Вожак. Побег
Волк-вожак сидел в четырёх стенах карцера, в одиночке, ночью замерзая, а днём убивая сон и с трудом раскрывая от усталости и недосыпа свои глаза. Надзиратели смотрели в глазок и упивались своей властью: вот сейчас он сломается и будет просить пощады. Но они ошибались: он был человеком, но уже звериная кровь и волчье семейство забрали его душу и сердце в волчью стаю! Он превращался своими повадками,своей непокорностью, и показывая своим всем нутром, что он,вожак стаи, любит свободу и не будет долго сидеть взаперти.
Стая там, на воле, выла: «У-у-у!» — и звала его к себе. Гены проснулись, и он услышал в голове, в своих мыслях, в своих мозгах зов предков, свободных воинов-скифов, которые сражались за свою свободу до конца! Умирая за свободу, они так и остались в истории свободными воинами, жившими на Руси, в Воронежской губернии. Свободными воинами, и их души воплотились в души свободных волков.
("Фото" Юрка Чёрный на воле. Ялта. 1998 г.)
Ах! Вот она, душа воина, идя по острию лезвия, до конца… Свобода или смерть! Он всё уже обдумал, только один вор стал сукой. Стоя всегда в стороне, сражаясь на войне 1941—1945 гг. с фашистскими захватчиками, уже не лез в воровские разборки. Его называли Партизаном; вор-сука, он сказал про вожака: «Этот станет волкодавом». Я видел, как русские умирали в штыковом бою, молча, не плача. Тогда было даже стыдно пустить слезу. Считалось, что ты слабак. И Партизан-дед сказал: «Он здесь не задержится, на этой зоне, он сбежит!» Вот, бля, нюх был у фронтовика, даже не поверишь, но он оказался прав!
И вот Юрка всё обдумал: казалось, это нереально, но после этого побега в МВД задумались.
В камеру № 13 пришёл Андрей Мазуткин за убийство. Дали ему 15 лет. Он был в волчьей стае Чёрного. Убил буквально месяц назад одного урку, который ссучился. Андрей поймал его в токарном цеху и вонзил между рёбер, под сердце, заточку. Ему припаяли один год к сроку, теперь он должен идти по этапу. Так как он пришёл всего три месяца назад в зону, особо не примелькался: все лысые, как близнецы, похожие друг на друга, хрен угадаешь, кто есть кто. Только по биркам на зоновских ватниках и на перекличке сам заключённый называл фамилию, имя, отчество, год рождения, срок и т. д. Ну и были приметы, допустим, наколки, у Чёрного были пять точек на левой руке.
Они договорились, два волка из стаи. Юрка и Андрей заучили свои картотеки, за что сидят и т. д. Андрей тоже наколол на левой руке пять точек. Но, чтобы стать еще более неузнаваемым, Андрею врезали на работе по правой брови кастетом, а заодно Чёрному! Их там же забинтовали. Андрея с сотрясением положили в больницу под именем Юрки Чёрного. А Андрей Мазуткин — на самом деле Юрка-волк — остался в камере.
Оперчасть доложила куму: напали сзади суки, избили воров, Чёрный в санчасти с сотрясением мозга. «Ну и хорошо! — сказал начальник зоны, — пусть отлежится Ему это пойдёт на пользу… Ах, хитрец! Как этот пёс всё продумал…»
На утро следующего дня медсестра поменяла повязку, ещё более закрыла брови, и теперь точно не узнать, где Юрка, где Андрей…
В 12:00 открылась со скрипом кормушка, прозвучала команда: «По своим местам!» Со скрипом открылась дверь… «Заключённый Мазуткин, на выход!» Стая, зная про спектакль, притихла, все знали, что за это их ждал карцер и лишение посылок и свиданок! Но они все хотели свободы и доверяли вожаку. Они даже не думали, что он, вожак, может сбежать из зоны. Он остановился у входной двери камеры, молча поднял руку, чтобы по голосу не поняли и кипиш не подняли… Вся камера волков: «Браток, удачи!» — завыли: «У-у-у!» Значит, быть дороге: опять перекличка, фамилия и статья, Чёрный немножко сгорбился, чтоб быть пониже ростом. Мой друг, ты не поверишь, он уже в арестантском столыпинском вагоне, пусть хоть маленькая, но уже победа, пусть хоть маленькая — но уже свобода! Карты: бура, очко, здесь, в арестантском вагоне, сразу поняли, кто есть кто! И вагон завыл: «У-у-у!» Овчарки, охранявшие зэков, прижали уши… Конвойные, гладя своих младших братьев — овчарок, не понимали, чего они боятся, а они не боялись, немецкие овчарки просто подчинились вожаку. Они чувствовали и понимали волчью кровь.
