Больно не было. Было очень обидно и почему-то стыдно, словно она сама создала эту ситуацию, сама настояла на том, чтобы её тело терзали грубые руки, чтобы чужой, нежеланный, проникал в самые сокровенные места, а возле виска в это время подрагивал холодный ствол пистолета. Как там говорят? Если женщину изнасиловали – значит, она спровоцировала эту ситуацию. Не просто же так говорят? Наверное… Она знала, что надо дойти до ближайшей поликлиники, взять справку о том, что всё её тело покрыто синяками, подтвердить факт насилия, а потом с этой справкой дойти до отделения милиции и написать заявление. Знала. Но не могла и шагу сделать из комнаты: сил хватало только на то, чтобы сидеть, раскачиваясь словно сумасшедшая, на полу и беззвучно плакать. Слёзы, сбегая по исцарапанной, искусанной щеке, неприятно пощипывали, но внутренняя боль была столь сильна, что она этого пощипывания не замечала вовсе. Вся жизнь теперь поделилась на до и после, и в этом после не стало какой-то очень важной части её души. Она больше не чувствовала себя живой…
Началось всё три года назад, когда давний её знакомый позвонил как-то вечером:
- Привет, моя хорошая! У моего друга завтра день рождения. Ты, конечно, его не знаешь, но он замечательный человек. Пойдёшь со мной, Татка? Не хочу оказаться единственным человеком без пары…
Дел на завтра не было никаких, весёлые компании она любила всегда, потому согласилась без особых раздумий. Ехать пришлось далеко – жил этот друг неподалёку от Обуховского завода. Не самый спокойный район города, подумалось ей. Впрочем, в гости заехать – почему бы и нет. А вот жить здесь – нет-с, увольте-с. Приятель (ну, назовём его, предположим Макс, нельзя же человеку без имени) всю дорогу рассказывал забавные истории из своей армейской жизни – он служил на границе, откуда присылал Татке длиннющие письма. По письмам этим Татка даже влюбилась в него – хотя, казалось бы, ничто не предвещало, знакомы они были к тому времени уже несколько лет, - отвечала не менее обширными эпистолами, часто даже в стихах, и мечтала, что вот он вернётся и – прощай, одинокая жизнь! Но, как часто бывает, мечтам не суждено было осуществиться… Нет, она честно дождалась возвращения героя, он даже домой не заезжал – с вокзала сразу к Татке, и первые несколько недель оба были счастливы. Однако вскоре Макс начал исчезать на сутки-двое, не отзваниваясь и не предупреждая. Просто не приходил домой. Сначала редко, один-два раза в месяц, потом всё чаще и чаще. Татка беспокоилась: характер у Макса авантюрный, вдруг случилось что. Когда приходил – пыталась объяснить, что так нельзя, что она не спала всю ночь, устраивала скандалы, плакала – Макс не обращал внимания. А потом, в очередное его исчезновение, Татке что-то понадобилось на Звёздном рынке… встреча была анекдотична: внезапно навстречу шёл Макс. Не один – с дамой, которую он нежно обнимал, воркуя ей что-то на ушко. И дама, судя по всему, была с ним знакома давно, потому что на его нежное воркование отвечала гримасами, словно слышала всё это уже на протяжении многих лет. Татка не стала сворачивать или прятаться – зачем? И потом, ей интересна была его реакция…
- О, Татка! - улыбнулся он, словно встретил не женщину, с которой делит постель, в столь пикантной ситуации, а просто старую знакомую. – Ты какими судьбами здесь? Да, кстати, знакомься: Ольга, моя жена…
У Татки словно застыло всё внутри от этих слов, но ей удалось улыбнуться:
- Очень приятно. Наталья, - она даже протянула руку Ольге в ответ для рукопожатия. – Да так вот, побродить приехала. Блузку новую хочу. Ну ладно, не буду вас задерживать. Заходите в гости как-нибудь… Вдвоём. – и она выразительно посмотрела при этих словах в глаза любимому. Впрочем, взгляд он отвёл сразу, было видно – смущён.
