Медведь появился в своём кабинете в самую рань, что называется ни свет, ни заря. Присев в кресло и бегло обозрев лежащие на столе бумаги, встал и принялся прохаживаться по кабинету, время от времени останавливаясь у окна, бросая взгляд на горы, которые в эти часы имели на редкость чёткие очертания, словно обведённые по контуру чёрной тушью, и барабанил пальцами по подоконнику. Заместитель не заставил себя ждать, появился хмурый, по виду невыспавшийся, и после рукопожатия сел на один из стульев у стены, наблюдая за прохаживающимся начальником.
Медведь прервал свою прогулку и остановился у окна, повернувшись к нему спиной.
- Ну как дела с самолётом, Дража, Вам пришло что-нибудь в голову?
Заместитель кивнул.
- Кое-что пришло. Недавно в Аэрофлоте появилась новая машина, её только что запустили в производство. Она с одним мотором, но говорят мощная, пузатая, с большим салоном — пару коняк за раз может взять. Утверждают, что садиться и взлетать может с огорода. Это то, что нам нужно. Но в стране их пока мало. Если верить разговорам, то всего несколько штук. Думаю, что такой самолёт нам подойдёт.
Медведь опёрся спиной о подоконник.
- Так за чем же дело, Дража?
Уши у заместителя вспыхнули — хоть прикуривай. Он мысленно представил себя мчавшимся на всех парах в столицу, затем блуждающим по коридорам разных главков, или даже прибывшим на какой-нибудь далёкий завод, непременно посреди голой степи, где клепают эти самолёты, едва ли не стоящим на коленях перед разными начальниками в попытках выклянчить этот самый пузатый ероплан — все пялят на него глаза: откуда, мол, взялся этот длинный, и в конце концов вежливо посылают его ко всем чертям. Медведь внимательно следил за лицом заместителя, оценивая и анализируя.
- Не переживайте, Дража. Никуда Вам ехать не придётся. Сейчас мы пригласим «купца Калашникова», Купченко, нашего снабженца, он нам всё устроит.
Заместитель всегда отличался предусмотрительностью. Порой он мог гордиться своей проницательностью. Ещё накануне Купченко был им оповещён и теперь, несмотря на ранний час, как полагал Дража, находился где-то на подходе. Больше того, заместитель заранее отдал распоряжение Петровичу готовить полевое снаряжение, а Блоху дана команда быть наготове. Утаивать это Дража не стал.
Удовлетворенный расторопностью заместителя, Медведь кивал головой.
- Рацию не забудьте включить в снаряжение. Рацию непременно. А пока давайте ещё раз прикинем, где возьмём и куда повезём лошадей.
Карта, извлечённая из сейфа, легла на приставной столик. Заместитель, сощурившись, всмотрелся в неё, нашёл нужное и кончиком тыльной стороны остро заточенного карандаша, показал на кружочек возле голубой жилки, обозначавшей реку.
- Вот, как и намечалось раньше, деревня Чепек, название не переводится, просто Чепек и всё. Там колхоз, имеются лошади. По моим сведениям, колхоз готов сдать их в аренду. Деревня единственная на нашем юге, где имеется посадочная площадка. Будет самолёт — упакуем коней и повезём.
- Дело техники, — заметил Медведь. — А повезём прямо до места, к этой самой избе?
- Хотелось бы, но так не получится, повезём вот сюда. Заместитель тем же карандашом показал место, неподалёку от побережья моря.
- Место называется Пынтей, перевода не знаю, но кажется, в это слово вкладывается какой-то смыл. Кто-то из наших, точно не помню, в шутку назвал это место Полярной Сахарой — большая полоса песков, хоть Дуглас сажай.
Хозяин кабинета склонился над картой, расставив пальцы циркулем, прикинул расстояние от Полярной Сахары до Медвежьего острова, покачал головой.
- А ведь далековато, Дража. Разве поближе нет места?
Заместитель развёл руками.
- Увы, Борис Леонидович, больше такому самолёту сесть негде: всё-таки большая машина — не «кукурузник». Но всё равно выигрыш есть, сами видите. Он провёл карандашом прямую линию от деревни Чепек до Медвежьего острова, а затем линию от Полярной Сахары до того же Медвежьего острова. Сравнение убеждало.
