Телепатия [< гр. tele вдаль, далеко + гр. pathos чувство] -
антинаучный вымысел о сверхъестественной способности восприятия явлений,
по месту и времени недоступных для нормального восприятия,
и о возможности передачи мысли на расстояние
без посредства органов чувств и физической среды
Лёхин И. В., Петров Ф. Н.
Словарь иностранных слов.,
3-е переработанное и дополненное издание,
Государственное издательство иностранных и национальных словарей,
Москва - 1949 г.
4.
Что ж, как и всякое событие взаимного человеческого времяпрепровождения, сие чаепитие-во-спорах в итоге своем подошло к концу. «Le garcon» принес им счет, при этом их «застольный» гость, Иван Дмитриевич Посланников пожелал оплатить его сразу же и полностью. Однако госпожа-американка категорически воспротивилась столь агрессивным устремлениям своего оппонента. И заявила, что мол, ежели господину доктору угодно было их угостить, то это, конечно, его, господина доктора, право, а вот прочее - то, что она, миссис Фэйрфакс, заказала для их, с Полиной, нужд! – суть забота вовсе не для его докторского кошелька.
- И чаевые тоже! - добавила она, обозначив многозначительной улыбкой тот факт, что некое лицо мужеска пола и медицинских занятий совсем незадолго до того отрекомендовало ее служителю кулинарии, как особу, раздающую сии знаки материального поощрения низшим деятелям кухонной братии... налево-направо, да как бы и не в обе стороны одновременно! Трудно сказать, хотела ли она обеспечить своего велеречивого оппонента толикой условной экономии или же просто попыталась эдак изящно уколоть его – так сказать, напоследок.
Впрочем, медик не стал на нее обижаться, обозначив на лице своем эдакое благодушно-ироничное выражение. И что же оно значило на самом деле, Бог весть...
В общем, всяческие поползновения доктора расплатиться деньгами за всех и вся были пресечены самым суровым образом, и в результате итоговых расчетов, кошелек госпожи-американки похудел на весьма изрядную сумму. Впрочем, ее это вовсе даже не обескуражило, и когда на лице Полины мелькнула тень беспокойства, госпожа Фэйрфакс коротким жестом обозначила четкий и однозначный запрет на волнения по столь незначительному поводу. Девушка кивнула в знак понимания, и хозяйка, оценив ее сообразительность, подмигнула ей правым своим глазом, быстро, особым образом и два раза.
Когда сей обед-с-гостем был, наконец-то завершен, галантный доктор Посланников проводил госпожу и ее компаньонку к выходу из этого кулинарного заведения. Далее, молодой человек поклонился им по старшинству – в начале госпоже, потом ее крепостной – и сразу же удалился, двигаясь по улице куда-то... явно не в ту самую сторону, где он арендовал известный Полине рабочий кабинет. Ну, насколько девушка, с ее скромными познаниями в области топографии Первопрестольной могла об этом судить.
Полина проводила его взглядом и отчего-то подумала, что в этот раз, вот сегодня, доктор Посланников явно не собирается приступать к исполнению повседневных обязанностей по части обычной своей медицинской практики. Она была этим несколько... удивлена, что ли. Ибо в ее представлении, обычный будний день был предназначен для труда, а вовсе не для таких вот хождений по ресторанам и прочих светских развлечений.
Хотя...
Вот интересно, а как со стороны выглядит она сама? Ну, когда в обычный, вовсе не праздничный день, посещает столь шикарное заведение? Нет ли в этом некой вызывающей досужей праздности, свойственной лицам, неприученным трудиться и зарабатывать хлеб свой, как учит Священное Писание «в поте лица своего»?
На какое-то мгновение в ее голове даже мелькнула жуткая крамольная мысль, о том, что ее госпожа, в этом смысле, выглядит сейчас ничуть не менее праздной. Однако, Полина тут же отбросила с негодованием такое предположение. Ведь у ее хозяйки сейчас одна задача, научить свою крепостную умению держать себя на людях. А вот зачем ей это так уж срочно понадобилось?
Непонятно.
Миссис Фэйрфакс взяла свою компаньонку за руку и особым образом провела по ее пальцам – так приятно ощущать, когда она это делает, даже сквозь тонкую перчатку! Кажется, она, как обычно, была в курсе течения мыслей своей подопечной.
