Из сочинения "Просто Мария. Интродукция и рондо каприччизо."
Содержание на
http://www.proza.ru/2017/12/19/1599
"Как пошли наши ребята
В Красной Армии служить —
В Красной Армии служить —
Буйну голову сложить!
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи благослови!"
Александр Блок
Ну да, как не сказать о Матушки Марии последней попытке устроить свою жизнь по-людски. И зачем ей понадобилось подчиниться этому устремлению идти наперекор судьбе? Ведь всё в твоей жизни, Маруся, уже помаленьку ушомкалось после войны: все особенно близкие тебе люди: отец, да мать; муж да ребёнок – покинули по-разному и в разных местах земли юдоль жизни, в оконцовке своей оказавшейся не сладкой. А у сестёр да братьев своя жизнь - городская, и, оказывается, как бы чужеродная; не деревенская, как у тебя.
Да ты, Маруся, неисправимая деревенщина. Попробовала как-то раз, в молодые ещё, послевоенные года, устроиться в городе, да вот не получилось. Ну, так вот теперь и живи без малейшего просвета впереди. Смотри не вдаль – ничего хорошего она тебе не сулит – а под ноги смотри, если уж сильно хочется. А лучше - живи, не чувствуя почвы под собой, не видя белого света. Доживай свой век одинёшенька.
Так нет же, отважилась совершить греховное.
Но об этом, последнем, несколько подождём рассказывать допустимые подробности. Потому что настал черёд Степановой истории.
Итак, Степан Дмитриевич Гранин – это мой отец. С которым у меня связано лишь единственное конкретное воспоминание. Шёл мне тогда, по моим поздним сопоставлениям времени, четвёртый годок. И вот в этот-то момент и произошло событие, которое пробило бессознательное моё поглощение явлений жизни, так что обрёл я способность зафиксировать события в своём сознании, вспыхнувшем в тот год единственный раз – да уже навсегда.
В этот, единственный момент своего трёхлетнего возраста, ощущаю я себя на сиденье в кабине грузовика. Где-то рядом незримо присутствует отец. Он – за рулём, он мой хранитель и безоговорочный исполнитель моих прихотей, так что я не обращаю на него внимания, и фиксирую его присутствие лишь в виде реальных рук, заканчивающихся на баранке машины. Лица отцова - как и прочих подробностей его тела - как бы не существует. Так что сказать нет возможности: доброе ли оно, его лицо, весёлое ли; или серьёзно сосредоточенное видом дороги, но так чтобы при этом краем глаз любоваться своим детёнышем и радоваться теперь таковой возможностью быть вместе. Всё внимание моё обращено на невиданные ранее картины за окном. Там равнинная часть лесов постепенно сменяется горами. Дорога лежит меж ними извилистая, временами прижимаясь к скале, а временами едва ли не обрываясь с кручи в глубокие долины. И вот в одном месте я вижу внизу маленьких-маленьких человечков, совершенно с мой мизинец. Они что-то делают в лесу том зелёном, заповедном – запахи его хвои, спиленных брёвен, свежей смолы доносятся в нашу кабину. И ещё к ним примешивается запах не вполне сгоревшей солярки – это от игрушечных тракторов. Совсем как взаправдашние, они снуют туда-сюда меж деревьев. Вид этих живых игрушек так взволновал меня, что я забыл обо всём прочем; и, сколько ни пытаюсь, всё не удаётся продолжить в последующие времена эти свои воспоминания об отце в явной, как бы документированной сознанием, форме.
Много лет спустя я даже сделал попытку повторить тот наш, едва ли не сказочный, путь. Прокачав в уме возможные варианты, я остановил свой практичный выбор на единственно вероятном пункте тогдашних наших деревенских лесозаготовок. И вот еду я рейсовым автобусом по трассе, ведущей из Города к Озеру от одного селения до другого и, действительно, вижу, как горы всё больше проявляют себя в ландшафтах. И долины так же дают о себе знать. Но всё не то. Нет теперь того величия природы , восхитившего некогда меня – ребёнка. Видимо теперь я изменился, стал настолько другим, что утрачен во внутреннем моём зрении вспыхнувший было тогда образ своего отче и того сказочного мира, в который он меня переместил на своей видавшей лучшие времена полуторке.