- Если лошади полетят, назовём эту операцию «Конь», то выигрыш в расстоянии перегона каравана получится семикратный.
Медведь, внимательно следивший за перемещением карандаша, согласился.
- Пожалуй Вы, Дража, правы.
Он взглянул на наручные часы, и щека у него нервно дернулась.
- Не спешит наш купец Калашников.
Заместитель, продолжавший изучать лежащую на столе карту, не согласился.
- Думаю, будет вовремя.
Снабженец репутацию не посрамил: явился минуту в минуту. Был Купченко среднего роста, широк в плечах, черняв, быстроглаз, с вишнёво-красным носом — одного взгляда достаточно, чтобы сказать: весьма проворный, ушлый человек. Когда он смотрел на Медведя, в его глазах легко читалось: чего изволите?
Медведь встретил Купченко, стоя посреди своего обширного кабинета, покачиваясь с пяток на носки. Несколько шагов разделяли начальника и подчинённого.
- Скажите, Купченко, — без предисловий начал Медведь, — сколько нам занаряжено финских коттеджей с саунами?
Купченко, не медля с ответом, произнёс скороговоркой.
- Десять штук, Борис Леонидович.
- Десять штук, — повторил вслед за снабженцем Медведь. — А хороши ли эти коттеджи?
Снабженец расплылся в сладостной улыбке.
- Отличные коттеджи, лучше и придумать нельзя: шесть комнат жилых, не считая хозяйственных и разных чуланов, автономное отопление, и всё в северном исполнении. Просто картинки.
Медведь неторопливо вернулся к столу, сел в кресло, в то время как снабженец, полный готовности выполнить любую команду, оставался на своём месте.
- Просто картинки. И где же в данный момент эти коттеджи?
Купченко ответил без раздумий.
- Пять штук на подходе к нам. Ещё пять — на ведомственном складе, ждут нашей команды.
Довольный Медведь прихлопнул ладонью по столу.
- Это хорошо, Купченко, пусть эти картинки, пять отличных коттеджей с сауной, ждут специального распоряжения. Оно последует в своё время. Вы свободны, Купченко.
А когда за снабженцем закрылась дверь, Медведь поднял глаза на заместителя.
- Разве пять отличных коттеджей с сауной не стоят одного самолёта, Дража? Стоят, дорогой, стоят. Пять коттеджей, Дража, — это ключ, который откроет нам все двери, и мы получим самолёт если не первый, то во всяком случае не последний из первой десятки.
Уши заместителя приобрели свой обычный бледно-серый цвет, но вид у него был озадаченный.
- Борис Леонидович, я Вас отлично понимаю, но ведь такая операция, простите, уголовно наказуема.
Медведь усмехнулся.
- Совершенно верно, Дража, уголовно наказуема, за такие дела по головке не гладят, но что прикажете делать: сидеть, сложа руки? Это, Дража, не в наших правилах. Мы идём на риск. Его у нас не любят, к нему не привыкли. Не любите рисковать и Вы. Вам это по долгу службы не положено. Но я возьму этот риск на себя. Все бумаги будут за моей подписью, без чьей-либо визы.
Дело было сделано, коней ожидало путешествие по воздуху. И это произошло.
В молодые годы Петровичу довелось послужить в армии. И не только поесть казённой каши, но и немного повоевать. Впрочем, войны мало не бывает, может хватить и одного часа. Петрович не понаслышке знал, что такое парашют, приходилось ему разглядывать матушку-землю из-под белого купола. Был Петрович в прошлом десантником. Потому-то и определил он переброску лошадей по воздуху как лошадиный десант, в будущем поднимая вверх при упоминании об этой операции большой палец.
Не было и не будет больше такого. Это надо было смотреть. Ероплан-то хоть и большой, пузатый, но на коня не рассчитан. Нет в нём места для стойла. Да если бы и было, кто знает, как конь себя в полёте поведёт. Вдруг взбесится и начнёт брыкаться. Коню ведь машину раздолбать копытами — раз плюнуть. Связывали лошадей крепкими верёвками, валили на брезент и волокли: «Эх взяли, эх подняли!». А ведь тяжелы же бестии, не мелкая скотина. Едва пупы не надорвали, в нутро самолёта втаскивая, но заволокли, погрузили. В полёте же топор наготове держали на случай, если развяжутся. С одним буланым коньком повозиться пришлось: никак не хотел валиться на землю. Недаром про него местный конюх говорил, что очень «китрый» конёк, за ним догляд нужен особый. При погрузке с ним управились, а вот начальник отряда геолог Блох оплошал, не проявил бдительности — рассчитался с ним «китрый» конек по полной: на следующий же день сам убежал и других лошадей за собой увёл. Форменный змей оказался. Последствия были, и ещё какие.