- Ну не все же молодому человеку со столь изящными манерами трудиться на ниве, где ему предшествовали Авиценна и Парацельс! – усмехнувшись, заметила она. – Есть время исполнять медицинские обязанности, и есть время делать светские визиты. В жизни нашего друга, доктора Посланникова, сейчас наступило второе.
- А ну, как придет к нему кто-то на прием? – поинтересовалась Полина. – Вдруг, пока он делает визиты, кто-то нуждается в помощи? Кто же его заменит?
- Понятия не имею, - пожала плечами ее госпожа. – Знаешь, обычно врачи знают своих постоянных пациентов, и устраивают себе «светский выходной день», сделав согласованный перерыв, сообщив, для начала, каждому из них о том, когда врач сможет навестить их в следующий раз. Ну... или когда он ждет их к себе на прием. А что касается каких-нибудь нежданных пациентов, то их, наверняка, встретит Степан, его помощник. Встретит и присоветует, к кому из врачей имеет смысл обратиться. Причем, конечно же, он сделает это совершенно безвозмездно!
Полина улыбнулась, оценив юмор своей хозяйки. Ну а сама госпожа-американка покачала головою, тоже обозначив некое подобие улыбки на устах.
- Что же касается праздности, о которой ты подумала, - продолжила миссис Фэйрфакс, - то все, знаешь ли, относительно. Моя праздность, как говорится, имеет место быть. Но только для лиц, непосвященных в мои дела.
- Я виновата... – Полина покраснела от стыда за свои нечаянные мысли.
По счастию, госпожа-американка, кажется, вовсе не имела намерения обижаться на нее, во всяком случае, никак уж не сегодня. Она просто усмехнулась и сделала странный жест: сняла с правой руки перчатку, поцеловала подушечки двух своих пальцев, среднего и указательного. А потом передала этот своеобразный поцелуй... носику своей крепостной компаньонки. Легонько так, задев кончик его – да-да, вот самый-самый кончик! Не щелчком – упаси Бог! – скорее, эдаким легким, почти неощутимым движением - Пим! - коснувшись пальцами снизу-и-вверх, будто перышко подбросила.
При этом, адресат этой самой шутки-нежности все равно не удержалась и поморщилась, а потом... чихнула, едва успев прикрыться ладонью, обратив на этот неловкий звук внимание взглядов со стороны зевак-прохожих, и вызвав, кроме того, заразительный смех своей хозяйки. Заразительный в том самом смысле, что девушка и сама рассмеялась за компанию с нею, представив себе, как она при всем при этом выглядела со стороны.
Когда же пауза, вызванная этим незапланированным весельем, подошла к концу, госпожа Фэйрфакс взяла свою компаньонку под руку и решительно двинулась вместе с нею в сторону ожидавшей их брички, управляемой Архипом Ивановичем, тем самым, который в доме госпожи-американки служил в должности кучера, конюха и прочих служилых людей. Ну, прямо аки былинный мастер на все руки по хозяйству :-) Миссис Фэйрфакс приказала ехать в Замоскворечье, после чего их городская коляска двинулась в свой длинный путь на окраину Москвы.
- Вы и вправду не сердитесь на меня, Алена Михайловна? – спросила Полина, нарушив паузу, случившуюся в их общении и вызванную ее неловкостью.
Ну, еще бы! Ведь не всякий день тебя ловят на дурных мыслях, причем так, что ты прекрасно знаешь - в отношении их содержания имеются даже не какие-то там смутные подозрения, нет! Их, этих самых мыслей, содержание и направление знают в точности, и не имеют по этому поводу ни малейшего сомнения!
К тому моменту они уже проехали два перекрестка подряд, и кучер Архип Иванович, наконец-то, свернул, выехав на улицу, где было чуточку свободнее, не так тесно от многочисленных экипажей спесивых московских бар, запрудивших мостовую, от всех этих карет, дормезов, ландо и фаэтонов и прочего четырехколесного, запряженного когда парою, а когда и четверкой лошадей, лакированных и украшенных так, что не дай-то Бог задеть-оцарапать! Теперь их изящная повозка могла уже двигаться чуточку быстрее. И, возможно, поездка могла выйти чуточку менее продолжительной, чем в прошлый раз.