Она не помнила обратной дороги: отчаянно старалась не плакать и очень жалела, что в транспорте нельзя курить. Возле дома купила бутылку водки – в принципе, одна не пила, но сейчас хотелось очень… Дом показался чужим – не опустевшим, нет, именно чужим. Везде были его вещи – их следовало сложить в его сумку… кстати, где она? Ах да, на антресоли же убирали, думали, долго не понадобится. Вот эта рубашка – подарок на двадцать третье… Татка долго выбирала: вкус у Макса отменный, абы что не наденет. Он тогда так обрадовался: просто то, о чём мечтал, ты у меня чудо, я так тебя люблю, моя маленькая… Любит… ага… Интересно, скольким ещё женщинам он это говорит? Вот как? Как так можно? Ладно, вещи всё же надо собрать… придёт – забрать ключи, отдать сумку и забыть о нём навсегда…
Она не слышала, как он пришёл: водка быстро подействовала как снотворное. Проснулась Татка от того, что её гладят по голове и нежно целуют… Отстранилась: зачем теперь-то? А он смотрел, будто и не было этой встречи на рынке: нежно, ласково, с искренней такой любовью. Искренней? А бывает ли этот человек искренним? Отчаянно хотелось пить, и он понял это, увидев пустую бутылку, валяющуюся у кровати, принёс с кухни целый кувшин воды и стакан. Она приняла с благодарностью, хотя, пока он набирал воду, думала отказаться – сделать этакий жест презрения. Но похмелье – дело тонкое, ему не до гордости. Макс сочувственно смотрел на Татку – проигнорировав стакан, она пила прямо из кувшина, - предложил сбегать за пивом. Подумала: почему бы и нет? Вроде, всё ясно, о чём тут говорить, когда – Ольга, жена… но и задуманный план исполняться не хотел: привязалась она за эти месяцы к нему. Да что там душой кривить – любовь по письмам за это время переросла в настоящую, и сейчас всё вот так, одним махом сломать сложно… очень сложно. Но надо. Не жить же на положении любовницы, право слово!
Вернулся быстро, но не с пивом. Сказал, что подобное лечат подобным – и на столе появилась бутылка водки. Хорошей, дорогой, не такой, как Татка брала вчера. Она ждала оправданий, но их не было – Макс явно не считал ситуацию неправильной. Тогда Татка, приняв пару стопок для храбрости, спросила сама:
- И что, Макс, ты считаешь, что это нормально? Ты обманул меня, обманул её – это нормально?
- А что такого? – удивился он. – Вы же друг о друге не знали.
От этих слов Татка аж подавилась водой, закашлялась.. То есть что, всё вот так просто??? Не пойман – не вор? Для неё это было дико и не понятно. Татка была так воспитана: если ты сказал человеку, что любишь его, если вы живёте вместе – никого больше быть не может. Это – измена. Это – предательство.
- Но ты же понимаешь, что это – измена? Это – предательство?
- Почему предательство? Я же тебя не бросаю. Я же люблю тебя, мой малыш. А с Ольгой мы давно женаты, там чувств никаких уже нет. Мы больше партнёры. Совместный бизнес, так сказать.