+++
Ах! Гуляй, братва!
Воровские упыри!
Гуляй, рванина,
До утра,
Ведь мы блатные,
Не чмыри…
И вот зона в Коми. Никто не обнаружил подмены. Но везде есть суки, и там сдали Андрея Мазуткина, сразу позвонили в особую часть Коми. А завтра поутру с лесоповала Чёрный должен уйти был в лес. Опять этаповский вагон. Вожак снял повязку, все слушали только его, как он бежал, и завидовали его дерзости и смекалке…
В своей зоне — опять карцер, избиение и унижение, но кум уже понял: надо от вожака избавляться. За побег дали Чёрному три года и теперь он уже переходил из строгого в особый, полосатый режим. И пошёл Вожак в соликамскую тюрьму — самую страшную, самую жестокую, где ломали авторитетов, блатных и воров.
Бывали случаи, когда даже воры в законе отказывались от воровских понятий. Многие погибали, но честь свою не сдавали — одним словом, звери, волки… Нам, людям, их не понять, их звериные повадки, воровские законы, общаки. Но они тоже люди — наши родственники, братья, друзья. Там другая жизнь, и эту жизнь нам не понять…
+++
Эх! Братан,
За что ты чалишься?
Я в камеру зашёл.
Моя статья — такая,
Век воли не видать…
Где моя шконка?
Но я блатной
И у параши спать
Не буду никогда…
И вот она: страшная, самая страшная тюрьма в Советском Союзе, как ещё её называли воры и авторитеты, «Белый лебедь».
+++
Ах! Белый лебедь
На пруду,
Зачем
Ты мучаешь меня?
Сижу я в карцере один,
И нет курёхи
Ни ***…
Ах, белый лебедь,
Ты возьми с собой меня
И вместе улетим мы навсегда,
Где свежий воздух
И облака!
Зачем назвали вы тюрьму
Прекрасной белой птицей,
Где я, худой, я в одиночке,
В карцере,
Умирая,
Здесь сижу?
И вожака сразу в карцер, побег. «Ха-ха! — смеялся капитан, потерявший человеческое лицо, похоже, уже давно. — Мы из тебя сделаем человека», — ударив при этом по икре правой ноги вожака. Волк споткнулся, но не упал. Просто зло посмотрел на капитана и сказал ему: «Я тебя порву, пидараса!» От такой наглости молодого зэка у капитана открылся рот, и эта война только начиналась. Никто не знал, кто её выиграет, только вожак своей чуйкой и нюхом понимал: он сам! Этот бой выигрет он сам! А может, просто нужно было сдаться и промолчать? Зачем себя мучить, чтобы над ним издевались…
Ах! Великая русская душа! Которая любит свободу, не любит унижений, вот у него и была такая душа, и этим оборотням не понять… Да он просто, наверное, доказывал не камерникам, а нам, живым, чтобы мы не сдавались здесь, на свободе… Не понять, не понять жизнь человеческую! Зачем страдания и мучения? Один сдаётся, а другой с гранатой умирает и взрывает дзот неприятеля…
Матушка-Россия, мы все твои дети, мы все русские братья!
Да! Здесь суровый режим. Могли холодной водой облить,в любое время зайти и избить резиновыми палками, не давать пить. Вот и семь суток прошло. Едет тихо по зимнику из Соликамска на зону «Красный Берег», на особый режим, где сидят самые отъявленные преступники, воры и авторитеты советского воровского союза… А выжить там, среди убийц, насильников, воров и авторитетов, мог только сильнейший. Но шакалы уже чувствовали нового вожака стаи и завыли: «У-у-у…» Воры не поняли… В тайге этот вой подняли волки, и он огласил всю деревню и зону. Вой был страшный, кто-то из конвойных выстрелил из автомата в небо. Лишь только на секунду вой прекратился, а потом опять зазвучал с новой силой. Один егерь-охранник, охотник, сказал: «Быть беде, будет на зоне передел, новые убийства!»