- Конечно же, я в совершеннейшей ярости! – усмехнулась ее госпожа. – Вот смотри, вернемся – так я задам тебе жару! Будешь знать, как дурно мыслить о своей благодетельнице!
И узрев, как щечки ее крепостной компаньонки зарделись, вспыхнули пунцовым, госпожа-американка обняла ее за плечи и коротко коснулась губами ее ушка.
- Довольно пугаться, моя дорогая! – шепнула она. – Поверь, я не стану сердиться на твои мысли. Это ты меня прости за то, что я не удержалась и прочитала их!
- Я... не смею возражать, - произнесла смущенная девушка. – Вы вправе... Да, Вы в полном праве читать мои мысли и даже наказывать меня за них. Я не стану прятаться и взывать к тому, что мои глупости и прочее... дурное никто и не слышал. Я не стану отрицать того, что станет Вам известно таким способом.
- Это честь для меня! – госпожа Фэйрфакс улыбнулась ей какой-то... серьезной улыбкой, где смеялись только самые уголки губ, а взгляд зеленых глаз собеседницы оставался сугубо серьезным. – Я принимаю это личное право вторгаться... в тебя... Вернее, в твои мысли. И я благодарю тебя за эту привилегию!
Потом она улыбнулась девушке чуточку откровеннее и подмигнула ей.
- Насчет наказаний за твои дурные мысли, - заметила она, - знаешь, это совсем неплохая идея. Представляешь, сколько у меня будет поводов задать тебе хорошую взбучку? Глупо было бы не воспользоваться такой возможностью! А впрочем...
Здесь она неуловимым движением, буквально на секунду усилила свои объятия, коротко сдавила плечи своей компаньонки. И Полина изнутри себя почувствовала эту зеленую – да-да, этот цвет был виден ей изнутри! - волну нежности, от которой на секунду сладко замерло сердце. И голос, звучащий... нет, вовсе не в голове. Слова, которые на этой самой несущей зеленой волне отозвались-срезонировали в ее сердце – отчего оно замерло в этой высокой неопределенности состояния ино- и, в то же самое время, не-бытия. Остановилось... заняв собою, поймав в себя этот ничтожно короткий и одновременно с тем, бесконечно длинный темпоральный промежуток, и наслаждаясь этим вибрирующим звучанием.
«Ты свободна думать обо мне все, что тебе заблагорассудится, - произнес голос ее хозяйки, мягкий, но властный. – Никто не вправе посягать на свободу мыслей в твоей голове, и уж, конечно же, не мне указывать направление твоих чувств, стремлений, мыслей и желаний. Но я ни за что не откажусь от привилегии невозбранно читать их и слушать, не ставя тебя о том в известность. Ну, раз уж ты мне ее сама так опрометчиво только что подарила. Нет-нет! – подчеркнул голос. – Я этого права тебе не верну, даже не уговаривай! А насчет «наказывать»...»
Полина явственно услышала изнутри себя смешок, отозвавшийся странной приятной «щекоткой» там, в ее сердце.
«Суть любого наказания, - продолжал этот самый голос, звучавший там, у нее внутри, – это проявление власти. Вот ты, давеча, подарила мне свою душу. А теперь еще и даровала мне право вторгаться в твои мысли. В совокупности это дает мне возможность вот так вот войти в твое сердце и сделать с тобою все, что я пожелаю. Это потрясающая власть, которую никто не может себе даже представить!»
«Вы... остановите мне сердце?»
Девушка высказала такое жутковатое предположение почти спокойно. Она произнесла эту фразу не вслух и не мысленно, а именно так, вибрацией, изнутри себя.
«Молодец, моя дорогая девочка, ты справилась! – как-то даже удовлетворенно произнес голос ее хозяйки. – Я так рада, что у тебя получается! Но, прости, нам придется вернуться к нормальному общению. Извини, мне кажется, для тебя такой разговор может быть утомителен и попросту... опасен».
- А насчет сердца, - эти слова были произнесены шепотом, на ушко, но вполне отчетливо, - ты не беспокойся. Я смогу запустить его, даже если ты, по какой-нибудь причине окажешься вдалеке от меня. Теперь я почувствую, если оно у тебя заболит. И тогда я поделюсь с тобою своей жизнью. Клянусь!