И тут Татку прорвало… Она кричала, она рыдала, пыталась ударить его по лицу – выместить всю ту обиду, которую он только усилил этими своими словами. Макс увернулся, обнял её со спины, фиксируя руки, и на все обвинения только посмеивался. Типа, поорёт – и перестанет, не в первый раз. Ну да, спалился в первый – но истерики-то Таткины видел регулярно. Он нежно целовал Таткину шею и молчал… И действительно – она успокоилась быстро, только плакала, всхлипывая, как обиженный ребёнок. Он на руках донёс её на кровать – знал, что лучшее лекарство от истерик и слёз – секс. И Татка неожиданно для себя подчинилась ласкам… Она презирала себя за это, но тело её тянулось к нему, мечтало о нём – пусть это последний раз, тем более надо насытиться этими ощущениями, ведь больше такого не будет, не будет никогда, и это самое страшное – никогда… И, взлетая к небесам, она закричала – дико, отчаянно, так, как никогда не кричала при оргазме, - а потом разрыдалась, уткнувшись в его плечо… Так и заснула – в слезах, до боли сжимая его руку, нежно обнимающую за плечи. И во сне всё было хорошо, во сне мир ещё не рухнул…
Проснулась. Рядом никого не было. Всё, ушёл… И как жить дальше? Как быть теперь – без него? Вставать не хотелось. Не хотелось вообще ничего. Хотелось заснуть – и не просыпаться вовсе. Ушёл… хотя… стоп, а сумка-то вот она, на месте. Татка прислушалась – на кухне негромко играла музыка и что-то шкворчало на сковороде. Макс любил готовить, Татка к плите почти не подходила – отгонял. Она тихо-тихо, стараясь не скрипнуть ни одной половицей, вышла на кухню: действительно, никуда не ушёл. В любимых домашних штанах – из сумки вынул, на самое же дно клала! – с обнажённым, как обычно, торсом, стоит, курит в открытое окно… словно ничего не случилось. Мясо жарит, вот уже и запах пошёл – аппетитнейший. Татка вспомнила, что со вчерашнего дня ничего не ела – только пила водку и курила. А может, действительно – что такого? Не убудет же от неё, если он будет к этой своей супружнице ездить! А жить без него – как? Приходить в пустой дом, спать в пустой постели, проводить вечера в одиночестве…
- Макс! – позвала она. Он повернулся – боже, какой же он красивый!
- Проснулась, маленькая моя? Кофе сварить?
- Не знаю… Я спросить хотела… Если я не прогоню тебя, ты всё равно к ней будешь ездить, да?
- Да, малыш. Так надо. Но я не хочу об этом говорить. Это бизнес… Это авантюра. Тебе не надо ничего знать.
- Но ты…
- Нет, малыш, я давно с ней не сплю. Давай я тебе лучше кофе сварю. И мясо скоро будет готово.
Она чувствовала, что сейчас опять заплачет… Невозможно принять эту ситуацию! Никак не возможно… Но и прогнать его тоже никак… Господи, ну за что же мне-то такое??? Он внимательно смотрел на её лицо, но не подходил – похоже было, что он наслаждается её болью… Потом вздохнул:
- Так мне уходить?
- Да… Нет… Я не знаю!!! Я не хочу, чтобы ты уходил! Но и так тоже не хочу… не могу… я люблю тебя, понимаешь ты это???
- Ну вот и хорошо. Держи свой кофе. Я туда корицы положил – как ты любишь.
В тот раз он не ушёл. Но встреча на рынке что-то изменила в её отношении к любимому. Маленькая, почти невидимая поначалу, трещинка начала расти… В безупречном некогда облике любимого Татка начала замечать изъяны: жестокость к людям, например – как она раньше этого не видела? Или такой ещё факт: если он знал, что на него никто не смотрит, взгляд становился холодным и жёстким, а черты лица словно каменели – тоже неприятно. Ложь… Для Татки ложь – что-то из разряда смертных грехов, а ему соврать – что воды выпить… И вот из таких мелочей складывался не очень привлекательный пазл. Таткина великая любовь сначала потускнела, а потом и вовсе сошла на нет – они расстались. Без скандалов, без истерик, оставшись – как это ни банально – хорошими друзьями. После Макс часто заходил в гости – обычно не с пустыми руками. Выгонял Татку с кухни, производил там какие-то шаманские ритуалы – и приносил безумно вкусные угощения. Сама Татка готовила неплохо, но то, что делал из тех же продуктов этот мужик – это было божественно! Они говорили об искусстве и просто о жизни, иногда занимались сексом, но мысли о совместной жизни более не возникало никогда. И вот теперь он ведёт Татку в гости к своему, как выяснилось, сослуживцу – как свою девушку… Забавно… Ну что ж, подыграть можно, почему нет-то?