И тогда уж подключаю я к своим поискам другую свою особенность – подслушивать, да подглядывать за взрослыми, оставаясь в их мнении, мелюзгой, надоедливо путающейся под ногами в числе прочей ребятни. Но у меня - ушки на макушке: слышу, вижу, сопоставляю - что к чему, да запоминаю - не специально, а на всякий случай.
Так сложилась во мне едва намеченная единичными пятнами картина; словно древняя фреска проступает сквозь наслоения времён на стене старинного храма, так и видится мне образ моего отца, как человека своего времени. Одна-единственная его фотография досталось мне из былого. И вот случилось мне как-то сопоставить его изображение с моим собственным в годы нашего с ним восемнадцатилетия. Как две капли воды - говорили мне многие – похожи мы друг на друга. Разве что моё лицо несколько мягче. Упитаннее что ли. А у того человека с фотографии черты резче – видно что он из небогатой семьи, но тоже не без претензий на тогдашнюю моду выглядеть не последним в комсомольской деревенской среде.
Фотография та и изображает общий вид молодёжной группы нашей деревни. Там же я вижу и будущую матушку свою. Она модница тех времён, и значок «Готов к ПВХО» у неё на груди отличает её, единственную из группы, не только как активистку, но и ударницу в труде сельского механизатора. Она никоим образом не реагирует на моего отца. А уж он-то неспроста оказался возле девушки броской красоты.
Так кто же, всё-таки он, мой будущий отец, в интерьере тех времён?
Молодой односельчанин из рода деревенского, довольно своеобразного, производящего на свет чад, во мнении сельчан, шибко умных, но весьма не практичных, если не сказать неряшливых по жизни. Бывало Дмитрий Степанович – его отец – работая грамотеем-учётчиком, поспешая в МТС прямиком с поля, заскочит по дороге к Матушкиной матери:
- Плесни-ка, Катя, мне водицы умыться. Та начнёт было сливать из ковша воду, да не долго. Только размажет Дмитрий грязь по лицу, да и утрётся подолом рубахи.
- Экий ты Митя, однако, обормот! Должна бы усмехнуться Катя, Екатерина Стефановна. Эту мою будущую бабушку, мать моей Матушки, простецким именем Катя может, по моим представлениям, может назвать только человек круга, если не родственного, то уж близкого, много лет прожившего в замкнутом обществе сибирской деревне старинного облика. А не в обычае насельцев той деревни было прямо указывать что-либо своему односельчанину. Да и то - что тут говорить? Все знают друг друга, по слову говориться, как облупленного. Таков Митя, Дмитрий Степанович! Да и дети его далеко от него не ушли. Да и не только они.
Если забежать несколько вперёд, то и внучек их, её, Матушки Марии, ребятёнок послевоенной поры, Витька, останется было дома без призора, да болит о нём материнская душа. Тогда урвёт Маруся несколько минуток, сбегает домой, например, с тока, где веют пшеницу нового урожая – накормит ребёнка да умоет детское личико: и снова бежать на работу огородами. А сынок-то следом бежит, ревёт да хватает с борозды землю и размазывает её по лицу: - Зачем умы-ы-л-а-а! (Ну, что поделаешь с этакой родовой? )
Так вот этот Стёпа из деревенской молодёжи меньше всего привлекал Марусино внимание. Тем более что была у Маруси своя сердечная причина. Да и Степан дружил с девушкой, и уж там всё шло на лад. А что – парень неплохой, весёлый, ни капли спиртного не приемлет, сладкоежка, а что умный – так и не велик этакий грех. Живи – да радуйся. Ведь на пороге год тридцать девятый. Всё в жизни стало как-то более или менее определённым. Народ приспособился к новизне и начал даже строить планы на будущее на свой лад.
Но вот наболтал же в своё время безответственный поэт, и, действительно, пламя мирового пожара стало помаленьку разгораться, требуя себе смелых и умелых бойцов. Конечно, не поэт тому виной, а вот винить-то истинных зачинщиков не всякий отважится и до сей, известной своим плюрализмом, поры.