И снова зеленая волна, четко видимая изнутри, коснулась сердца Полины. Того самого сердца, о котором шла речь. Стало тепло и уютно. И девушка, улыбнувшись, кивнула своей хозяйке, как бы принимая ее неожиданную клятву...
...Дом в Замоскворечье – да-да, тот самый дом, куда госпожа-американка все время грозилась отселить свою крепостную после обретения ею свободы – все еще был не слишком-то пригоден для проживания. Полину это, естественно, радовало. Если уж ее хозяйка не всегда теперь выражала восторг от эдакого «жеста взрослой жизни» для своей компаньонки, то уж сама девушка и вовсе не видела в перспективе своего переезда ничего хорошего.
В общем и целом, обустройство грядущего-предполагаемого жилища для Полины пока шло ни шатко, ни валко, и не торопясь-да-вперевалочку, аки ведмедь с пасеки, опосля взимания с нее медовой контрибуции. Именно такое, в общем-то, бредовое, сравнение пришло на ум девушке, когда они с госпожой-американкой исполняли очередную инспекцию этого строительства.
Хотя...
Если честно, работа там шла, можно сказать, даже кипела. Ну, ежели смотреть по самовару, который как раз был растоплен - дымил там, на дворе, коленчатой трубою.
Как ни странно, миссис Фэйрфакс сделала вид, будто вовсе не заметила столь явного признака грядущего перерыва на чаёвничанье – сиречь очередной «отдыхательной» паузы в трудах праведных для всех тех работников, кто участвовал в исполнении строительных подрядов, заказанных ею. Хозяйка строящейся недвижимости приняла очередной рапорт приказчика, заявившего, что, дескать, «Стара-мся, Ален Михайл-на!». Далее, она прошла по участкам инспектируемой стройки, заглянув ко всем и каждому, кому махнув рукою, в знак неопределенного одобрения, кому просто улыбнувшись, выразив свое одобрение чуточку более адресно и точно. Пара малозначительных замечаний, которыми она обозначила свою роль заказчицы, - обычно строгой и придирчивой! – были совершенно не в счет. В общем, можно сказать, что на сей раз строители, которых, в принципе, почти всегда есть за что чехвостить, отделались легким испугом.
И когда они, госпожа и ее крепостная компаньонка, уже вышли из этого дома – Полина, кстати, на выходе машинально проверила наличие в кармане доверенного ей ключа – когда они сели обратно в рессорную коляску и Архип Иванович легонько хлопнул вожжами по спинам аглицких лошадей, произнеся свое обычное: «Н-н-но, лешак твою в колоду!»... В общем, оказавшись рядом со своей хозяйкой, девушка почувствовала то самое невысказанное облегчение, которое в это же самое время испытала миссис Фэйрфакс.
И Полина решилась. Зажмурилась крепко-крепко, аж до узорно-цветного марева фосфенов. И, когда это визуальное пространство, калейдоскопически взлохмаченное ее вторжением, чуть-чуть успокоилось, представила себе, как перед ее внутренним взором проявляется лицо госпожи-американки.
У нее получилось. Образ той, кого она полюбила, вышел совершенно как живой-и-настоящий... И не слишком-то довольный тем фактом, что он стал адресатом такого бесцеремонного обращения.
Зеленые глаза ее хозяйки широко распахнулись, но в этот раз сияющая волна, достигшая внутренних чувств девушки, оказалась вовсе не ласковой. Напротив, она почти что обожгла ее изнутри.
Странно... Полина никогда не думала, что зеленый цвет может быть таким... острым, причиняющим внезапную, резкую и мгновенную боль... И ледяным, оставляющим, после соприкосновения, морозное саднящее послевкусие. Однако, этот холод... вовсе не смягчал исходные боевые ощущения. Напротив, отходящий зуд усиливал, вернее, подчеркивал ее как состоявшийся факт, отдавался в клеточках... нет, не тела, а, скорее, на всей условной поверхности ее внутреннего пространства, заставляя его неприятно вибрировать.
И еще.
Было странное – и очень точное! – ощущение, будто этим жестким ударом – нанесенным как бы вполсилы! – ей просто дали понять, что все обозначенное сейчас там, изнутри ее сути, это просто некая условная и предупредительная мера, за которой вполне может последовать нечто куда как более серьезное.
