Победа

Владимир Пастер
                ПОБЕДА
Рассказ, посвященный Победе Советского народа над фашизмом в Великой               
                Отечественной войне  (1941-1945 г.г.).

     Неимоверно быстро летит время, унося от нас моменты тех исторических событий, которые въелись в нашу память и постоянно будоражат её.  Сменились поколения, сменились властные структуры, журналисты, политологи, историки, люди культуры и искусства. У некоторых современников появилась неимоверная тяга  поковыряться в архивных документах,  выудить из них какой-либо негатив из исторических моментов ожесточенной борьбы Советского народа с Немецко-фашистскими захватчиками и, потом, смаковать на нем.
      Критиковать тех, кто отдал свою жизнь за ПОБЕДУ над злейшим врагом человечества  - неблаговидное дело. Горе полководцы, вас тогда не было, вас не коснулись ужасы кровавой бойни, вы не имеете право судить о тех, кого нет, кто отдал свою жизни за нас живущих.
      Меня всегда, возмущало и возмущает то, когда некоторые горе кинорежиссеры показывают Советского офицера, солдата каким-то недотепой, с подчеркнуто уродливой  фуражкой на голове  с  загнутым кверху козырьком, расхлыстанным и неопрятным. 
     Поверьте мне, дорогой читатель, через мои руки прошло много фуражек, портупей  моего отца, родственников. Мы, пацаны, гордились, когда нам давали их поносить, знали, какая выправка должна быть у военного и подражали ей.
     Я не был на войне. В те грозные военные годы жил в тылу, но вся послевоенная жизнь прошла  в среде армейцев, фронтовиков. В памяти о них остались воспоминания, как о людях чести и достоинства, скромных, преданных идее и Родине, людях красивых, смелых, умных, преданных Присяге и воинскому долгу. Они победили зло на земле, им светлая память и низкий поклон!
     Тем, кто пытается сейчас умалить их достоинство, я кричу: «УБЕРИТЕ ОТ НИХ  СВОИ ГРЯЗНЫЕ ЛАПЫ!».

С ВЕЛИКИМ ПРАЗДНИКОМ, МОИ ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ, – ДНЕМ 
                ПОБЕДЫ!!!