Потому что всякая новая власть хитра и жестокость свою обуславливает такими оборотами, что вроде-бы как весь мир спит и видит, как бы застигнуть мирных советских людей врасплох, да обратить их себе в рабов. А ведь, казалось бы, куда ещё причудливей условия колхозного рая, да вот же – говорят – есть за границей изверги рода человеческого, которые эксплуатируют свой народ ещё более изощрённо. Ну как тут не порадеть за освобождение мирового пролетариата от гнёта поработителей. А тут уж без молодецкой силушки не обойтись в будущих боях за рабочее дело. Везде - как поётся – и на земле, и в небесах, и на море… Броня крепка и танки наши быстры…
Как-то так получилось, что в тридцать девятом стали забирать в Красную армию небывало много парней из округи. Ушёл и Степан служить, да словно запропал там на целых семь лет. А, если быть точным, то на две тысячи триста шестьдесят четыре дня.
Но всё-таки вернулся он с фронта уж совершенным солдатом: медаль боевая, гвардейский значок. Живой и невредимый, да только сам не свой. Видно не мила теперь стала ему деревенская колхозная житуха. Забылись на сей счёт былые комсомольские агитки. Многое повидал Степан во дни прошлых лет солдатчины. И, вообще, отвык от мирной жизни в этом своём захолустье, где только работа изо дня в день, да какая-то нудная, не разбери - поймёшь. А душа воина-победителя после войны требует праздника. Тем более, что любой фронтовик теперь – друг, товарищ и брат, а штатские порядки – нам не указ. Но, оказывается, что всё это не так просто.
Как-то раз подгулял он в Городе, да не один, а с таким же фронтовиком, односельчанином. И приспичило им возвратиться на ночлег домой. Глядь, а вот и машина стоит на обочине городской улицы.
- Давай, браток, увези нас в деревню!
-Не могу – отвечает штатский водила.
- Это что за дела? – возмущаются бывалые фронтовики; и было собрались прыгать в кузов, а оттуда выстрел, да односельчанина – наповал, а Степану – ранение. Вот так вот - в мирное-то время! Оказался инкассатором удалой стрелок. На Степана было завели уголовку, да военкомат собрал оправдательные документы в деле № 5, и всё обошлось более-менее благополучно. Видимо, судьба сберегала Степана для важного ещё дела.
Думала родня, что эта гульба его как-нибудь да пройдет сама собой. Не один он такой. И вправду, трезвый - человек, как человек, первый в округе мастер автомобильного дела, весельчак и балагур. Чем не жених? Тут-то Мария и согрешила в надежде всё-таки наладить жизнь по-людски. Да прегрешение её пришлось на те самые дни, когда в точке с азимутом 176,1 градусов на удалении 20350 метров происходило важное совещание, целью которого было всемерно интенсифицировать работы по поиску сырья для производства отечественной атомной бомбы. Вы тут, население, делайте, что хотите, но чтоб было чем стране воевать в грядущей войне.
Те, избранники высокой миссии, известно – постарались в этом судьбоносном деле, да так, что гордость распирает души не одного поколения жителей родной страны, видимо и по сию пору не навоевавшихся досыта.
Да и тёмная деревенщина тоже не дремала. План-то заготовок сельхозпродукции – планом, а находилось время и для занятий несравненно более низменных - в надежде на лучшее уж в конкретно своём будущем.
Вот и родился от этаких надежд ребёнок. Назвали его известно как – Виктором. Степановичем – стало быть. И та же их родня – а все свои, куда ни кинь – зарегистрировали-таки брак Степана Дмитриевича и Марии Ивановны, потому что первенцу фронтового шофёра (наследнику - по старорежимным понятиям) - уж два месяца исполнилось. А там и дочка не помедлила народиться. Любит Степан детишек своих. Усадит, бывало, обоих себе на колени и ну их качать: - Смотри, Маша, вот ещё место есть! Да уж, разохотился!
Только вот надвинется на Степана какая-то дурь – сам не свой, ничто не мило в доме и уходит он на улицу, прочь от хозяйства своего опротивевшего - куда глаза глядят.
- Опять наш Степан подался! – скажет, бывало, трёхлетний сынок, глядя в подслеповатое окно их ветхой избушки. Значит, быть грозе. Значит, надо будет матери снова хватать детей в охапку, и прятаться у добрых людей. А ведь знает гуляка, куда могут они могут скрыться; да: - Стёпушка, что это с тобой; пожалей же Марусю с детишками – увещевает баба Анна, а племянники его пытаются удержать буяна. В самом деле – что? Кто бы мог объяснить, как ломается человек на войне? Но молчат об этом фронтовики. И будут молчать до последнего мгновения своей жизни. Так умирают истинные труженики войны, освобождая геройское место прохиндеям, для которых в жизни всегда есть место подвигу – ещё одно свойство войны, которым она как бы продолжает себя в душах людей.