Тем временем, сей внутренний образ, визуализация ее хозяйки, смотрел на девушку, как говорится, с весьма недвусмысленным выражением на своем виртуальном :-) лице. Если не сказать, что в сугубом раздражении.
«А тебе не кажется, милая моя девочка, что сейчас ты позволила себе лишнее? – услышала Полина ее голос, на этот раз, весьма щедро приправленный самыми язвительными интонациями, какие только девушке доводилось когда-либо слышать. – Да, ты одарила меня правом читать твои мысли, это так. Но я вовсе не обещала тебе подобной встречной любезности с моей стороны. Ты уж извини, я не такая дура! И я-то прекрасно понимаю, чего стоит подобная власть!»
«Вы...»
Острая обида – куда больнее, чем предыдущий удар зеленой волной – пронзила сердце Полины, пронзила и... осталась там, отозвавшись тупой болью, терпимой, хотя и неприятной. И девушка, судорожно вздохнув, - там, изнутри самоё себя! – продолжила.
«Вы – моя госпожа, - сказала она, обращаясь к этому странно-жестокому и язвительно-беспощадному образу. - И Вы вправе карать меня так, как Вам заблагорассудится, определяя мою вину так, как Вы сочтете нужным. Но знаете, я ничем не заслужила с Вашей стороны таких обвинений. Я не читала Ваших мыслей. Просто попыталась обратиться к Вам... не вслух. Наверное, зря...»
Тупая боль в сердце усилилась, и тут же, сразу, раздраженно-язвительное выражение лица госпожи Фэйрфакс – той, что только что гневалась там, у нее внутри! – сменилось совершенно другим – встревоженным, почти что испуганным.
Еще один всплеск той самой волны, направленной в ее, Полины, адрес. На этот раз зеленый цвет кажется куда как более теплым, чем прежде. И все же... там, внутри у Полины остается странная невысказанная мысль. Эта самая мысль висит, вернее, как-то парит, незримо, но явно. И она звучит, вибрируя, отражаясь при этом во всех закоулках ее, Полины, внутреннего пространства, понемногу затухая, подобно вздоху. И слышно-понятно одно: «Лучше бы мне не знать, каким еще бывает этот ее... зеленый свет... Каким он еще... может быть...»
...Кажется, она потеряла сознание. Там, внутри себя. Ну, или же с нею случилось еще что-то... не менее странное. Во всяком случае, Полина какое-то время себя не помнила. Ну... условное время, прошедшее у нее там, в ее внутреннем пространстве. Но все это время...
Нет, наверное, оно было, скорее, приятным, чем попросту пустым. Время – оно было. Скорее уж ее, Полины... не было. В протяженности этого времени.
Однако все же, в конце определенного линейного отрезка протяженности этого своего существования, – да-да, существования, в общем-то, почти условного, когда ее личность присутствовала в этом внутреннем пространстве чуть более чем номинально! – Полина все же начала ощущать себя... А также и ту, кого она так опрометчиво позвала в свое внутреннее пространство.
Да, ее госпожа по-прежнему была где-то там, рядом с нею. Сама визуализация лица миссис Фэйрфакс куда-то исчезла, но ее присутствие ощущалось эдакой условной дымкой, легкой взвесью почти что невидимых частиц тумана. Их наличие можно было заметить по этим странными колебаниями, вызывавшим еле различимые волны, расходившиеся по этому пространству. Они, эти самые волны, имели ожидаемо зеленоватый оттенок. Казалось, что эти волны-колебания разносят – или же задают! - некое особое настроение. Такое, легкое и светлое, но с тончайшей ноткой грусти где-то там, внутри каждой зеленой частицы.
«Зеленая тоска!» - промелькнула мысль у Полины. Впрочем, все эти внезапные и глупые «мыслительные словеса» она тут же - сразу же! - и отбросила, с негодованием. Дескать, какая глупость ей в голову лезет! Вот прямо так, ни с того, ни с сего...
«Ты не ошиблась, - сразу же прозвучал голос в ее голове. – Знаешь, эта твоя фраза... она, пожалуй, самое здравое осмысление главнейшей сути того, что предстояло бы мне... Если бы ты не выдержала и решилась бросить меня. Прости. Я только что снова обидела тебя. В который раз уже, и снова безнаказанно. Вот такая вот у тебя... госпожа».