     В моей памяти отложились скромные  моменты того исторического события, которое было, которое оставило  глубокий след в душе каждого современника и,  их   я выношу на ваш суд, дорогой читатель.
      Мой папа был на фронте, а мы жили в городе Новосибирске, в военном жилгородке по соседству с авиационным заводом им. В.П.Чкалова. У нас была корова, наша кормилица.  Её молоко было достоянием не только нашего семейства, но детей и стариков из других семей. 
      Вдали от фронта мы не слышали выстрелов винтовок, разрыва снарядов, грохота орудийных выстрелов, но каждое утро нас будил гул самолётов, которые взлетали с территории завода, они долго кружились над нашими головами, выделывая элементы высшего пилотажа. Будучи ещё ребёнком, я уловил слово: «мертвая петля», и много раз видел её исполнение.
     Во второй половине дня стайка самолетов (10-15) поднималась в воздух и, совершив прощальный облёт вокруг завода, улетала на Запад.
     В летние дни я со старшими  мальчишками, тайком, бегал  на ж\д площадку,  где,   было много «игрушек» - деталей от сбитых самолетов. Меня всегда поражала  большая гора обломков – изуродованных и искореженных самолётов. Я тогда не понимал, что такое воздушный бой, и что за каждым обломком была одна, или несколько человеческих жизней. В этой куче мы находили кое-какие детали, которые заменяли нам игрушки. Так, найденная там шестерня  из текстолита,  долго служила мне любимой игрушкой.
     Мой старший друг, Коля Плаксин, пояснил, что из этих кусочков железа на заводе сделают новые хорошие самолеты, и они полетят на фронт бить фашистов. Мы тогда не понимали значение слова фашизм, но в душе каждого ребёнка оно вызывало отвращение и ужас, как что-то страшное и ненавистное.
     Каждый вечер на общей кухне собирались три семьи, где с большим вниманием все слушали сообщения «Совинформбюро» о положении на фронтах. Мы плакали, когда плакали взрослые и радовались вместе с ними. Утвердительный, проникновенный голос Левитана будоражил наше сознание, а, между тем, в этом кругу шла постоянная работа: бабушка вязала двупалые перчатки и носки для бойцов, дочь капитана Урвачёва, - Ульяна, вышивала носовые платки и кисеты, кто-то собирал посылку и писал письмо неизвестному бойцу, с  пожеланием: «Желаем тебе, неизвестный боец, бить врагов и с Победой вернуться домой!». Мы жили одной семьей. Горе и радость делилось поровну на каждого.
     В этом большом коллективе был лишь один мужчина – это капитан Урвачёв. В первые дни войны он был ранен, ему осколком выбило глаз, он  носил чёрную повязку, а  лицо было испещрено зелёными пороховыми точечками. По этой причине, он был направлен в тыл для дальнейшего прохождения службы. В моей памяти он остался очень добрым, справедливым мужественным человеком, очень подтянутым и опрятным офицером.
     Его сын, Валентин,  мальчик 12 лет, ходил в школу, хорошо учился, проявлял творческие способности. Взрослые всегда доверяли ему читать газетные сообщения о положении на фронтах. На просьбы старших он откликался с большой охотой и безукоризненно исполнял роль чтеца.
     Однажды, он не пришел со школы домой. Поиски в округе не привели к положительному результату. Я плакал за ним, как за родным братом. Его отец обратился в соответствующую службу. В квартире воцарилась гробовая тишина. Взрослые с вопросами, шепотом обращались друг к другу и, не получив вразумительного ответа, причитая и охая, разбредались по своим углам. Его мама от переживаний превратилась в щепку, она вмиг поседела, и стала похожей на ветхую старуху. Через месяц под конвоем Валентина доставили в семью. Его обнаружили на какой-то станции под Москвой. Когда его обмыли и накормили, я не мог узнать в нём прежнего паренька – энергичного, доброго и задорного. Передо мной был совершенно другой человек с взрослым взглядом, неразговорчивый, худой и очень серьёзный. Позже выяснилось: Валентин Урвачёв бежал на фронт, бить фашистов и отомстить им за все страдания народа и за отца.
     Днём все, с нетерпением, ждали появления почтальона Яблонского, который приносил радостные или горестные известия. По его поведению и походке мы научились понимать, какое известие было в его сумке. Радость и горе  были достоянием всего военного городка. Однажды утром, вначале 45 года радио (чёрная тарелка) известило о трагической гибели генерала Черняховского. Наш дом рыдал, а вместе с взрослыми рыдали и дети. Фотография этого генерала на газетном листе долго висела на стенке в нашей квартире, и я на всю жизнь запомнил образ этого красивого молодого, талантливого, смелого человека.
     Незабываемым было и остается в моей памяти известие о долгожданной ПОБЕДЕ. Я хорошо помню, когда солнечным майским днём в жилгородок вбежал почтальон Яблонский. Он бежал по улице со своей неизменной спутницей – сумкой почтальона,  держа,  в вытянутой руке, газету и,  горланя, во всю мощь своих лёгких, кричал: «Победа!.. Победа!.. Победа!..».
     Дома мигом опустели, и все, как по какому-то волшебству, бросились бежать к зданию штаба части. На бегу, люди обнимались друг с другом, целовались, не скрывали восторга и ликования. 
     Стихийный митинг был очень коротким. Скорее, это была радостная встреча всех с командованием части. Были улыбки, были бесконечные выкрики: «Ура!.. Ура!.. Победа!.. Победа!.. Фрицам капут! Были слёзы радости и слёзы печали.
     Меня тискала моя мама, она плакала, смеялась, казалось, хотела раздушить и радостно шептала: «Сынок, скоро приедет наш папочка! Сынок, скоро приедет наш папочка!»
     В ожидании прошел целый год. Это был год томления наших душ. Хотя уже закончилась война, но почтальон Яблонский продолжал иногда приносить похоронки. Неимоверное горе, слёзы и печаль охватывали ту семью, в которую он стучался с этой ненавистной бумажкой. В нашей семье это вызывало тревогу и переживания. Я непрерывно задавал маме вопросы: «Когда приедет наш папа?». Она уставала мне отвечать, и, отвлекая моё детское любопытство, показывала фотографии и открытки, которые папа присылал с фронта. Бабушка беспрестанно молилась в своем углу, прося у Господа Бога прощения и скорейшего возвращения домой зятя, сына и внуков.
     Коля Плаксин где-то раздобыл киноаппарат с ручным приводом и киноленту с кинофильмом: «Два бойца». Он в своей квартире устроил маленький кинотеатр и каждый вечер прокручивал этот фильм. Сюжеты этого фильма, на всю жизнь, пропитали каждую клеточку наших детских существ. Вот и сейчас, вспоминая об этом фильме, в моей душе звучит песня на слова  В.Агатова , музыку Н.Богословского в исполнении М.Бернеса. У меня плачет душа и как не плакать, когда слышишь:
    