Пятый этаж в сталинском доме без лифта… Большая квартира – в этих домах раньше селили представителей ИТР с Обуховского завода – одна только центральная комната (Таткина бабушка такие называла «зала») размером почти со всю Таткину квартиру. И сам хозяин дома – невысокий, жилистый, с жёсткими тёмными волосами и такими же жесткими, чуть порыжевшими от табака, усами… Татке всё это не понравилось, но уж обещала – надо играть. А хозяин дома – Паша – рассыпался в комплиментах, восхваляя Таткину красоту. «Ну-ну, - подумала она. - Я в зеркало-то смотрюсь, до Сальмы Хайек мне далеко». Макс посмеивался, слушая неумелые хвалебные речи друга, предложил всё же не забывать, зачем они сюда пришли, зачем отсчитывали бесконечное количество ступенек, и начать срочно банкет в честь именинника. Стол не отличался щедростью и изобретательностью: банальные салаты, крупными кусками порезанные огурцы-помидоры, кубиками нарезанный сыр, какая-то колбаса – и всё. Алкоголя выбор был несколько шире: от сухого вина до дешёвого коньяка. От вина Татка отказалась – ей больше нравился коньяк. В разговоре, как всегда, блистал Макс, остальные же – а присутствовали ещё Пашина девушка и семейная пара его друзей – иногда вставляли какие-то ничего не значащие реплики. Потом достали гитару – голос у Макса не самый сильный, но слух неплохой, да и песни он поёт не те, что звучат по радио. Паша пел-играл значительно хуже, но, в принципе, отторжения эти звуки не вызывали. В общем, стандартная такая вечеринка: народ тихо напивается, и вот уже Пашин друг прилёг отдохнуть – устал, бедочка. Да и сам Паша носом клюёт – в сегодняшней борьбе змий оказался явно сильнее. Самое неприятное, что и Татка ощущала себя тоже уже очень неуверенно в этом мире, а потому с радостью согласилась остаться ночевать здесь. Им с Максом постелили на кухне – во второй комнате жила Пашина бабушка: старая женщина, почти не встававшая с постели. Ночь была кошмарна, постоянно кто-то ходил пить, курить, в туалете, расположенном рядом с кухней, кто-то долго-долго блевал… «Никогда сюда больше не поеду!» - решила Татка.
- Ну как тебе мой друг? – спросил назавтра Макс, пока они шли к метро.
- Ну так… что-то не очень.
- А ты ему очень понравилась, - Макс явно веселился. – Мы с ним потом ещё говорили, так он мне завидует.
- А ты? – почему-то спросила она.
- Я? Я нет. Я же потерял тебя…
И, кажется, в этом он был серьёзен. Татке стало его немного даже жалко – но прошлого не вернуть. Она-то его больше не любит… Да и он – если любил, почему не сделал так, чтобы она не разочаровалась в нём? Действительно, сам всё разрушил.
Не смотря на негатив первой встречи, Макс ещё несколько раз возил её в гости к сослуживцу – то день пограничника, то просто вечеринка – и всегда он не хотел быть один, а у неё именно в этот день не было никакой альтернативы. И постепенно она привыкла к Пашиному обществу, и даже – внезапно для себя – позвала его на день рождения. Девушка Пашина к тому времени его уже покинула, но одиночество, похоже, не тяготило это человека: он был неизменно в хорошем настроении, много шутил (правда, шутки у него были несколько пошловатые – но, с другой стороны, что ждать от работяги из рабочей семьи?) и весело смеялся над остротами Макса. И всегда смотрел на Татку с восхищением. В таких встречах – нерегулярных, но достаточно частых – прошло полтора года… Однажды Макс позвонил очень поздно вечером:
- Малыш, собирайся, я сейчас за тобой заеду. У Паши умерла бабушка, вот только что. Надо ехать к нему.