Полина услышала, а ее хозяйка тяжело вздохнула и решила, что вправе отозваться на эту ее сентенцию.
«Я не обиделась, - заявила она, обозначая своим голосом некое подобие спокойствия и умиротворенности. – Я понимаю, что была... неправа».
И сразу же почувствовала себя очень неловко. В обычном мире она бы сейчас, наверняка, заливалась краской стыда и отчаяния. А здесь, во внутреннем своем пространстве, Полина просто ощутила всю нелепость этой успокаивающей лжи эдаким странным, условно телесным образом. Ее госпожа тоже почувствовала нечто подробное. Девушка услышала ее грустный смех и ощутила нечто еще более странное. Как будто грусть этого общего понимания их взаимной неправоты снова качнула ее пространство внутри-себя-самой волной какого-то особого оттенка зеленого цвета, как бы связав их заново.
«Простите, - сказала Полина, - я Вам солгала. Конечно же, я обиделась. Но мне, отчего-то, совсем не хочется обижаться... на Вас».
«Не мне тебя осуждать, - живо откликнулась ее хозяйка. – Я снова судила о твоих поступках по себе. Уж я бы на твоем месте нипочем не отказалась заглянуть в мысли той, кто много опытнее в ментальном общении. Знаешь, я почти позабыла, как это бывает, привыкла к тому, что меня окружают обычные люди, неспособные к тому, чтобы проникнуть в мое... сокровенное. Я слишком эгоистична и жестока, даже по отношению к тебе. Я прошу у тебя прощения за то, что отреагировала на твои вполне невинные эскапады почти как на ментальную атаку».
«Разве то, что Вы сделали, было так уж опасно для меня?»
Полина задала этот вопрос в тоне вибраций как можно более легкомысленного звучания этого своего условного внутреннего голоса. И она заранее знала, каким будет ответ. Нет-нет, она оставляла за своей хозяйкой право солгать. Но при этом прекрасно понимала, что миссис Фэйрфакс этой очевидной привилегией не воспользуется
«Я запаниковала и действовала очень жестко, - ответила ее госпожа. И, поясняя свою мысль, добавила нечто... жутковатое: - Скажу больше, в первое мгновение я была готова остановить сердце той, кто посягнула на мою ментальную неприкосновенность. Мои рефлексы едва не оказались сильнее понимания того, что ты единственная на свете, кого я желаю защитить любой ценой».
«Я что... снова была между жизнью и смертью?»
Полина готова была к тому, что ее собеседница, незримая сейчас, предпочтет отшутиться. Однако интонации голоса миссис Фэйрфакс, которые она услышала, зазвучали сейчас... искренней болью.
«Это было... почти на грани поражающего удара, - ответила ее госпожа. И уточнила, жестко и жестоко:
- Поражающего насмерть незваного гостя, в наказание за это запретное проникновение в мои мысли. Я едва сдержала этот свой порыв, так я... испугалась».
«Чем я могла Вас так напугать?»
Полина задала этот вопрос, снова зная уже в точности, каким будет на него ответ. Но также, зная, что для ее госпожи любая возможность высказать сейчас причину всех своих опасений, выговориться перед нею... Да-да, именно перед нею, перед Полиной. Это была такая... своеобразная исповедь. Шанс быть услышанной по-настоящему, получить не просто какое-то формальное прощение – слова об этом Полина уже произнесла! – а настоящее понимание причин совершенного. И в этом случае оправдание стоит куда дороже, чем прощение из чувства любви или же соображений некой «милости к падшим». Когда мысль касается мысли, и нет никакого желания лгать. Когда прощение будет истинным, а вовсе не каким-то номинальным, и понимание и оправдание окажутся настоящими.
«Я привыкла быть главной, во всем и всегда, - ее госпожа высказала очевидное и значимое, то, в чем признаться ей было... ой, как непросто... – Ну, или, во всяком случае, независимой от всех и вся. И мне... трудно кого-то любить... по-настоящему. Даже когда этот кто-то пускает меня в свое сердце, я вовсе не готова распахнуть ему двери, ведущие в то, сокровенное, что у меня внутри. Я до последнего вздоха готова защищать свое право мыслить так, как мне хочется, о том, что я сочту нужным и значимым для себя».
«А Ваш муж и... Ваша подруга Славушка, они не умели читать Ваших мыслей?»