Мучения Степановой семьи, однако же, были не долги. Вскоре заболел наш папенька и скорёшенько умер, оставив Марусю самой разбираться с превратностями судьбы на все оставшиеся времена.
В эти скорбные дни утраты, хоть нерадивого, но всё же мужчины в доме, снова вскипели в их ребёнке зачатки чувств. Не придавая пока значения тому, что с матерью его происходит что-то не понятное, что она тиха как никогда ранее, что печаль поселилась глубоко в её глазах, и лицо стало как белый камень в обрамлении темной материи платка. Что до того, когда с ним самим происходит что-то не бывалое, словно впервые он не просто воспринимает происходящее, а он чувствует, что совершается нечто особенное. Почему-то много народа образовалось в их маленькой избёнке, а он сам с вечера был отведён на ночлег к бабе Анне, а туда из города уже приехала тетя Ага – Агафья Дмитриевна, отцова сестра с тремя своими интересными дочками. И девочки эти со своими городскими манерами по-особенному обращались с ним: мало того что они оказывали ему знаки внимания, они ещё и подарили – можете себе представить - книжки с яркими картинками, из которых одна больше всего поразила его тем, что есть такая страна древности под названием Китай – читали наперебой сестрицы – и произрастает в той стране растение под названием тыква. Она огромна и прекрасна внутри своим изобилием такой оранжевой сути, которую увидишь на нашем огороде разве что в морковке, да и то не совсем так. Это был светло-оранжевый цвет, от которого хотелось радоваться, и уж радуясь изумляться тому, как же интересно живут люди в дальних странах.
На другой день чудеса продолжались. Его привели в свой дом, где стало совершенно пусто в горнице, пахнувшей пихтой да искусственными цветами. И лишь посреди комнаты стоял на двух табуретках длинный ящик, обитый кумачом. Там, накрытый белым, лежал отец в белых же, ещё надёванных никогда ранее тапочках. Вот эти тапочки и были сейчас интересны
-Можно я тапочки посмотрю – спрашивал я всех. А никто и не возражал…
…Тапочки как тапочки. Только отец вот какой-то не такой. Был он тих и спокоен. Не бранился, а был поразительно безмолвен среди дня…
- Почему он так крепко спит, когда вокруг народ?
- Умер твой папка-то.
- Умер? Умер? – искал я в памяти значение этого слова. А-а, знаю. И начинаю горланить: -
«Эх, помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела»
Так распевал у гроба четырехлетний пацан, перенятую у отца песню фронтового шофёра.
- Умер твой папка-то – теперь уж укоряли песенника люди похорон.
- Ну и что, я сам теперь буду хлеб зарабатывать!
Прошло с той поры больше шести десятков лет. Мы с мамой выжили в своём сиротстве. И заработали себе не только на хлеб, но даже и на кое-какие излишества. На очередной матушкин восьмидесяти, девяносто ли летний юбилей, сбили мы для фото - из общей массы близких и знакомых поздравляющих - группу людей прямого Матушкиного родства: детей, их жён да мужей, внуков, и правнуков; и тогда вышло что, вокруг невеликой нашей Матушки Марии стали стеной восемнадцать человек, если считать и стоящих впереди малышей и совсем уж маленьких детишек на руках у матерей своих.
Неплохая демография сложилась у Маруси от Степана! А ведь боялась же она, что уж до внуков-то сама и не доживёт.
И ещё один страх жил в душе Матушки, которым, как-то раз тайно, поделилась с самой близкой из сестёр. Переживала она о том, как же сложится жизнь у сыночка, не станет ли и он по-отцовски мучителем не знакомой ещё девушке. Ведь вот же случалось по молодости бывать ему пьяненьким, да, иной раз уж сильно. Восемь ведь лет уж живёт сам по себе, без материнского пригляда, да на полной волюшке; и половина из них - на Севере.
И вот привёз-таки сынок из чукотской тундры матери на показ свою находку геологическую, юную черноморскую красавицу. Что же - хороша собой, хоть и ожидали увидеть крепко сбитую девку, а оказалась вылитая царь-девица. Глаз не оторвать. И устроила тогда Маруся широкую свадебку, о которой до сей поры ходит молва, как о самой весёлой на все времена.
