С детства меня не уставали критиковать за неграмотность, особенно в школе, где моя успеваемость по русскому языку редко поднималась выше двойки. Да и правоговрение моё хромало на «обе ноги», так как учился я ему в основном на окраине Москвы, где уличный говор тогда не был «испорчен» «великим и могучим». Да и сегодня его все ещё нельзя назвать классически литературным.
Шли годы, школа осталась позади, затем институт, но ни правописание, ни правоговорение не становились от этого лучше. Правда, надо признаться, что в правоговорении произошли существенные изменения, оно как бы разделилось на два пласта. Одно было прошлым, в кругу близких знакомых, другое уже исправленное «великим и могучим» в профессиональной среде и среди незнакомых мне людей, но при первой же возможности, я сбрасывал оковы цензуры и с огромным удовольствием говорил на языке своего детства. Помню, однажды в армии, замполит случайно услышал этот говор (я его в это время не видел), то он был настолько удивлён и ошарашен, что в первый момент даже не поверил свои ушам, что слышит это от меня, так существенно отличался мой уличный говор от литературного языка.
Шли годы, и мне всегда хотелось понять, почему людей заставляют писать одним стилем, а говорят в быту они совершенно другим.
Однажды мне случайно пришлось познакомиться с письмами Пушкина к жене, и меня поразило как изменился его язык, от того на котором он писал свои произведения. И уже тогда у меня закралась крамольная мысль, что проблема то очевидно не во мне, а в общественном сознании.
Пушкин гениально описал эту ситуацию в «Евгении Онегине»:
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
Быть может, на беду мою,
Красавиц новых поколенье,
Журналов вняв молящий глас,
К грамматике приучит нас;
Стихи введут в употребленье;
Но я... какое дело мне?
Я верен буду старине.
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему сердечный трепет
Произведут в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы [1] будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича [2] стихи.
В своей знаменитой поэме «Душенька» Богданович, в частности писал:
Искать приличных слов
К тому, что в множестве веков
Блистало толь отменно,
Напрасно было бы, и было б дерзновенно
Короче я скажу: меньшая царска дочь,
От коей многие вздыхали день и ночь,
У греков потому Психея называлась,
В языках же других, при переводе слов
Звалась она Душа, по толку мудрецов,
А после в повестях старинных знатоков
У русских Душенька она именовалась;
И пишут, что тогда
Изыскано не без труда
К её названию приличнейшее слово,
Какое было ново.
Во славу Душеньке у нас от тех времен
Поставлено оно народом в лексиконе
Между приятнейших имён,
И утвердила то любовь в своём законе.
Сегодня вряд ли кто назовёт Психею «Душенька», но говор 18 века в этом не видел ничего особенного. Поэма пользовалась большим успехом и благосклонностью Екатерины II и как видим реформатора русского языка Пушкина.
О странностях русского языка писал и Богданович в 1761 году в стихотворение «Понеже» [3]:
«Понеже» - говорят подьячие в приказе:
Понеже без него не можно им прожить,
Понеже слово то показано в указе,
Понеже в выписке оно имелось быть,
Понеже секретарь им сделался в заразе,
Понеже следует везде его гласить.
Понеже состоит вся сила их в «понеже»,
Затем и не живёт у них «понеже» реже.
Но странности русского языка не закончились с введением в употребление реформ словесности русского языка, особенно после 1917 года.
Если «правописание» широко известно носителю русского языка, и его можно встретить практически в любом орфографическом словаре, то «правоговорение» так и осталось изгоем, его нет ни в одном словаре, но время от времени его можно встретить в юридической литературе как дословный перевод слова «юрисдикция» - право говорить, в значении отправлять правосудие. При чем, Виноградов В.В. представляет «правоговорение» как прямой перевод не с латинского, а с немецкого «Rechtsprechung». [4] Таким образом, даже в самом появлении этого слова ему отказано в его исторической родине.
В современной русской словесности аналогом «правописания» в разговорной речи можно считать слово «красноречие».
До VXII века это слово в обиходе русского языка не встречается.
В XVII веке оно уже появляется в вариантах «краснословие» [5] и «красноглаголание» [6].
Впервые «красноречие» встречается в сочинениях хулителя протопопа Аввакума: «… не словес красных Бог слушает, …но любви с прочими добродетельми хощет, того ради и я не брегу о красноречии» [7]; «Не ищите риторики и философии, ни красноречия, но здравым глаголом последующе, поживите» [8]. И хотя в последствие другие старообрядцы «отцы-златоусты» Семен и Андрей Денисовы, основатели Выговской словесной школы, реабилитировали риторику, слово красноречие у них не встречается.
Инициатором ввода слова «красноречие» в русскую науку был М.В. Ломоносов. Если первый рукописный вариант его учебника 1743 г. имел название «Краткое руководство к риторике», то второй, изданный печатно и получивший распространение, получил название «Краткое руководство к красноречию» (1748). У М.В. Ломоносова, оформившего научную классификацию «словесных наук», ясно различены термины «риторика» и «красноречие»: «Риторика есть наука о всякой предложенной материи говорить и писать…» (1743), а «красноречие есть искусство о всякой данной материи красно говорить и тем других преклонять к своему об оной мнению» (1747).
Таким образом, по Ломоносову, риторика – это «наука», «учение», «правила», а «красноречие» – «искусство, способность, умение говорить понятно и доходчиво».
В современной научной литературе термин красноречие встречается как традиционный термин для обозначения области ораторского искусства: духовное (церковно-богословское), академическое, судебное, дискутивно-полемическое, дипломатическое, парламентское, митинговое, торговое (коммерческое), военное, социально-бытовое. Данная классификация обычно повторяется в ряде современных пособий, в сущности, являясь классификацией видов профессионального общения.
Но самое поразительное в том, что нигде и никогда «красноречие» не симантирует со словом «правоговорение». [9] Такова логика русской общественной мысли.
«Правописание» это «великий и могучий», а вот «правоговорение» это «гадкий утёнок» который так никогда и не стал «лебедем». Даже его собрат «красноречие», был вытолкнут с «птичьего двора» науки, и шляется теперь с «краснобайством» по художественной прозе в дали от тихих академических кабинетов. Нет сегодня ни учебников, ни каких либо научных работ по красноречию, а лишь по ораторскому искусству и риторике.
[1] ГАЛЛИЦИЗМ (от лат. gallicus - гальский, с греч. окончанием). Оборот речи, свойственный франк. языку, но не свойственный русскому языку - употребление которого составляет ошибку против чистоты и правильности языка.
[2] Богданович, Ипполит Фёдорович (1743 - 1803). В историю русской литературы вошёл главным образом как автор стихотворной повести (развлекательной поэмы) «Душенька».
[3] Поскольку, так как, потому что.
[4] История слов /Российская академия наук. Отделение литературы и языка: Научный совет «Русский язык: история и современное состояние». Институт русского языка РАН/ Отв. ред. чл.-корр. РАН Н. Ю. Шведова. – М.: Толк, 1994. – 1138 с.
[5] В первой русской «Риторике» 1620 г.
[6] В Словаре Епифания Славинецкого 1670 г.
[7] «Житие протопопа Аввакума».
[8] «Книга толкований».
[9] Впервые термин «семантическое поле» появился в работах Г. Ипсена, в определении которого семантическое поле представляет собой «совокупность слов обладающих общим значением» /Ipsen G. Der Alte Orient unt die Indogermanen. Festschrift fur W.Streitberg. Heidelberg, 1924. P. 30-45.