И подвал был самым обычным подвалом. Бетонный пол, растрескавшийся до пыльной крошки, весь в трещинах и извивах, которые видны, только если ты лежишь, уткнувшись в него носом, как раз между пыльным тюком с чем-то железным и острым, и горой коробок, чей картон на углах потрепан в лохмотья. И кирпичные стены, и пыльные окна на ржавой крыше с выбитыми квадратами, в которые сочится свет, сочится, но не доходит до пола против всех законов физики о скорости света и углах падения, равных углам отражения. Отражать тут нечему, разве что подашь звук — и тебя найдут, тогда пересохшие извивы на полу наполнятся красными ручейками, переходящими в бурные потоки. И все бы ничего, лежишь несколько часов и лежи, но страшно хочется пить. И вот почему — всего в метре от тебя на полу стоит банка колы. Она новенькая, тяжелая, тускло блестит веселым красным боком и каплями выступившей испарины, ледяная внутри, сладкая, как грех. И, наверное, когда жестяное колечко оторвется, она рванется на волю и запенит всю крышку, прежде чем польется тебе в рот, где Сахара, Намиб, черная смерть и гранитная крошка. У ледяной колы есть анестезирующие свойства, вы знали? От нее немеет язык, десны и даже зубы с нервами, убитыми раньше, чем твоя совесть. Один паршивый метр до мечты, вы хоть представляете себе, что это такое? Но даже просто высвободить руку значит подать звук. Звук это волна, она неконтролируемо уйдет в пространство, бешено колотясь о чужие барабанные перепонки, пока владелец не повернет голову, морщась от напряжения. Тогда твоей жизни ноль цена. А для тебя она всяко дороже банки колы, поэтому лежи и смотри на пересохшие бетонные русла. И мечтай. О чем, например? Ну, хотя бы о том, что этот метр в масштабе космоса ничто, нечто, принимаемое за точку. С точки зрения аэрофотогеодезии вы с банкой находитесь в одной точке. Человек на девяносто процентов состоит из воды, кола тоже, вы родственны настолько, насколько это вообще можно представить. Толщина жестяной банки одиннадцать сотых миллиметра в самом тонком месте, толщина человеческой кожи — пять десятых миллиметра, то есть можно пренебречь, как говорится в школьной задаче о величинах до миллиметра. И вода это только набор молекул, а если еще ближе подкрутить микроскоп, то набор атомов, между которыми расстояния, в сотни раз больше них самих. Примерно как между солнцем и другими планетами. И вот один набор атомов, удерживаемый в собственных границах какой-то неведомой хренью, о которой физики имеют понятие, родственное понятию «воля божья», страстно стремится к другому, находящемуся в той же самой точке пространства и времени. Хотя почему стремится? Формально, границы человеческого тела не установлены, кроме как приблизительно, ну вспомните хотя бы феноменологию границ телесности. Есть тепловые волны, есть электромагнитные, порождаемые синусовым ритмоводителем, есть еще куча разных волн, которые хлещут из человеческого тела, размывая его границы. То есть если взглянуть достаточно широко, то атомы колы давно перемешаны с твоими на квантовом уровне, а жестянка — это просто запоздавшая передача данных на сетчатку, как свет умерших звезд в телескопах ученых умников. Вы с колой в масштабе вечности одно. Мысль успокаивает настолько, что жажды ты уже не чувствуешь. В Сахаре выпадает снег.
— Пошли, — скрипуче приказывает голос с той стороны стеллажей. — Зря только время потеряли, нет здесь никого, и никогда не было.
И жестяная банка, прижатая из лихачества чужим ботинком, сминается в гармошку, а потом и в плоский диск, который подпрыгивает на неровностях пола после пинка.
Пустая банка из-под колы.