Петрович и много лет спустя укоризненно вздыхал и качал головой.
А геолог Блох спешил — он даже не дал лошадям прийти в себя после двухчасового путешествия по воздуху, распорядился завьючивать. Сам-то он был из тех, кто усталости не ведает и зовётся двужильным. Первый переход продолжался без малого сутки и закончился, когда у лошадей стали подгибаться ноги. Только тогда он не без досады распорядился «бросить якорь» в долине небольшого ручья у подножья холма. Спал он тревожно и недолго и, пробудившись, немедленно высунул голову из палатки и ахнул: лошади исчезли. Его первая, ещё не повергающая в отчаянье мысль была такой: «Далеко они уйти не могли — мы их увидим и нагоним». Кое-как накинув на плечи куртку, с биноклем в руке он взобрался на ближайший холм и обозрел окрестности. Но проклятье — лошади будто растворились.
Коновод неистово орал:
- Это он их сманил, змей буланый, он их увёл. Хитрый сволочь - мы из-за него ещё наплачемся!
Геологу и в самом деле хотелось зареветь белугой, но что слезы: от слёз мало толку — следовало что-то экстренно предпринимать. Совет Петровича из города оказался для него спасительной соломинкой. Вернувшись в лагерь, он сразу схватил в руки микрофон — связь с городом удалось наладить быстро, и разговор с Петровичем состоялся. Геолог говорил рыдающим голосом, сбивался и путался. Петрович его панику не разделял, по обыкновению был деловит и строг, и для порядка вначале пожурил.
- Растяпы, плохо стерегли. Растяпы и ещё раз растяпы. Этим его упреки и ограничились: Петрович понимал — бранью делу не поможешь, хоть от неё охрипни, только полезные советы будут к месту. И он их дал.
- Коней-то хотя бы спутали на ночь?
И услышав, что часть лошадей была всё-таки стреножена, облегчённо вздохнул. Кому-кому, а Петровичу были ведомы лошадиные повадки. Его вздох, уловленный ухом геолога, вселял надежду.
- Слушай, ковбой, внимательно! — закричал в микрофон Петрович так, что в ушах у геолога зазвенело. — Если стреноженные, то далеко не ушли: не стреноженные равняются на стреноженных — это стадный инстинкт! Понял? Рысью они не скачут! Сегодня же вам на помощь вылетит на ероплане Зубалов! Речка поблизости какая-нибудь есть? Ага, есть! Значит сядет где-нибудь на косу. Зубалову и маленькой песчаной косы хватит! Куда могли пойти лошади? Соображай, ковбой! Домой, Блох, домой! Дороги не знают! Это ты у них потом спросишь, знали или нет! Там же оленные ворги проходят, по ним и потопали! Коней с ероплана сразу увидите: кони ведь не суслики! Всё, конец связи, побереги батареи! Желаю удачи!
Зубалов прилетел, ещё на подлёте к лагерю обнаружив лошадей, а потом, покружив в воздухе, присмотрел косу для посадки, на которую и приземлился. Он привёз не только хорошую новость о местонахождении сбежавших лошадей, но и традиционные гостинцы. Среди них была же опять литровая бутыль медицинского, так сказать, на всякий случай. Эх, знал бы бывалый Петрович, чем обернётся эта бутылка, вручил бы кому-нибудь другому. Увы, к числу провидцев он не относился. Лошадей перехватили и вернули в лагерь, кроме «китрого» буланого конька, который ловцам не поддался и на время потерялся в просторах тундры. Судьба его сложилась необычно: он не стал добычей волков, не околел от голода, в конце концов он прибился к стаду оленей и провёл в их компании пару месяцев. Но история с лошадьми стоила отряду Блохина потерей драгоценного времени, задержав на целую неделю. А ведь осень уже стучалась в дверь и поторапливала. И эта потерянная неделя в конечном счёте имела свои последствия.