Клеми была расстроена и сбита с толку. До самого 31 декабря она пыталась делать вид, что все в порядке, но в вечер смены календарного года, который в их семье было принято отмечать поздним и немного более парадным, чем всегда, ужином, не смогла промолчать.
– Не понимаю, что с Фредериком, – сказала она мужу. – Он приехал сюда отдохнуть, а вместо этого день за днем куда-то уходит, будто на службу. Домой является поздно, усталый и измученный. После обеда у Шарлотты ни разу не провел вечер с нами вместе. Как тебе кажется, Макс, мы его ничем не обидели?
– Не бери в голову, – ответил Максимилиан. – У Фреда уже давно не все дома. Я потому и не стал приглашать его на Рождество, оставил его приезд на собственное усмотрение. Уверен был, что все так и будет… Ты знаешь, я его уважаю и братски люблю. Но я видел, как после войны, коммуны, суда и высылки в нем что-то надломилось. А за границей стало еще хуже. Он тяжело болел, долго не мог найти работу, его новые статьи не брали в научные журналы, а там, куда получалось устроиться, на него смотрели как на зачумленного, – ты думаешь, это когда-нибудь забудется, пройдет бесследно? Если честно, я удивляюсь, что после пережитого он изменился так мало. Стал упрямее и раздражительнее, но ведь это пустяки. Другой на его месте превратился бы в пьяницу, например, в душевнобольного, в буйного скандалиста, в сломленного человека, который больше не годен ни на что полезное…
Щеки Клеми порозовели. Максимилиан взял ее за руку.
– Только мы тоже не виноваты в том, что он едва разговаривает с нами и с утра до вечера как безумный бродит по городу. Легче ему от этого – пусть делает что хочет. Обижаться на него не будем. Но это его дела, мы с тобой здесь ни при чем. Давай-ка садиться за стол. Ты ведь предупредила Фреда, что ужин в девять? Не придет через десять минут – значит, не захотел составить нам компанию. Мы не станем навязываться.
В этот момент раздался звон дверного колокольчика. Бертран побежал открывать. Через несколько минут в столовую вошел Фредерик. Он выглядел мягче и приветливее, чем в последние дни – не так, как в Рождество, но все же и не так, как в памятный вечер в гостиной у камина.
– Добавлю к нашему столу кое-что от себя, – сказал он. – На улице ждет посыльный из лавки деликатесов Альбертины. Я уже за все рассчитался, нужно забрать то, что он принес – вино, паштет, мороженое, еще кое-какие мелочи. Поможешь, Макс?
– Конечно, – сказал Максимилиан. – Сейчас провожу его на кухню. Нет-нет, ты отдыхай, я один справлюсь.
Максимилиан ушел, а Фредерик обвел столовую глазами, задержался на празднично накрытом столе и еще одном приборе, который для него как раз поставила Клеми.
– Ты не обидишься, если я посижу за столом час, не больше? Мне нужно сложить вещи. Мои каникулы заканчиваются, я уеду утренним поездом.
– Так внезапно? Кстати, мы с Бертраном завтра тоже уедем. Мне нужно в Нант на пару дней, повидать родителей. Я обещала провести с ними Сильвестр, но не хотела уезжать, пока ты в Ла-Рошели...
– Мама! – простонал Бертран. – Я думал, ты это не всерьез насчет Нанта. Послезавтра ведь не только дяде Фреду пора возвращаться в Коллеж. У нас начинаются занятия в лицее, и господин Понсак обещал контрольную в первый же день, чтобы убедиться, что мы не тратили впустую время на каникулах.
– Жюль Понсак и двадцать лет назад был одним из самых строгих наших учителей, – кивнул Фредерик. – Я слышал даже, что с возрастом он немного смягчился.
– Ты его так давно знаешь? – удивился мальчик.
– Гораздо дольше, лет сорок. Мы ровесники, вместе учились в школе и в лицее и один год преподавали вместе, только он, разумеется, математику, а я – литературу и историю. А еще я тогда пытался ухаживать за одной девушкой с очень красивым именем, которая не ответила мне взаимностью и скоро стала мадам Понсак. – Он говорил серьезно, но глаза его смеялись, и вопреки недавним словам Макса Клеми показалось, что она видит прежнего Фредерика.