Был я в те дни пьян от чувств и поэтому невменяем. Но по прошествии многих лет увидел у матушки фотографию с одного из свадебных дней; а на той фотографии - лицо Матушки Марии, счастливее которого я ни когда больше не встречал.
А что же Степан? Что с ним-то происходило в жизни, кроме того что побыл немного нашим с сестрой отцом, да умер.
Не от кого было узнать более обширных подробностей, кроме того что была у него медаль с танком, да значок с красным знаменем и звёздочкой в центре, да ещё кортик морской; который таинственным образом был изъят из моего обращения, да исчез в неизвестном направлении. Побрякушки эти военные я растерял в неразумных своих детских играх. Ещё у матери обнаружилась бумажка из военкомата, свидетельствующая о том, что муж Марии Ивановны является участником Великой Отечественной Войны и был демобилизован двадцать первого сентября 1946 года из Управления 31 стрелкового корпуса. Этим и исчерпывала себя информация о семи годах службы в армии, на половину которых пришлись годы большой войны.
Военкомат раскололся только лишь на, уже упомянутую, справку об участии Степана в войне. И, стало быть, нечего дальше вспоминать и размышлять о судьбе солдата – не полководец ведь всемирно знаменитый, а самый, что называется, рядовой, да за годы кровопролитной войны почему-то даже не раненый. А кому интересны воспоминания, и, тем более, размышления простого солдата?
Но вот большая польза вышла от - кого бы вы думали? - от интернета. Он-то совсем недавно и приоткрыл многие тайны тех лет. А ведь раньше-то безмолвствовали и электронные страницы.
Оказалась, что в соответствии с приказом Министерства обороны РФ от 8 мая 2007 года N181 «О рассекречивании архивных документов Красной Армии и Военно-Морского Флота_за период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов» (с изменениями на 30 мая 2009 года) доступен стал такой вот документ.
Секретно
Экз.№ 2
ПРИКАЗ
14 ГВАРДЕЙСКОМУ СТРЕЛКОВОМУ КОРПУСУ
23 сентября 1944 г. № 084 Действующая Армия.
От имени Президиума Верховного Совета Союза СССР за образцовое исполнение боевых заданий Командования на Фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество НАГРАЖДАЮ:
….
Медалью «За отвагу»
1. Гвардии красноармейца ГРАНИНА Степана Дмитриевича – шофёра штабной роты 83 отдельного гвардейского батальона связи.
---
Командир 14 ГВСК Гвардии генерал-майор СТЕПАНЕНКО
НАЧАЛЬНИК ШТАБА 14ГВСК гвардии полковник НИКОЛАЕВСКИЙ
Почему факт награждения красноармейца, пусть даже и гвардейского, самой массовой наградой для личного состава участников боевых действий на фронтах войны, составлял больше полувека сохраняемый секрет – должно интересовать было бы, прежде всего, заокеанскую военщину. Да вот же интересно и мне – не потому что я оказываюсь, таким образом, как бы на вражеской стороне – а интересно просто, сам не знаю почему.
Тут моему интересу подыграла и дополнительная информация в форме наградного листа.
Наградной лист
1. Фамилия, Имя, Отчество: Гранин Степан Дмитриевич
2. Звание: гвардии красноармеец
3. Должность и часть: шофёр штабной роты 83 Отд. Гвард. Батальона
связи 14 гв. Стрелкового корпуса
1 Ударной Армии 3 Прибалтийского Фронта
Представляется к медали «За отвагу»
4. Год рождения: 1919 г.
5. Национальность: русский
6. Партийность: член ВКП(б) с марта 1944 г.
7. Участие в гражданской войне не участвовал, в отечественной войне с
и последующих боевых июня 1941 г.
действиях по защите СССР,
отечественной войне (где, когда): Западный фронт, СЗФ, 2 и 3 Прибалт. Фронт
8.Имеются ли ранения и контузии Не имеет
в отечественной войне:
9. С какого времени в Красной
Армии: С 15 сентября 1939 г.
10. Каким РВК призван: Иркутский Р.В.К.