Здесь, в своем пространстве, Полина рискнула задать ей те самые вопросы, которые никогда не рискнула бы озвучить наяву. Рискуя даже и здесь, получить в ответ раздражение, неудовольствие... а может быть и нечто похуже того.
«Эдуард поклялся без крайней нужды не прибегать к такому средству, - миссис Фэйрфакс, похоже, вовсе не собирается гневаться на нее за столь наглое обращение, впрочем, Полину это, естественно, только радует! – И он сдержал эту клятву, хотя уж от него я точно приняла бы такое вторжение без возражений и споров. А Славушка... Да, возможно, она и могла бы развить в себе такие умения. Но ей хватало ощущения моих эмоций. Большего она никогда не желала. Ты первая, кто попытался войти в меня изнутри, не испросив моего согласия устно».
«Я виновата... Простите меня...»
В ответ, ее госпожа как-то шумно вздохнула. Помедлила немного и... сказала неожиданное.
«Я откроюсь тебе. Отныне и навсегда. Но знай, Полина, что всякое твое прикосновение к моим мыслям я почувствую, как...»
Миссис Фэйрфакс как-то странно усмехнулась и продолжила.
«Знаешь, - сказала она нечто на грани скабрезности, - когда мужчина входит в женское лоно, все зависит от того, насколько женщина желает с ним быть. Если желания, управляющие взаимным влечением, обоюдны, то удовольствие тоже будет взаимным. А если женщина, по какой-то причине, просто уступает ему, его интимным стремлениям - из страха, будучи принуждена силой или же находясь под дурманом какого-либо рода, ее лоно может остаться сухим, без любовной влаги. И тогда... неизбежны боль и отвращение к тому, что должно быть приятным и желанным».
«Вы... испытали подобное? – сочувственно произнесла Полина. – Но... мне казалось, что Ваш муж... любил Вас! Неужели он брал Вас силой?»
Произнеся эти слова, Полина внезапно осознала, что только что высказанное ею находится далеко за пределами прав суждения компаньонки. И сразу же почувствовала мучительный стыд от того, что позволила себе нечто настолько... лишнее. Однако, ее госпожа, похоже, имела вовсе другое мнение по этому поводу, и совершенно не собиралась ее осуждать.
«Только что я привела тебе его слова, которыми он извинял свою тактичность в нашу первую ночь. Когда я, гордая и вызывающе покорная его, как мне тогда казалось, отвратительным желаниям, была готова претерпеть насилие со стороны того, кого мне назначили в мужья. Наверное, чуть позже я поведаю тебе эту пикантную историю. Но сейчас...»
Ее госпожа, по-прежнему незримая в ее, Полины, внутреннем пространстве, обозначила свое ощущение от интимных воспоминаний эдакой теплой волной. Что, естественно, сразу же успокоило ее компаньонку. И позволило ей обозначить заинтересованность в продолжении темы. Не словами, незримым жестом... или же улыбкой... Смущенной улыбкой. Которая вызвала ответное смущение той, кого Полина слушала и слышала.
«Прости меня, - Полина ощутила, как ее хозяйка улыбнулась без иронии или же насмешки. Ну, наконец-то! – Я просто хотела сказать, что вхождение в мысли сродни интимному проникновению. И если ты будешь груба...»
«Я вовсе не настаиваю!» – поспешно заявила ее компаньонка.
«Конечно. Это я настаиваю на том, чтобы ты сама попыталась войти в мои мысли. Заметь, я не приказываю тебе. Я просто прошу».
Голос ее хозяйки стал тверже. Интонация, которую она позволила себе в этот раз, придала этой последней фразе почти суровое звучание. Однако юная собеседница госпожи-американки поняла, что этим тоном миссис Фэйрфакс пытается замаскировать свой страх. Рефлекторную боязнь того самого ментального проникновения, которое... сродни интиму.
Впрочем, возможно, ей были готовы доверить нечто большее, чем право ласк и прочих действий... особого рода.
И все-таки она решилась. Сделав короткую паузу, госпожа-американка подтвердила сказанное ранее. И девушка услышала то, что, возможно, прежде ее хозяйка не говорила никому.
«Я приглашаю тебя, моя милая девочка. Войди».
Полина поспешно кивнула в знак согласия. И почувствовала, как ее госпожа открывает перед нею то, что...