Смерть… Есть в ней что-то странно-притягательное. Иногда Татка мечтала о смерти: это же прекрасно – больше не вернуться в этот мир, не испытывать боль, одиночество, страх, голод… Оставить всё за гранью. Ей казалось, что все разговоры о страшном посмертии – все эти кипящие котлы, девять кругов и прочее – придуманы для того, чтобы люди не стремились туда, за границы этой реальности. А там должно быть хорошо, спокойно и счастливо… Не известно, как – но лучше, чем здесь. Правда, когда Таткина бабушка умирала, в глазах её был реальный ужас – но бабушка боялась смерти. Как и большая часть людей. Она, пережившая сталинские времена и блокаду, случайно ускользнувшая от ареста в двадцать восьмом, пешком добравшаяся с новгородских земель в Ленинград, носившая страшной зимой сорок первого трупы в импровизированные морги – боялась умирать. Но она вообще боялась всего нового, до последнего цепляясь за старые кастрюли и занавески, заботливо распускала на тряпочки изношенное нижнее бельё – вытирать столы да посуду мыть этими лоскутками, а из тех, что получше, получались цветастые коврики. А что? Послужат же ещё, пусть хоть так… Татка же, особенно после того, как начиталась всяческой эзотерической литературы, подсознательно к смерти стремилась. Нет, она не стала бы вскрывать себе вены или мастерить петлю – суицид для неё был таким же табу, как и ложь. Но она хотела узнать, что там, куда они все уходят без надежды вернуться…
Макс против обыкновения молчал и только подливал водку в стакан друга – сам, опять же против обыкновения, пил мало. Паша плакал, не скрывая слёз. Тело только что увезли, все основные дела ждут утра, рядом только друзья, а потому можно дать волю слезам. Как бы то ни было, сколько бы нервов она, последние два года в маразме, не попортила внуку – всё же он её любил, и сейчас жалел не столько её, сколько себя. За неё-то наоборот стоит порадоваться: отмучилась. Больше не будет артритных болей, головокружений непрестанных, бессонниц… не будет ничего. Как хотелось бы Татке поговорить с душой Пашиной бабушки – узнать, что же там её встретило! Но это было не реально, и оставалось только молча поминать усопшую. После очередного стакана водки у Паши началась настоящая истерика, и Татка, повинуясь какому-то непонятному внутреннему порыву, подошла к нему, обняла, начала поглаживать жёсткие, давно не мытые волосы. И он успокоился, уснул тревожным сном – но это лучше, чем бессонница. У него завтра тяжёлый день…
После похорон, примерно через полгода, Паша позвонил Татке сам. Смущаясь, попросил встретиться – без Макса. Нужно очень серьёзно поговорить. Татка согласилась – зачем? Она не могла бы ответить на этот вопрос. Встретились в центре – к себе она теперь не могла никого пригласить, поскольку в квартиру вернулась мама: несколько лет до того она работала в другом городе, так что дом принадлежал Татке безраздельно. С возвращением матери всё изменилось: гостей Таткина мать не любила, на кухне хозяйничала по-своему, в Таткину комнату могла войти без стука – только потому, что ей там что-то срочно понадобилось. И ей было не важно, одна ли Татка там сейчас или в обществе мужчины. Учитывая всё это, Татка уже подумывала снять квартиру, но прекрасно понимала, что её и без того невеликие доходы будут изрядно уменьшены, а потому терпела и старалась не конфликтовать с родительницей. Паша заказал им по бокалу пива, тарелку гренок – и молчал. «Интересно, он сюда молчать пришёл?» - подумала Татка и завела какой-то отвлечённый разговор. Впрочем, говорила в основном она, Паша всё так же молчал… В итоге она не выдержала:
- Ты меня позвал, чтобы слушать, как я говорю?
- Нет… Я… Мне… Короче, выходи за меня замуж.
- Чтооо? – изумление Татки было велико. Вот такого поворота событий она вовсе не ожидала. Она привыкла, в принципе, к этому человеку, первая неприязнь ушла – но замуж? За Пашу? Такого ей и в страшном сне не снилось. Делить с ним дом, спать в одной постели – о нееет, это совершенно не тот человек, с которым ей хотелось бы секса. И совершенно не тот человек, от которого ей хотелось бы родить ребёнка. Да и с одиночеством своим она не смирилась даже – начала его ценить. По сути, не одиночество вовсе – свобода. Никому не надо давать отчёт в своих действиях… ну, кроме матери, старающейся контролировать каждый Таткин шаг. Ведь по сути человек одинок не наедине с собой, он одинок в неподходящем обществе. А оставаться наедине с собой – это подарок судьбы. Тишина в доме, хорошая книга, интересный фильм, просмотр которого не надо согласовывать ни с кем… Нет, никакое это не одиночество – это именно свобода. И терять её Татка совершенно не собиралась.
