***

У меня в детстве было старое пуховое одеяло, с атласно-шелковой поверхностью бледно-зеленого, выцветшего цвета яблока сорта семеринка. Оно где-то было с подпалинами, то ли от утюга, то ли выгорело на солнце. А еще была пуховая перина. Стерто-красного в узорчатую белую полоску. Они оба были большими и тяжелыми для меня, когда их нужно было шевелить. И когда я ложилась спать, я словно медленно проваливалась в них, как-будто тонула и погружалась в облака. Которые обволакивали и нежили с двух сторон. Это было волшебное ощущение как-будто ты паришь в упругом воздухе и он обнимает тебя каждой своей клеточкой, а ты чувствуешь эти объятья каждым сантиметром своей кожи. И счастливым маленьким ребенком спишь в чьих-то родных объятиях всю ночь. И они тебя поддерживают, мягко, но ощутимо, каждое твое движение. Отзываются на него.
Время шло и все изменилось. В них появились сбившиеся комки. Которые нужно было разбивать колотилкой, как говорила мама или бабушка, кто-то из них. А мне было жалко их лупить, да и силенок не хватало. И вот то там то сям мне начали колоть эти комки, я старалась устроиться как-то между ними, но их становилось все больше и они были все плотнее и здоровее, чередуясь с провалами пустоты в своем наполнении. Упирались бугром в спину, и по ощущениям стали собою представлять пробороненую землю с крупными разнородными кусками. Их выбросили. И я помню это тягостное ощущение нежелания расставания, но в то же время и понимания, что они никогда уже не будут прежними.
И я все не могла понять, своим детским умом - откуда взялись эти плохие комки? А ведь они появились от моих ног и рук, я сама их сбила, по ночам, когда пыталась сопнуть одеяло, если под ним было слишком жарко, потом, тянула его на себя, когда снова становилось холодно. Вертелась на перине, молотила ее пытаясь от кого-то убежать во сне. Отбрыкивалась, отталкивала и снова прижималась, вжимаясь посильнее. И так раз за разом, ночь за ночью, день за днем. Мы оставляем следы на тех, кто нас обнимает. Чем ближе, тем сильнее.