания отомстить за все свои виртуальные обиды. Естественно, что такое положение вещей вовсе не радовало. Я был свидетелем как различные гуру вырастали из мыльных пузырей, и вполне были довольны своей участью, замещая никчемное, пустое и завистливое Я, возвышенным отражением в глаза толпы.
Наверх я пошел один, прекрасно зная, что там обнаружу – серую цементную площадку, окруженную торчащими опорами общего металлического каркаса, который проходил через все здание снизу доверху и даже в землю, через подземные семь этажей. Такие же опоры проходили и изнутри, потом их превращали либо в колонны, либо строили между ними стены – в зависимости от дизайна. Предполагалось, что в здании, кроме офисов, на верхних этажах будут жилые квартиры.
Ветер и вправду был очень сильный, хотя и не сбивал с ног, как пророчил китаец. Его натиск вполне можно было выдержать, и я пошел вперед. Главное, чтобы ветер бил в лицо, потому что мне захотелось подойти к самому краю, и я не желал быть снесенным его порывами как какая-то букашка, которую сдувают с руки. Букашка имела крылья, а я – нет. Осторожно я подошел к самому краю и обеими руками уцепился за опоры, они были расположены как раз на таком расстоянии, чтобы за них можно было бы удержаться, широко раскинув руки. Так в позе Христа, я вытянул шею и посмотрел вниз. Сначала мне показалось, что город, подернутый дымкой, пустой. Но потом я с трудом различил автомобили, такие маленькие, что если бы они не двигались, то слились бы с дорогами. Впереди было море, я никогда еще не заглядывал в море так далеко, если, конечно, не считать перелетов на самолете. С берега столько не увидишь. Это была уже примерно такая высота, когда все внизу теряет детали и превращается в подобие карты. Дома – россыпи крохотных белых кубиков, геометрические очерченные пространства зеленых лужаек или полей, щедро подкрашенных голубизной. Какой же мелкой кажется человеческая цивилизация с высоты, она почти и не занимает места в пространстве, хотя есть столько возможностей расти вверх, а не вбок. Сколько небоскребов могло бы принять это пространство, сколько автомобилей могло бы подняться вверх, а не тесниться на узких дорогах. Каким многоуровневым мог бы стать город, оставив поверхность земли для полей и садов.
Но главными здесь были не мысли, а ощущения. Радость бурлила во мне как шампанское, циркулировала по всему телу и покалывала в пальцах. Она словно звала меня разжать руки и броситься вниз. Она говорила, что я умру прежде, чем ударюсь о землю и смерть моя будет легкой и приятной. Легкость, вот, пожалуй, то, что меня манило, возможность сбросить с себя все проблемы этой жизни, которые я стал внезапно ощущать, как тяжесть. Как же я жил, как же живем мы все, вечно таская неподъемный многотонный груз на плечах? Впереди была бездна, сзади все, что надоело, измотало. Там, нужно было делать ненавистную работу, обихаживать себя и свой быт, искать общий язык с неприятными и неинтересными людьми, отрывать крохи от сна, чтобы заниматься творчеством. Уставать, раздражаться и стареть. Я насладился в полной мере размышлениями, стоя лицом к лицу с бездной, а потом решил сменить правила игры, и, перехватив руки, повернулся к пропасти спиной.
Словно символ будущего передо мной расстилалась серая бетонная поверхность, изуродованная торчащими в небо опорами каркаса. И чтобы ее не видеть, я закрыл глаза, всем своим существом ощущая пустоту за спиной. Такая пустота должна возникать за спиной каждого, кто ничего не сделал в жизни, потратив ее до остатка на суету и бессмысленное копошение, чтобы потом с гордостью повторять банальную народную мудрость – «я построил дом, посадил дерево и вырастил ребенка». Но все это может сделать и делает каждый, и только единицы, никогда не сажая деревьев, не рожая детей и не имея дома, ухитряются создавать то, что является основой развития для всех остальных огородников. «Зачем волновать чьи-то умы и при этом не делать ничего?» - спросил я себя – Зачем тратить время, ублажая самолюбие, но не делать при этом ничего?».
Мне показалось, что здание покачнулось и медленно наклонилось на один бок. Совсем чуть-чуть, и я вдруг осознал себя той самой мошкой, которую так просто сдуть с ладони.
Громкий крик заставил меня открыть глаза. Китаец Лю как поднимался по лестнице, так и застыл, широко распахнув глаза, так широко, что на мгновение словно бы и перестал быть китайцем. Вэй Чжу вытолкнула его на поверхность, раздосадованная внезапной задержкой и высунув голову из люка тоже заорала.
- Не оборачивайся! – вот, что кричала она, а сама подходила все ближе, осторожно переступая ногами, - не оборачивайся! И не делай этого!
Но я ничего и не делал, а только размышлял. Неужели она решила, что я сейчас спрыгну?
- Давай поговорим об этом, - продолжала она, словно участливая героиня американского фильма. – Ты хочешь об этом поговорить?
Естественно, что я этого не хотел, да и вообще не склонен был к разговорам. Мне только хотелось зафиксировать поток мыслей, возникших в этой необычной ситуации. Но люди склонны приписывать каждому только свои страхи, и с наслаждением советуют не бояться того, от чего сами бы упали в обморок. Или не делать чего-то, что сами иногда подумывают сделать.
- Ты просто подумай, что жизнь – это величайшая драгоценность, - Вэй Чжу явно старалась придать своему голосу гипнотическое звучание. – Подумай о том, сколько еще интересного ты можешь встретить на своем пути. Не нужно обрывать жизнь внезапно…, - и вдруг, словно спохватившись, наконец, нашла то, что хотела сказать. – Я познакомлю тебя с Нео, он тебе объяснит. А сейчас не делай того, что хочешь.
И тогда я вспомнил ее. Она была из моей воскресной группы, и некоторое время назад, по-моему, кстати, совету, сменила имя. С Вэй Чжу на Эстер. Это она клялась, что в любой ситуации непременно узнает меня в толпе, меня – своего гуру. И вот он, результат всех самых глубокий медитация и связей через сеть. Она не только не узнала меня, но еще и захотела познакомить меня со мной же, чтобы я провел для себя сеанс психотерапии.
- Я познакомлю тебя с Нео!
Вот и все. Я отцепился и покинул место медитации, так грубо сломанной вторжением извне.
Группы я забросил. Просто однажды перестал заходить в чаты и понятия не имею, что там потом произошло со всеми этими людьми. И больше никогда не оглядывался в прошлое.