- Понимаешь, - продолжал Паша, - из-за того, что ба умерла, мою квартиру могут превратить в коммуналку. Я там один, комнаты изолированные, площадь большая. У соседей так уже было, теперь в их квартире алкаш какой-то живёт. Я так не хочу. А если ты за меня замуж выйдешь – это им не позволит забрать комнату. Мне было бы это очень хорошо.
- А, так ты фиктивный брак хочешь? Ты же понимаешь…
- Понимаю! – перебил он Татку. – Я знаю, что ты – девушка Макса. Но он поймёт всё, да он сам мне эту мысль и подсказал.
- Предложить мне фиктивный брак?- удивилась она.
- Ну… не тебе. А так, вообще. А тебе – это я уже решил.
- Почему?
- С тобой говорить интересно. И я знаю, что тебе дома не очень хорошо. А я тебе комнату отдам. Бабушкину. Я там ремонт сделал, мебель поменял, всё готово, можно хоть сейчас приехать.
Татка задумалась. С одной стороны – хорошее решение жилищных проблем. С другой – штамп в паспорте… смена документов… И не станет ли он предъявлять свои права на её тело – по бумажкам же будет вроде как муж… Паша словно услышал её мысли – начал уверять, что не будет лезть в её жизнь, что она будет иметь полную свободу действий, что если она хочет – у них и хозяйство может быть раздельным. Просто он понимает, что в любом случае к нему кого-то подселят – а так он, вроде, сам себе соседку выбрал. Которая ему нравится и с которой точно не будет конфликтов. Грубо говоря, которая ему в суп плевать не будет. И если она хочет – он расписку напишет. Что, мол, не буду предъявлять никаких прав и требовать исполнения супружеского долга. А если она очень хочет – так он ещё и денег за штамп в её паспорте даст, от бабушки наследство неплохое осталось… И чем больше в Таткин организм попадало пива – тем больше нравилась ей эта мысль. Действительно, парень он неплохой, руки растут из правильного места, если что надо будет починить или там полочку повесить, не придётся искать кого-то, обзванивая половину записной книжки. Комната небольшая, но довольно уютная, а что там бабушка умерла – так это Татку не смущало: не боится она смерти, а призраков – так тем более. Район, правда, дурной, и пятый этаж без лифта… но тяжёлую сумку из магазина того же Пашу можно попросить в квартиру поднять. Аргументов «за» было значительно больше, чем «против».
- Фамилию свою оставлю, - в итоге сказала она. Паша был не против: многие так делают, чтобы с бумажной волокитой не связываться. Главное, что она согласна, спасительница!
Свадьбы как таковой не было: фиктивный брак. Так, пришли, расписались и ушли. А дальше началась рутина: работа, дом, по вечерам – кино по телевизору. Несколько раз Татка пыталась приобщить Пашу к своим развлечениям, но в музеях ему было скучно, книг он не читал, а любая прогулка должна была обязательно сопровождаться пивом, что совершенно не нравилось Татке. В итоге она отчаялась, рассудив так, что раз брак фиктивный – совершенно не обязательно налаживать родство душ. По дому он действительно делал всё, но часто бросал начатое на полпути: надоело. Так, например, в комнате Паши стояла недоделанная «стенка»: всё готово, осталось только отлакировать – но нет. Интерес потерян. По выходным к нему заходили пара друзей – пиво пить. Тогда шум-гам стоял до утра. Впрочем, Татку это не сильно тревожило: комната была в достаточной мере звукоизолирована. А иногда девушка присоединялась к веселящейся компании – и тогда неизменно Паша смотрел на неё влюблённым взглядом. Её это смущало: договаривались же. Но ничего, кроме взглядов, не было – и она успокаивала себя тем, что так на неё смотрят многие.