На зоне «Красный Берег» были бараки, вместо параши стояла бочка, каждое утро суки выносили дерьмо.
Опять лязг кормушки, на улице холодина, 40 градусов мороза, в бараке для отопления стоит буржуйка, и топи себе. Грязь на полу, здесь же бычки лежат, вонь. Решётка наглухо закрыта. Здесь не только тубик подхватить, но умереть можно сразу. Все же блатные, крутые, кто будет смотреть за порядком? Западло. Западло!
«Все по местам!» — они и так были на местах.
И вот зашёл Чёрный. Сразу же поздоровался: «Привет, братва!» — пошёл ближе к решке, к молодому. Сказал ему на блатном: «У-у-у! Уступишь, брат? Боюсь высоты…» Волчонок, поняв, что это вожак, поднял хвост и молча лёг на вторую шконку… «Благодарю!» — сказал Чёрный, хотя в воровском мире этого не любили, некоторые на это не обратили внимания, но Олег Иванович, Лебёдкин, Лёха из Брянска, Иван Курский обратили: какой-то странный блатной. Из рассказа Олега Ивановича, пришёл по маляве от воров, погоняло «Чёрный», воры отписали всё как положено, одним словом — блатной с понятиями, ручались за него… А тут — «благодарю»!
Познакомились, чифирнули — парень культурный, петухов-пидарасов трахать не хочет, в карты играет хорошо, говорит без блатного жаргона. Не скажешь, что блатной. Думали: не лажа… Не подстава…
Спим! На работу никто не идёт — значит, все сидим здесь, в бараке, заебись. Все пердят. Спёртый воздух, все курят на кроватях. Одним словом, беспредел. И что вы думаете? Встаёт новоприбывший вор, поднимает сук, они моют кружки и дубок, подметают полы, а вожак Чёрный, к удивлению воровской общины, берёт ведро и сам моет полы. Все переглядываются, шушукаются, только Олег Иванович и Курский улыбаются: что-то этот волчара затевает, что-то нехорошее… И Олег, друг вора Белого, не ошибся!
На второй день вожак опять помыл полы, уже все воры смирились. Вот он, мойщик полов, чистота всех устраивала. На третий день Чёрный берёт ведро, все смотрят и улыбаются, никто не предлагает помочь, только ехидно улыбаются — и зря: вожак берёт ведро и грязной водой ну-ка поливать ****орей и лентяев, здесь же все блатные, да в придачу всех бить дубовой крепкой шваброй! Волчья стая зашумела, волки схватились, но большинство сразу встало на сторону Юрки Чёрного: «Вы что — блатней меня? Я за вас должен мыть полы? Да вы здесь все сдохнете в этой грязи. Кто не с нами — тот против нас!» Олег смеялся от души и обнял Юрку: «Ты, брат, прав, завтра мою полы!» Стая завыла: «У-у-у…»
В бараке стало чисто, курили только у решки. Кто хотел подышать свежим воздухом, выходил на работу, на лесоповал, пилить хвою, пихту и т. д. Но блатные и здесь не работали, чифирили, да просто болтались. Конвойным это не нравилось, они ругались, и опять местная одиночка. Блатные решили дать команду на воле своим, чтоб они вырыли землянку на лесоповале, грамотно её оборудовали, когда конвой ушёл.
Пять человек с воли под чутким руководством блатногопо указу вожака Чёрного вырыли землянку, оборудовали её под жильё, туда положили самогонку, продукты, сухой спирт и двух проституток оставили. Конвой оцепил лесополосу. Собаки учуяли чужих на территории, но потом, когда зэки заработали, успокоились. Чёрный, Олег, Лебёдкин пошли к тому месту, где была спрятана землянка. Вот так и жили блатные, век свободы не видать! Самогонка, чифир, бабы, карты, а к вечеру — опять в барак… Но об этом знали они трое и Иван Курский.