      «Темная ночь, только пули свистят по степи,
        Только ветер гудит в проводах,
        Тускло звезды мерцают.
         В темную ночь, ты любимая, знаю, не спишь,
         И у детской кроватки тайком
         Ты слезу утираешь…
          --------------------------------------
          --------------------------------------
          Смерть не страшна,
          С ней не раз мы встречались в степи.
           Вот и сейчас надо мною она кружится.
           Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
            И поэтому, знаю, со мной ничего не случится!»
   
    Такие песни, такие слова поднимали Советских бойцов в бой, они поднимались навстречу опасности и риску и побеждали.  Это был призыв к ПОБЕДЕ родных, любимых и всего Советского народа. 
   
      Приближался Новый, мирный 1946 год. Это было радостное событие - все готовились к его встрече. В нашей квартире появилась елка. Взрослые и дети тщательно украшали её. Из бумаги клеились цепи, фонарики, различные кубики и ими украшались веточки этого сказочного деревца. Я впервые в жизни ощутил это радостное событие. Но в разговорах взрослых все чаще проскальзывали, какие-то непонятные  слова: «Черная кошка», «бандиты», «грабеж» и т.д. На входных дверях нашей квартиры появилась дополнительная защелка. В поведении старших, наряду с радостью, чувствовалась какая-то тревога. Нам (детям) запрещали по вечерам находиться на улице, открывать входные двери на непонятный стук, царапанье, похожее на кошачье. Авторитет Томика (кличка нашей собачки) в тот момент вырос в несколько раз. Каждый старался его погладить и угостить чем-либо вкусненьким. Томик заслуживал этого.  Он был надежным сторожем и при малейшем непонятном шорохе, или звуке на лестничной площадке, подавал голос и будил взрослых. Нашу квартиру невозможно было застать врасплох. Томик безошибочно определял, кто стучит в дверь – свой, или чужой. По его поведению все  определяли,  кто стоит на площадке. Его присутствие в доме вселяло спокойствие в наше сознание и поведение.
     Но жизнь продолжалась, советская власть потихоньку отстреливала бандитов, наводила общественный порядок, и все меньше становилось разговоров об этом.
     .
          И вот, в июне 1946 года радостную весть принёс нам почтальон. Он вручил мне телеграмму, когда я был увлечен какой-то игрой.
       - Володька, получи-ка вот эту бумажку! Папка выехал из Москвы! Беги, порадуй свою мамку!   
       - Мама, папа выехал из Москвы!.. Мама, папа выехал из Москвы!.. – до хрипоты кричал я и, как угорелый, бежал домой. 10 дней ожидания казались нам вечностью.
     И, наконец, опять тот же вокзал, тот же перрон,  с которого мы провожали папу на фронт. В ту же сторону обращены наши взоры, но уже с предвкушением радостного момента встречи.
     Из-за поворота медленно выплыл поезд. Паровоз был украшен большой, яркой красной звездой и большим портретом Сталина. На каждом вагоне были плакаты с понятным для всех словом: «ПОБЕДА!». На трапах паровоза, на ступеньках и крышах вагонов сидели, стояли военные. Они без устали махали своими головными уборами встречающим, и весь звуковой фон  вокзала утонул в радостных выкриках: «Победа!» и «Ура!». По перрону без устали сновали встречающие, выискивая, в проплывающих мимо вагонах, своих родных и близких.

 
                Возвращение на Родину победителей над фашистской Германией.
      