Часто были задушевные беседы до утра. Он рассказывал о своей жизни, о том, как был влюблён в одноклассницу – совершенно безответно. Как потом девушка, с которой он встречался перед армией, не прождала и полугода – вышла замуж за общего друга, и как тяжело было пережить её предательство… Ничего особенного, обычная жизнь обычного человека, но Татка честно выслушивала всё это: всё же не чужой человек. Перед этой авантюрой с браком вроде как даже дружили. Макс заходил редко и не надолго, а со временем и подруги перестали Татке звонить. Она не понимала, почему, сначала переживала, даже плакала, но потом привыкла. Постепенно практически единственным её собеседником остался Паша… Говорить с ним можно было о доме, о ценах в магазинах, о жизни знакомых – и всё. Это было скучно, но сама же согласилась жить в его доме… сама, никто за язык не тянул. Оставались книги, и Татка читала запоем – но поговорить о прочитанном было совершенно не с кем, и постепенно все умные книжки осели на полке, сменившись лёгким, ненапряжным чтивом… Татка понимала, что тупеет, но стало как-то всё равно.
Паша заботился о ней, как умел, однако она не хотела принимать этой заботы: брак-то фиктивный, к чему эта помощь? Ну, разве что продукты общие – это нормально: готовить он не умеет, проще самой. В остальном она старалась соблюдать принцип коммунальной квартиры: у тебя своя жизнь, у меня своя, их не стоит смешивать. Да он и не сильно настаивал – то ли из уважения, то ли от робости, то ли всё же соблюдая договорённость. Впрочем, иногда Татке даже хотелось, чтобы он начал за ней ухаживать: в последние месяцы ей, привыкшей к вольной жизни, остро не хватало мужского внимания. С другой стороны, превращать фиктивный брак в нормальный совсем не входило в планы: этого мужика она не любила и даже не хотела. Так и прошёл год: Татка всё больше погружалась в одиночество, Паша смотрел на неё влюблёнными глазами и много пил. С каждым днём всё больше Татке хотелось всё это прекратить и сбежать куда-нибудь подальше – но куда? Жить с матерью хотелось ещё меньше, снимать квартиру не на что – кризисы, деноминации, хорошо ещё хоть что-то платят, другим вон вообще продукцией, изготавливаемой на предприятиях, выдают.
Постепенно она привыкла к такой жизни. Скучно, но ровно, никаких стрессов, никаких особых развлечений – пустота. И, казалось, так можно жить долго…
Вечер был прекрасен: в доме тихо, Паша где-то в гостях, впереди выходные, в холодильнике есть вкусное мороженое (редкий гость, обычно денег хватает только на каши и, в лучшем случае, картошку), а по телевизору обещают «Интервью с вампиром»… Татка удобно устроилась в кресле: уютное такое, глубокое, - расслабившись после тяжёлого дня. Вот ведь несправедливость: платят минимум, а требований столько, что к концу дня голова квадратная, а ноги гудят от постоянной беготни по лестницам. Возможно, она задремала: хлопка двери не слышала. Включилась от Пашиного крика: сильно пьяный, он звал Татку на кухню. Первым порывом было дверь закрыть на защёлку – сдержалась: вдруг ему плохо? С ним по пьяни такое бывает: судороги, может разбиться совсем, если упадёт. Вышла: он сидел на полу в коридоре, лицо разбито в кровь, рубашка порвана. Вечер явно переставал быть спокойным и прекрасным.
- Кто тебя так?