("Фото" Памяти Ильи Сивакова (слева), умершего от туберкулёза (чахотки). Справа — на полосатом режиме Иван Курский. Пос. Сим, особый строгий режим, строгач. 1988 г.)
Стая ждала нового вожака — сильного и здорового духом и телом, сердцем и душой. Стае нужен был другой вожак, но
он должен был пройти через весь этот ад! А выдержать мог не каждый. У него оставалось ещё десять побегов, его стая, убивая сук и воров, положила 40 уголовников и вожак ещё не знал самого страшного, что охранка бросит его к туберкулёзникам в тюрьме Соликамска. Но он, вожак, и через это пройдёт, но это будет уже позже. Ах, мать вашу, жизнь…
А ему, считаете, не хотелось жить? Я не думаю… Просто от скуки он шёл вперёд и побеждал. Полагаю, что он тоже хотел жену и детей, а будут ли у него жена и дети, мы с вами, мой читатель, узнаем. Может ли волк превратиться опять в человека?
Я не знаю! Посмотрим вместе с вами!
А жизнь продолжалась, бежала и бежала вперёд. День за днём, час за часом, минута за минутой. И вот, уже новый
день, и опять срок заканчивался. Но суки и охранка мутили специально разборки и стычки между собой, опять год за убийство или за побег три и опять — ку-ку… Сколько мне, кукушечка, сидеть? Ку-ку! И опять всё по кругу: чифир, феназепам, на лесоповале в конуре зэковской — жрачка и проститутки. Не жизнь, а малина! Но вся эта жизнь была не для волка, не для вожака… Он и здесь хотел сбежать к своим, на волю! У волка-вожака уже созрел план, дерзкий и коварный план побега из зоны, где ему была уготована погибель — награда или жизнь — на коленях у кума. Что выберет вожак, мы уже понимаем: конечно, побег. Его уже не остановить, вожак ощущал запах свободы, пусть это даже этап, ну, по этапу можно проехаться и там на работу выйти и побег — пока здесь разберутся, кто есть кто, вожак будет далеко.
Вожак не должен находиться в клетке, он свободный волк: или свобода, или смерть… Чтобы стать вожаком надо всегда
драться с волками, лидером станет только тот, кто всех победит, но он ещё должен быть умным, хитрым, коварным.
И вот, наконец-то, такой момент наступил. Как-то конвой вызвали на помощь, где был шухер, заранее спланированный Чёрным Вожаком. Юрка и Лебёдкин своим сказали, что они — в магазин за водкой, а сами рванули на волю. Когда вернулась охрана, сделала перекличку, конвойные поняли, что два заключенных сбежали…
+++
Побег! Побег!
Кусок лишь сала
У меня в кармане,
Носки из шерсти
В запасе у меня.
Заточка острая
За кирзовым голенищем,
И над деревьями
Вертолёт
Уже висит.
Погоня! Погоня!
И мы бежим
Вперёд.
Волков нагонят
К речке…
И выстрел снайпера
Мне в лоб,
И падаю я мёртвый
В морозную,
Холодную
Речку…
Но лучше умереть
Свободным,
Чем на свободе
В кандалах!
Погоня! Погоня!
Была объявлена тревога, всех зэков собрали в кучу, посадили под дулами автоматов на корточки: «Будете сидеть, пока не скажете, куда они пошли!» Через час от холода стали все замерзать, одна сука сказала: «Я не могу сидеть, у меня геморрой, холодно…» Они сказали, за водкой в магазин. Должны вернуться, но это была придуманная вожаком версия на всякий случай, чтобы их искали в другой стороне.
«Мусора» подняли тревогу, собаки пошли по следам, опытные егеря-охотники, знающие тайгу, грамотно стали прочёсывать её местность. Подняли вертолёт со снайперами.