11. Чем ранее награждён:
(за какие отличия) не имеет
12. Постоянный домашний адрес
представленного к награждению
и адрес семьи: -
Тов. Гранин за время пребывания в батальоне показал себя смелым мужественным водителем автомашины. За время наступления наших соединений август сентябрь, тов. Гранин безпрерывно выезжал на НП с работниками корпуса, не взирая на артобстрелы и налёты авиации противника, тов. Гранин выводил машину из трудных условий. Благодаря его внимательному уходу за состоянием автомашины, которая в любую минуту работает безотказно, этим самым даёт возможность на выполнение боевых задач.
Тов. Гранин в подразделении пользуется заслуженным авторитетом, среди личного состава, проводит массовую работу и читку газет с личным составом подразделения.
Гвардии красноармеец Гранин достоин правительственной награды медаль "За отвагу"
Командир 83 ОГБС
Гвардии подполковник Абрамов
18 сентября 1944 года
Видимо, действия красноармейца Гранина до войны и с началом её в на Западном, Северо-Западном, 2 и 3 Прибалтийских Фронтах ещё засекречены, хотя там может и хранится тайна того, как тов. Гранин дослужился до звания сержант, а потом вдруг стал гвардии красноармейцем. Ну, понятно, за такое время службы разное может случиться – по себе знаю.
Ничего в этом ужасного нет. Главное, чтоб авторитет в подразделении был заслужен. А на службе всякое случается – заступаешь, например, в наряд старшим сержантом, а заканчиваешь сутки уже и рядовым. Залететь очень даже просто. На то она и служба!
А вот боевой путь 1Ударной Армии 3 ПрибФ определяется начиная с 15 января 1943 года западнее населённого пункта Луговой в районе Ростова-на-Дону и Цимлянска (где в составе 83 гв. ОБС 14 гв. СК 3 ПрибФ) и служил Степан). Потом следует рывок на запад и в районе Старой Руссы с 30 января 1943 года по 2 февраля 1944 года разворачивается многоугольник восточнее Ходыни- Бураково- Перегино- Лобыни- Мотовилицы – Пола – Парфино –Залучье; а уж оттуда до 21 февраля 1944 года на запад через Зелёную Дубраву на Пушкинские горы, Родовое, Вана Атсла, Коигу, Ёру, Видризи, Саркани, Саласпилс к Маженкяй.
Во дни, когда нашему Степану оформляли правительственную награду, разворачивалась Прибалтийская стратегическая наступательная операция.
Войска Прибалтийских фронтов после артиллерийской и авиационной подготовки начали наступление на рижском направлении. Несмотря на упорное сопротивление немцев, их первая позиция была к концу дня прорвана на 2 – 4 км.
В полосе 1-го Прибалтийского фронта 43-я армия генерал-лейтенанта А. П. Белобородова и 4-я ударная армия генерал-лейтенанта П. Ф. Малышева форсировали реку Лиелупе и прорвали оборону немецких войск. За первые 3 дня операции войска ударной группировки фронта продвинулись юго-восточнее Риги на глубину до 50 км.
Значительно медленнее развертывались события в полосах 3-го и 2-го Прибалтийских фронтов. Севернее Западной Двины они натолкнулись на упорное сопротивление противника. Именно на этот участок фронта генерал Шернер бросил все наличные силы. В первые три дня наступление обоих фронтов приняло характер затяжных боев с незначительным продвижением в пределах главной полосы обороны противника.
Из журнала боевых действий 14гв корпуса 1 ударной Армии 3 Прибф от 18.09. 44 года:
«В соединения корпуса в 8.30 был разослан боевой приказ № 036/ОП которым были поставлены задачи:
... уничтожить противостоящего пр-ка и овладеть безым. высотами зап. оз. ВАЛГ-ЯРВ, ЯКИ, в дальнейшем наступая в направлении мз. ОМУЛИ к исходу 18.09. 44 г. овладеть узлами дорог в районе мз. ОМУЛИ .
....овладеть ст. ЭРДЕМЕ и выйти на рубеж ПИСКАРИ, ТЕЗАС.
... уничтожить противостоящего противника и овладеть БАЛЛОДИНИ, БУНДЫ
Корпус продолжая преследовать пр-ка своими частями вёл тяжёлые бои в труднопроходимом лесном массиве.»