В ответ он промычал что-то неразборчивое: то ли сильно пьян, то ли челюсть повредили. Вздохнув, повела его в ванну – раны промывать. Он не сопротивлялся, хотя и был сильно напряжён. Но когда экзекуция закончилась, крепко ухватил за руку и потянул к себе в комнату: ты же мне жена! Татка кое-как вырвалась, скрылась у себя, заперев дверь… Вечер безнадёжно испорчен. И ещё: вот оно и началось…
Утром протрезвевший и сильно похмельный Паша долго просил прощения, на коленях стоял: не знаю, мол, что на меня нашло. Ты очень хорошая, но уговор я помню. Однако после этого инцидента он стал всё чаще напоминать о том, что брак-то у них заключён год назад, но какой-то он не такой… недействительный какой-то. А ему, Паше, хотелось бы, чтобы брак стал действительным. И вообще он, Паша, дозрел до создания полноценной семьи – с детьми там, кошками, собаками и прочими благами супружеской жизни. Татка каждый раз напоминала, что была же договорённость, но пьяный Паша игнорировал её слова. Трезвый потом каялся, извинялся, обещал, что больше никогда – однако стоило перебрать, и песня повторялась. Дверь Татка стала на ночь запирать: мало ли что… И серьёзно стала подыскивать, куда бы съехать. Бог с ним, с браком, пусть штамп синеет в паспорте, но жить здесь становится несколько опасно… Впрочем, прекратилось всё так же резко, как началось: Паша снова стал заботливым соседом и не более. И Татка, наивное дитя, расслабилась: обострение кончилось, можно никуда не дёргаться…
…Проснулась от странного ощущения: было одновременно холодно и тяжело. Открыла глаза: одяло отброшено в сторону, а вместо одеяла на её теле – Паша. Спит.
- Ты что делаешь? – взвизгнула испуганно. Он открыл глаза – безумный какой-то взгляд, - хрипло процедил:
- Ага, проснулась? – и начал рвать на ней футболку, в которой Татка спала. На попытку сопротивления ударил наотмашь по лицу – сильно, из носа сразу полилась кровь. Вырваться не получалось: он и так-то, при всей субтильной комплекции, сильнее, а тут ещё безумие какое-то нашло, сил в два раза больше. Попыталась укусить руку, которой он держал за волосы – в итоге оказалась на полу, больно ударившись головой. Вопреки советам, расслабляться и получать удовольствие не хотелось, и она билась, стараясь оттолкнуть, ударить, расцарапать… В какой-то момент он действительно отпустил – но не вышел из комнаты, а протянул руку к штанам, валявшимся неподалёку… достал из кармана револьвер («Откуда?» - мелькнула паническая мысль.), направил отползшей в сторону Татке в лицо:
- Ну, сука, будешь дальше сопротивляться?
Стало страшно: убьёт же. На себя парень не похож. Таким она его не видела никогда: совершенно безумный, явно не понимает, что делает. Сейчас его вёл инстинкт: он хотел эту самку, он хотел проникнуть в неё – грубо, по-звериному, сзади. Терзать её тело – мстить за все те месяцы, что уговаривал по-хорошему. Снова ударил – левой рукой, не выпуская из правой револьвер. Она упала, ощущая, как куда-то в район почек прилетает удар с ноги… и ещё один, и ещё… Наверное, потеряла сознание: следующее, что ощутила – сильная боль внизу живота. «Слишком большой!» - подумала, поняв, что он-таки сделал то, зачем пришёл. Сил сопротивляться уже не было, но пистолет всё так же подрагивал в такт ритмичным движениям нежеланного мужского тела возле её виска… И только когда оргазм был уже близок – револьвер был отброшен в сторону: более не нужен. Татка покорной куклой двигалась так, как направляли его руки: мир превратился в пустую бездну… нет, не в пустую – заполненную слезами и болью. Она не знала, сколько это продолжалось: время остановилось. И когда он, насытившись, ушёл, лежала ещё долго-долго, прислушиваясь к организму: больно не было… физическая боль перестала чувствоваться. Больно не было. Было очень обидно и почему-то стыдно…
Нет, она не пошла никуда – ни в травмпункт, ни в милицию. С трудом забывшись после бессонной, наполненной рыданиями, ночи, видела во сне Макса и понимала, что проснётся – позвонит ему. Обязательно позвонит. Пусть он приедет, спасёт её, ведь он же так любит её… Она там, во сне, стремилась к единственному человеку, с которым действительно хотела бы жить – но не успела даже дойти до телефона…
Вместо будильника Татку разбудил звук выстрела…