А в это время два волка бежали и бежали по тайге — по пояс в снегу, мокрые, яйца в штанах стали примерзать друг к другу…
Но звери не сдавались, они шли по запаху в сторону Соликамска. Лебёдкин Иван, весь в крутых наколках, уже выбился из сил. Тихим, обессиленным голосом, уже отстав на 30 метров, стал звать Чёрного на помощь: «Вожак! Вожак! Не бросай меня…» Юрка обернулся, сплюнул через зубы в белый-белый соликамский снег, понимая, что с этим бедолагойне уйти. Первая мысль пришла в голову: может, бросить его, но как же волчья честь? Стая не поймёт… Да и не по-человечески это как-то, застучало у него ещё наполовину человеческое сердце, своих бросать нельзя, он вспомнил слова своего отца-ветерана: «Сам погибай, а товарища выручай!» Вожак вернулся и потащил тяжелую ношу: Лебёдкин совсем сдал и не мог идти, да просто выбился из сил, он же чифирил, не тренировался, как Чёрный…
("Фото" Иван Лебёдкин. Москва, ресторан «Север»)
Где-то в тайге затрещало дерево, даже страшно как-то затрещало, словно предупреждая убегающих и подсказывая духом леса: «Быстрей, быстрей! За вами погоня!» От этого скрипа дерева — «др-р-р» — мурашки побежали по телу, теперь от вожака шла испарина, он не замерзал, а ему было жарко, главное — не останавливаться. Но, еле передвигая ногами, волк-уголовник Иван стал замерзать… «Всё, всё! Я не могу… — сказал Чёрному Лебёдкин. — Брось меня, тебе будет проще одному идти…» Юрка молча хватал на ходу нежный и чистый блестящий снег — утолял жажду. «Молчи, придурок, а то по башке дам!» — огрызнулся, любя, вожак и продолжал тащить свою ношу. Теперь и Юрке тоже надо было отдохнуть и перекусить. Здесь, как будто назло, стал стучать дятел. «Дятел, бля!» — выругался Иван. Юрка: «Ну да, дятел…» — и стали ржать над дятлом, ведь по-зоновски, по-их, дятел — стукач! «Пидарас стучит на нас!» — ржал Лебёдкин Иван. Сало грызли по очереди без нарезки. «А всё же вкусная с голодухи свинина!» — заключил, жуя, Лебёдкин. Чёрный Вожак посмотрел направо: «Слышишь, что-то журчит?» —
«Да ладно, показалось!» — «Да нет!» — вожак опять прислушался. «Похоже, речка! И, главное, не замёрзла, да в этих краях это ещё не зима», — поддержал разговор Иван.
Юрка пошёл посмотреть и увидел, что рядом с речкой, засыпанной снегом, по берегу проходила волчья тропа. Волки — они есть волки, Вожак правильно сориентировался и пошёл по волчьим следам, по их утоптанному следу было легче продвигаться. Но время они потеряли, и уже смеркалось, наступала темнота. Надо было найти укрытие, разжечь огонь и посушить бельё.
Они выбрали старую ель, залезли под неё, наломали веток, чтобы на них лежать, разожгли костёр. Чёрный говорит:«Будем дежурить по очереди. Я первый». Иван Юрке: «Да ладно… Всё тихо. И мы же не на войне!» Чёрный вытащил заточку: «Я сказал тебе! По очереди дежурим! Здесь война! Здесь везде фрицы!» — «Откуда у тебя, блатного, умные, порой пугающие офицерские фразы?» Юрка улыбнулся: «Да у меня батька — полковник Рюмин, в разведке служил. С детства меня учил хорошему, а я его подвёл, бля буду, подвёл, пошёл по извилистой дорожке…» — и задумался, как они с отцом ходили в лес за грибами и орехами, как отец ему рассказывал, как он с Юркиным дедом, со своим отцом, так же ходил по этой дороге и так же сидел у старых, могучих, вековых дубов. Он, вожак, толкнул Ивана: твоя очередь! Завыли волки, Лебёдкин вытащил из голенища свою финку… Завыли волки, чувствуя своего вожака! Юрка подкинул пару поленьев и уснул как убитый. Проснулся он от своего сна. Ему приснилась мать, которая просила прощения: «Прости, сынок! Зачем я принесла эту фуфайку, думала, тебе холодно! Тебе холодно, сынок, холодно!» — и от этих слов Чёрный проснулся. Огонь давно погас, уже рассветало, он замёрз. Лебёдкин, дрожа от холода, храпел рядом. «Пидарас!» — выругался Юрка и пнул его ногой. «Ё-ё-ё», — махая перед собой заточкой, сонный Иван спросил: «Юрок, чё случилось?» И тут вдали они услышали лай овчарок, которые шли по их следу: «Давай, давай! Быстрей!» И они пошли по речке по пояс в воде, над деревьями появился вертолёт и стал летать кругами, с другой стороны послышались голоса егерей: «Стоять! Стоять! Будем стрелять!» Просвистели пули… Лебёдкин, как последний трус, поднял руки и от страха запел песню:
Враги сожгли
Родную хату,
А мне опять
Свободы не видать…
Юрка пошёл по речке, чтобы собаки не взяли след, и тут снайпер с вертолёта выстрелил ему в голову, на поражение. Пуля попала по касательной, разбив лоб, от удара вожак потерял сознание и упал в сибирскую речку. Течение подхватило тело без сознания и потащило вглубь тайги. Снайпер доложил на землю: «Один убит!» — с земли подтвердили, что одного убили и одного взяли живым. Но и труп нужно найти, чтобы убедиться, что рецидивист мёртв.
Чёрного без сознания прибило к коряге большой пихты, она словно вытащила его из воды, и он как будто на руках на этой ветви лежал. Когда егеря его нашли, то увидели волков недалеко от него: как будто чувствуя своего, они пришли на помощь вожаку
Когда вытащили уголовника, егерь прощупал его пульс — он ещё пробивался. Передали по рации, что Чёрный жив,
надо срочно в больницу. Вертолёт вожак уже не слышал, когда он пришёл в себя, левая сторона лица заплыла и он ничего не видел глазом. Правая рука его была прикована наручниками к кровати.
«****ец!» — подумал вожак, спокойно вспоминая всё происшедшее и анализируя свои ошибки. Ему оказывала помощь молодая толстая прапорщица-врач. И вожак решил «поиграть в люблю», ему это всегда удавалось, он умел находить для женщин — жён охранников и конвойных — те слова, которыми они были обделены.
Он ей моргнул целым правым глазом и сказал: «Спасибо, родная! Вы очень милы… Счастья вам и всего доброго…»Она улыбнулась. И в больничке всё завертелось: любовь уголовника и военной врачихи. Её звали Марина. Она рассказывала все новости и передавала маляву в бараки. Вожак и здесь даром времени не терял, он хотел выжить в любой ситуации.
После больнички Чёрного отправили в карцер, в «Белый Лебедь». Опять допросы… Один капитан в карцере невзлюбил вожака и у них было противостояние, он пытался сломать этого гордого волка. Юрка огрызался и после каждого избиения превращался в волкодава. Все надзиратели говорили капитану: «Оставь ты его в покое, он уже своё получил, пулю и ещё срок получит на побег — «трёшник». Но капитан не угомонился: «Я ломал воров покрепче, и этого сопляка сломаю…» Он посадил вожака к туберкулёзникам и сказал: «Моли о пощаде, стучи в дверь, я переведу назад, в одиночку…» Понимая, что это смерть, вожак положился на свою судьбу: чему быть, того не миновать, помолился Богу… Через неделю, его, больного, — он уже подхватил палочку — поместили, не показав врачу, в карцер, в одиночку… Через три недели вожак стал кашлять кровью. Запахло смертью, капитан, улыбаясь, открыл кормушку: «Волчара, жри свою похлёбку!» и ржал… Уже шатаясь, из последних сил, Юрка подошёл к кормушке, взял тёплую тарелку и с размаху выплеснул на мундир капитана, и так всегда в его дежурство. Весь «Белый
лебедь», офицеры, смеялись над капитаном Улюкаевым Сергеем. Он уже и сам понимал, что умирающему зэку нечего терять, он уже не боится избиений, он уже как солдат, зная, что его ждёт смерть, идёт со связкой гранат на «Тигр»… Открывая кормушку, Сергей-капитан сказал: «Юрка, прости! Я не прав! Если сможешь, прости! Ведь у тебя тоже есть мать…»
Юрка месяц голодал, и голодом излечил туберкулёз. Когда его отвели к врачу проверить лёгкие, рентген показал, что страшный шрам в лёгком каким-то чудом зарубцевался! Наверное, Бог всё же есть… И вожак молился ему: он для чего-то спас этого человека, наверное, для того, чтобы тот жил дальше, а может, женился и воспитывал своих детей.