Не упомянут в этом документе конкретно 83-ий Отдельный Гвардейский Батальон Связи. Да оно и понятно. Ведь связисты относятся к службам обеспечения оперативной деятельности, их место вблизи командного пункта, под рукой у штаба. Можно сказать, что в тылах боевых порядков. Тем более если это штабная рота. А шоферское дело, известно, какое: вези того, кого надо - туда, не знаю куда. Не сам же себе выбирает красноармеец место службы в каждый из почти трёх тысяч своих солдатских дней. За это время многое происходит с человеком такого, что хорошим может назвать только наблюдатель не от мира сего: идеалист, а того точнее, полный идиот патриотический, который Родину-то любит по мемуарам, да разговорам завсегдатаев военно-исторических тусовок. Да, ладно – что о них-то говорить. Да вот приходится - под натиском блюстителей морально-нравственных устоев, слепленных пропагандистским аппаратом системы воспитания людей такими, чтобы они были всегда готовы к употреблению в нужном деле в качестве расходного, но возобновляемого ресурса.
Степан же после победного расформирования 1 Ударной Армии оказался на кольской земле, откуда и был демобилизован в 1946 году из Управления 31 стрелкового корпуса; чтобы появиться, наконец, в родной деревеньке, но уж совершенно другим человеком.
Здесь бы надо развернуть мои представления о том, как возвращается человек, многое повидавший, испытавший на себе многое такое, что не украшает природу людей, и дух этих испытаний невольно впитавший в свою душу – да вот теперь, здрасьте!это я, а это моя деревенька, тоже не процветающая после военного лихолетья. Но ещё копашатся её жители, подгоняемые лозунгами, призывами, да и угрозами, если они будут продолжать темнить, а не крепить своим трудом да энтузиазмом отечество-победитель. И не таких деятелей приводили к нормальному бою те, кому это поручено. Но этот разворот свой представленческий я оставляю при себе. Пусть лучше сам читатель решит для себя - что да как.
Только вот земляки Степановы как-то всё больше изображают из себя видимость энтузиастов – теперь уж не в ожидании конца притворства в результате какой-то призрачной победы. А до конца своих дней надо терпеть – подсказывает практичное чутьё крестьянина. От начала и до конца!
Семь неполных лет послевоенной жизни было дано Степану, пока не покинул он этот свет в свои ЗЗ года, оставив в прошлом свою беспорочную первую половину жизни мирной, четверть военных лет и четверть послевоенных страданий – памятью о себе крайне противоречивой. Это он, Степан: и весёлый добропорядочный деревенский парень, и горький скандалист-пьяница, и любящий отец, и виртуозный специалист автодела, и нерадивый хозяин собственного подворья, и мучитель семьи, и весёлый балагур – трезв, пока не накатит, казалось бы, ни с того, ни с сего, непонятная одурь. Одним словом – фронтовик. И такими бывали наши отцы, пока не оставили этот неласковый мир своим детям. Не для того ли, чтобы вспоминать нам их добром и сыновьей благодарностью; и эту память вырастить в себе до стойкого неприятия лика и сущности войн среди людей вообще, а самое главное - воспитать в себе критическое отношение к организаторам новых побед. А ведь забываем же мы, что победа – это, прежде всего, горечь потерь, а не основание для гордости, радости и рассыпания новых угроз налево и направо. Тогда происходит в нас некое торжество в день, названный именем трагической победы.
Значит, и в нас та победоносная война продолжает убивать наше право и обязанность называться воистину человеком, истинное предназначение которого состоит в элементарном продолжении жизни, а отнюдь не для подвига убийства во всё более изощрённой форме, даже и совершаемом под благовидным предлогом! Человек рождается естественно, а вот убивает – всегда по изощрённым основаниям, будто бы по крайней необходимости совершить это во благо тому и этому, когда всегда есть место подвигу. А рождать человека – что за геройство?
Предполагаю, что многие основания были у тебя, отец, для взрывов в бесполезно умной твой головушке. Да только вот Матушке Марии некогда было умом-то своим блистать. Несмотря ни на что ей надо было жить – то есть элементарно выживать, для того чтобы дети этих сложных ваших обстоятельств, сами стали взрослыми и начали жизнь свою выстраивать в сообществе людей новых времён. А вот какими они станут – это уж им самим дано решать. Таков он – высший закон человеческой жизни, в котором и скрывает себя единственный, может быть, из реально возможных смыслов бытия.
09.04.2018 7:58:21