      - Вон наш папа! Вон наш папа! Папочка! – неожиданно закричала моя сестра Саша. На ступеньке, одного из вагонов, стоял мой отец и опять махал нам своей фуражкой, но мне он показался каким-то незнакомым человеком. Не дождавшись полной остановки поезда, он соскочил на перрон и оказался в наших объятиях. Крик, визг, слёзы восторга и радости слились с общим звуковым спектром всего перрона.
     Я не мог сразу узнать своего отца. Мы провожали его черноволосым смуглым мужчиной, но в наших объятьях мелькала совершенно белая, родная голова моего отца. Война выкрасила её в белый цвет.   
     Вспоминая те далекие  грозные годы, рассказы отца, читая воспоминания полководцев и простых людей, изучая историю трагического события ХХ-го столетия, я написал такие слова:

                Победа досталась нелёгкой ценою –
Сколько братских могил, тяжело сосчитать!
Благодарен я с детства Солдату-Герою,
Что сумел на Земле людям мир отстоять!

Люди свечи зажгли в память тех, кого нет,
Кто достойно пронёс жизни Знамя!
Кто мечтал и любил, и оставил свой след,
И Победе отдал сердца пламя!


     Праздничные дни, дни ликования в связи с возвращением папы с войны, продолжались несколько дней. К нам в гости постоянно приходили папины друзья и знакомые, все обязательно приглашались к столу, поднимали победную рюмку и произносили тосты: «За Сталина!», «За Победу!», «За здоровье!», «За жизнь и за мир на Земле!». Бесконечными были расспросы о фронтовых событиях, поминались родные и друзья,  не вернувшиеся с войны. Подвыпившие гости и хозяева, пели военные песни. Мне на всю жизнь запомнились слова из песен: «Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука…»,  «Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна…», «Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех!..», «Синенький, скромный платочек падал с опущенных плеч, как провожала, ты обещала синий платочек сберечь!..», «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат, пусть солдаты немного поспят…» и т.д. Я спрашивал папу:
     - Папа, а кто такие соловьи, которые не дают возможности солдатикам поспать?» - и получил ответ:
     - Сынок, это пули, которые пролетая над человеком, издают звук, похожий на чирикание птички.
     Когда-то и мне пришлось ощутить это пение, но об этом будет сказано позже.
 На встречу с папой приезжали  Покидаевы, Иван Павлович, их сын и Зинаида Карповна. О многом вспоминали друзья, вспомнили и о перочинном ножичке, который Иван Павлович подарил папе на прощальном ужине перед отправкой на фронт.   Папа достал из кармана этот подарок и рассказал, что нож служил ему,  как талисман-хранитель, и как им ординарец Саша отрезал у пленных фрицев пуговицы на всех одежках, сковав их движения и обезопасив себя. Поэтому они вдвоем сумели доставить 20 фашистов в расположение штаба 4-й артиллерийской дивизии, оказавшейся в окружении.  Что эти пленные сделали коридор в заминированном ими поле, через который штаб вышел из окружения, организовал артобстрел позиций противника и дал возможность стрелковым дивизиям совершить прорыв на Берлинском направлении. За этот фронтовой эпизод папа был награжден орденом «Красной звезды». (Читай рассказ «Перочинный нож)
     Иван Павлович вышел из-за стола, левой рукой обнял папу, они плакали и долго стояли обнявшись.
     - Спасибо!.. Спасибо, тебе мой друг и товарищ за подарок  и  заботу о моей семье! – шептали губы моего отца подполковнику Покидаеву.
     Через неделю после возвращения папы с фронта, у нас в семье начались перемены. Вначале папа решил съездить в город Кемерово, повидаться со своей мамой, сестрой, племянниками и нашей бабушкой, Феодосией Григорьевной. В эту поездку он взял меня с собой. Встреча была очень радушной и душевной. Родные делали все, чтобы оставить в нашей памяти хороший след, угодить нам. Дядя Витя Половинко подарил мне бинокль, который я очень берегу, и с тех пор, он является постоянным моим спутником. Брат Володя покатал меня на велосипеде. Я, впервые в жизни, познакомился с этим  транспортным средством и был им очень восхищен. Бабушка и тетя Настя суетились у печи, готовили наваристый борщ и глазунью на свином сале. Кастрюля с вареной картошкой, и большая сковородка с яичницей на сале торжественно выставлялись на стол. Яичница на свином сале была для меня в диковинку, вызывала отвращение, и я категорически отказывался от неё. Под нажимом взрослых, я насильно глотал пару ложек борща, а от всего другого решительно отказывался.  