– Ты?! – не поверил Бертран. В этом удивлении одинаково читалось и недоверие к предположению, что дядя Фред когда-то ухаживал за девушками, и непонимание, как мадам Понсак, в то время Лили Кавалье, могла предпочесть ему кого-то другого. Бертран в эти дни нечасто видел своего дядю и пообщаться с ним успел совсем немного, но то ошеломляющее впечатление, которое Фредерик произвел на своего старшего племянника в мае, не было испорчено и теперь. С Бертраном Фредерик всегда говорил спокойно и начистоту, как со взрослым, без специальных ужимок и того фальшиво-приподнятого тона, на который взрослые часто переходят с детьми, и уже этого было достаточно, чтобы мальчик ответил ему искренней симпатией.
– Все мы когда-то были молоды, – уклончиво ответил профессор Декарт. – Давайте о делах. Вы тоже собирались выехать утром? Хочешь, Клеми, я провожу тебя до Ла-Рош-сюр-Йон? Там пересяду на парижский поезд, который идет из Нанта. Если Бертран тебе нужен только для компании, я готов поразвлекать тебя вместо него пару часов, как сумею. Он прав, начинать учебу с прогулов – плохая идея. Как дядя этого молодого человека и как педагог я его поддерживаю.
Бертран, стоя за спиной матери, скорчил ему радостную гримасу и выразительно произнес одними губами: «Ура! Свобода!» Фредерик догадывался, конечно, что племянник скорее не любит общество бабушки и дедушки Андрие, чем боится пропустить контрольную по математике.
– Вообще-то не только для этого, – в голосе Клеми слышался явственный упрек. – О контрольной работе я слышу в первый раз и всей душой надеюсь, что «этот молодой человек» не придумал ее сию минуту, чтобы произвести впечатление на своего дядю-профессора и заговорить зубы своей легковерной матери. Конечно, я не собираюсь поощрять его прогуливать занятия. Но Бертран так редко видит бабушку и дедушку, и они всякий раз обижаются, когда я не привожу внуков...
– Да они стесняются нас перед кюре за то, что мы не ходим к мессе! – выпалил мальчик. – И обижаются только для вида, на самом деле они и тебе не слишком рады, не то что нам!
– Откуда ты это взял, мой дорогой? Они давным-давно свыклись с тем, что мы не ходим к мессе. Я ведь уже четырнадцать лет замужем за твоим отцом и столько же лет не католичка. В прошлый раз твой дедушка Фернан из любопытства даже пошел со мной в воскресенье в реформатскую церковь на улице Тампль... – Клеми запнулась, вспомнив, что продолжение этой истории нельзя назвать очень подходящим для ушей ее тринадцатилетнего сына, и решила сделать вид, будто это все. Однако выдала себя лукавым движением губ.
– Но что?
– Но на полдороге передумал и свернул в наш знаменитый нантский кабачок под названием «Не заходи, пожалуйста». Я забрала его оттуда на обратном пути после богослужения. Он попросил меня ничего не говорить твоей бабушке. Она, конечно, сразу заметила, что он пьяный, и начала его бранить, но он упрямо твердил, что был не в кабаке, а в церкви. Тогда моя мать нашла, как его подловить, и спросила, о чем была проповедь. Мой отец и тут вывернулся – он заявил, что, конечно, слышал проповедь, но не понял в этой белиберде ни слова, потому что пастор читал... на бретонском языке! Моя мать сама бретонка, и весь остаток вечера она возмущалась, что кто-то из добрых католиков, ее земляков, обратился в протестантскую веру. А отца она оставила в покое, что ему и требовалось, – закончила Клеми под смех Бертрана и Фредерика.
Вошел Максимилиан с двумя бутылками бордо и горшочком с паштетом.
– Наконец-то наш принц в изгнании повеселел, – буркнул он. – До моего слуха донеслось, что ты завтра уезжаешь. Решил устроить прощальный ужин?
– Что-то вроде этого.
– До Ла-Рош-сюр-Йон мы завтра едем вместе, – сказала Клеми. – Бертран останется дома готовиться к контрольной работе. Утром я попрошу мадам Арну, чтобы она готовила и на него. Фред, а тебе спасибо, конечно, но мне неловко, что ты должен будешь сделать крюк и потеряешь несколько часов...
– Будь готова выехать сразу после завтрака, ладно? Тогда я успею на нантский двенадцатичасовой, – только и сказал он.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/05/05/1040