("Фото" Юрка Черный — уважаемый в воровской среде отчаянный и несломленный вожак стаи — прошел «Белый лебедь» и победил туберкулёз. Ещё ослабленный, но уже на воле)
+++
Одиночка!
Это место
Между раем и адом!
И черти на сковородке
Тебя стерегут
С красной звездой на фуражке…
Тебя здесь на любят и готовы сожрать…
Кто создал этих «мусоров»?
И скажи, кто их мать?
Ведь они
Другого племени!
Готовы
Уничтожить нас!
Игорь Черных
+++
Я в хлеборезке,
На голове колпак.
Занёс
Ты хлеб в барак!
И — оба-на! — заточка
В рёбрах у меня!
Снимают фартук
И колпак.
Ключи исчезли
Из кармана!
И вор уже вместо меня!
А я сижу с ворами
В бараке!
Ни пикнуть я,
Ни пукнуть не могу…
На дело в зоне
Воры пошли шальные…
Останусь жив
Иль мёртв…
Я тогда не знал,
Но мокрые штаны
И запах той мочи
Теперь
Мне снятся ночами…
Теперь уж
На свободе!
Не ссы, братан,
Ведь ты же
Не пиковый!
Они трясутся
По степи, в зоне,
По брусчатке!
Игорь Черных
+++
Суд!
А кто судья?
Вчера она и с бодуна.
Нормально! Так себе
Перепила!
Она не любит
Никого…
Она себя
Не любит…
И вот статья,
И приговор,
И я уже
Её словами вор!
Ведь я украл
Малёк!
А срок — серьёзный,
«Пятерик»…
А сука рыжая,
Судья,
Вчера, наверное,
Тот опер
Не выебал тебя
И ты, как сука,
С цепи сорвалась!
Кусай,
Кусай
Меня, вора,
Молодого
Русского пацана!
Игорь Черных
+++
Сила Волкодава
И в мыслях, и в словах…
Вор Волкодав сидел
У себя в хоромах.
Охрана,
Первая линия,
Вторая!
Но он никого
Не боялся,
Он взял револьвер,
Взял один патрон
И вложил в барабан,
Крутнул барабан,
Взвёл курок,
Поднёс к виску…
В этот миг как будто
Вся жизнь пронеслась
Перед Чёрным…
Он подумал
И сказал вслух:
«Если, Боже, ты есть
В этом мире,
И я совершил грех,
И ты решил
Избавиться от меня!
Да! Я совершал грехи,
И порой страшные,
Прости меня, Боже!» —
И нажал на курок.
Выстрела не было,
Но Волкодав
Не угомонился
И крутнул ещё раз
Рулетку в барабан,
Опять взвёл и нажал…
И ещё третий раз!
Ведь Бог любит
Троицу!
Опять осечка!
Виски, лоб Волкодава Чёрного
Покрылись испариной:
«Боже, Боже!
Почему ты решил так?» —
И кинул с размаху
Об стену свой револьвер…
И вспомнил он
Рулетку с Исой,
Когда ценой своей жизни
Выиграл джип «Чероки»!
Но Юрка не забрал
Себе джип, хотя
Это была цена
Его жизни!
Он отдал
«Чероки» Ивану!
Не понять
Этих воров,
Тем более
Настоящих русских,
Ведь они живут в России,
А враги
На нашей земле —
Лишь временные,
Это наша земля!
Это наши города!
Я русский
В крови и теле!
И умру русским!
Но я хотел
Этим сказать,
Чтобы наши дети
И наши жёны
Были русскими,
Как наши предки!
Бог с нами! Аминь!
Игорь Черных
Продолжение следует...
http://www.proza.ru/2018/05/07/167