Все были в панике, что не могли меня  накормить, видели во мне капризного, избалованного мальца.  Папа переживал и высказал мысль, что за годы войны, я питался коровьим молоком и изделиями из картошки.  Бедные, любимые мои родственники, они были вынуждены съездить в город и купить для меня молоко. Но и с ним произошел казус. Бабушка в глиняном горшочке, в русской печке, закипятила молоко, и держала его там до тех пор, пока молоко не покрылось коричневой корочкой. Этот деликатес не вызвал у меня восторга, от которого я категорически отказался.  Никакие уговоры не действовали на меня и приводили в панику взрослых.
     - Сынок! Почему ты ничего не кушаешь? Как я тебя повезу домой? Посмотри, какой ты худой, - одни кости да кожа! – уговаривал меня папа.
     - Я хочу Зорькиного молока, оно вкусное, а это противное, - отвечал я, и этим раскрыл тайну своего плохого аппетита.
     Выход был найден, - мне готовили отдельно картофельное пюре, разведенное на молоке, в котором не было ни граммульки жиров.
     Поездка в Кемерово была единственной, когда я повидался со своей бабушкой Феодосией Григорьевной Пастернак, а для папы – последней встречей со своей мамой.
     Когда мы вернулись в Новосибирск, то застали  гостя в армейской форме с пагонами на плечах - старшего лейтенанта медицинской службы. Это был мамин родной брат, а бабушке Варе - сын, Михаил Матвеевич Хвостицкий.
     Опять были застолья, воспоминанья о войне, рассказы о спасении раненых во время сражений, круглосуточных операциях и дежурствах у постелей прооперированных и больных бойцов, гибели множества ни в чем неповинных людей и море человеческой крови. И здесь я услышал рассказ о трагической гибели в конце войны старшей дочери Михаила Матвеевича – Мани, а моей двоюродной сестрички. Её заживо сожгли в Закарпатье  бендеровцы, привязав бедную молодую женщину к  рулевому колесу автомобиля, облили бензином и подожгли.
      Я задаю себе вопрос: «За что была проявлена такая жестокость к женщине?» – и нахожу ответ: «А только лишь за то, что она управляла автомобилем,  на котором была красная звезда, а в кузове продукты для нужд советских солдат, громивших фашистов,  покровителей «лесных братьев».
     Недолго гостил у нас дядя Миша. На 3-й, или 4-й день, он вместе с бабушкой Варей уехал на Алтай в станицу Заринская. Печальным  было наше расставание, мы плакали и понимали, что с бабушкой,  расстаемся навечно.
     Молниеносно надвигались перемены в жизни нашего семейства. Вдруг к нам явились какие-то люди, - это были покупатели нашей коровы, Зорьки, и  телушки. Тогда я не мог оценить весь трагизм этого момента – прощанья  с любимым животным, спасшим нас от голодного существования в годы войны. Мы искренне плакали, прощаясь с нашей кормилицей и спасительницей. На прощание мама её подоила, обласкала, и, вытирая подолом фартука  слезы, зашла в сарай. Покупатели попробовали  Зорькиного  молочка, были очень довольны. А когда её уводили,  Зорька замычала и оглядывалась, пока не скрылась из виду с телушкой и новыми хозяевами. 
     Начались наши сборы, упаковка личных вещей и отправка багажа. Мы готовились к переезду на  место службы нашего папы - в город Буйнакск Дагестанской АССР.  Отъезд из военного городка был очень трогательным. Провожать нас вышли все жители, с которыми были прожиты трудные годы войны, с которыми щедро делились куском хлеба,  радостями и горестями, слезами и улыбками. Между ног провожающих крутился и наш Томик, жадно глядя на нас, предчувствуя разлуку, изредка помахивая хвостиком и повизгивая. Взять собачку с собой мы не могли из-за больших трудностей того времени, существующих на железнодорожном транспорте и неизвестности. Автомобиль медленно тронулся с места, мы сидели в кузове и неустанно махали руками всем провожающим и друзьям. Томик медленно побрел за дом, опустив ушки и поджав хвостик. Из писем мы узнали, что больше никто не видел нашу собачку по кличке «Томик».
      На этом закончился первый этап в моей жизни, наступал новый, загадочный и неизвестный.