Старший следователь госбезопасности Сытов пребывал в своём скромном кабинете (пенальчике, как он про себя иногда не без ласковости его называл), который и в самом деле был узок и совсем невелик, обставлен строго, без малейшего намёка на излишество. В помещении кроме письменного стола имелся покрашенный серой краской сейф (как обойтись без бронированного хранилища деловых бумаг в кабинете следователя госбезопасности?), книжный шкаф, несколько стульев, обитые зелёным сукном, вешалка в виде металлического шеста с рожками, на котором, висело либо пальто, либо шинель хозяина кабинета и его же форменная фуражка. На полупустом письменном столе ничего примечательного, кроме небольшого графина — изделия старинного, возможно, девятнадцатого века — со стеклянной пробкой в виде головы задумчивого льва, всегда обращённой к посетителям, что-то вроде кабинетного талисмана. Вот и вся обстановка. Согласитесь-не густо. Имелся на столе и телефонный аппарат отечественного производства, серенький, отнюдь не зловещего чекистского вида, при виде которого у слабонервных начинались трястись поджилки, а также настольная лампа — предмет заурядный, но без которого не обходится ни одно казённое помещение. Все эти предметы должны располагать к доверительной беседе, разговору по душам.
Хозяин кабинета был при форме: в офицерском мундире с жёлтыми погонами, на которых серебрились две звездочки, означавшие, что Сытов некоторое время назад, хоть и со значительным опозданием, всё-таки поднялся по служебной лестнице став подполковником. Перед следователем на столе лежали бумаги, с содержанием которых, пробежав по ним глазами, он только что ознакомился. Подполковник находился в странном расположении духа, испытывая удовлетворение от присвоения очередного долгожданного и, в чём он ни минуты не сомневался, заслуженного воинского звания, и горечь от обременяющего его совесть сознания очевидного провала возложенного на него, опытнейшего следователя госбезопасности, задания по выявлению и разоблачению загадочного агента идеологических противников, если говорить языком уголовников — некоего политического пахана по кличке Капитан. Удивительно, что, вопреки действующим в органах госбезопасности правилам, после случившегося не последовало взыскания, а ведь могло произойти всякое, вплоть до понижения в должности. Это означало, ни много ни мало, что где-то наверху существует пока ещё им не вычисленная сильная рука, уберёгшая его от неприятностей и даже поощрившая очередной звёздочкой на погонах. Но с другой стороны, сколько бы он косвенно ни намекал на объективные причины, помешавшие ему схватить агента за шкирку, коллеги знают, и их на бобах не проведёшь, что он оплошал. Что-то ему помешало. Кто-то оказал ему коварное противодействие. Он это печёнкой чувствовал. Оплошал из-за своей гнусной склонности к показной либеральности. Полагал подполковник Сытов не без основания, что кто-то невольно, а может и с умыслом, вставил ему палки в колёса, кое с кем в порядке упреждения следовало не цацкаться, говорить суровым языком тюремного надзирателя и кому-то даже, не церемонясь, грозить кулаком. Он, если угодно, мог показать на них пальцем. И к ним в данный момент размышляющий за своим письменным столом старший следователь госбезопасности подполковник Сытов испытывал возрастающую неприязнь, готовую перерасти в ненависть. Это они, и в первую очередь самодовольный начальник по прозвищу Медведь, по мнению старшего следователя, не очень оправданным путём протиснувшийся в безупречную техническую номенклатуру великой страны, и этот очкастый Блох-Блохин, чья биография — сплошное следственное дело, нагло возникшие на пути, помешали довести до конца операцию по расследованию. Как помешали? Каким образом? На этот вопрос у подполковника Сытова ответа пока не имелось. Но зато была уверенность, что ответ будет найден.
- Ну, погодите, ещё не вечер, — прошептал старший следователь госбезопасности подполковник Сытов.
В этот момент дверь в кабинет с противным скрипом отворилась, и в помещение бесцеремонно ввалился коллега (он был много моложе, но в том же воинском звании, что и Сытов), держа в руках развёрнутую газету.
- Не желаешь ли ознакомиться? — произнёс он с хамоватой улыбкой, в которой и неискушенный мог без труда подметить немалую толику злорадства.
Сытов испытал внутреннее напряжение, но вида, конечно, не подал. С показным равнодушием взял газету и, притворно зевнув, задал встречный вопрос.
- О чём пишут акулы пера? Что прикажешь читать?
Коллега, коренастый подполковник с бульдожьим лицом, усмехнулся и провёл пальцем по названию статьи.
- Вот это. А пишут вовсе не акулы пера, а твои подопечные геологи. У них, если верить написанному, наметился большой служебный успех, на государственную премию тянут.
Как ни старался старший следователь госбезопасности Сытов, но его хвалёная выдержка подвела, на сей раз не выдержала почтеннейшая психологической нагрузки, которая в последнее время перепадала сидящему за столом солидными порциями.
- Неужто на государственную? — промямлил он, с трудом скрывая досаду. — Если на государственную, то, конечно, нужно почитать.
Коренастый подполковник тотчас подметил перемены на лице коллеги, не без удовольствия ухмыльнулся, оставил газету на столе и вышел.
- Так что же они пишут? — делая на лице гримасы отвращения, произнёс вполголоса подполковник Сытов, пробегая глазами заголовки и остановившись на одном, набранном крупным шрифтом: ВОЛНОВЫЕ КОЛЕБАНИЯ ЗЕМНОЙ КОРЫ ВСЁ-ТАКИ СУЩЕСТВУЮТ.
- Поди ж ты, прямо-таки существуют. А мне доводилось слышать иное. Надо бы навести справки.
В следующий момент подполковника буквально осенило. Родившаяся в голове идея заставила его встать с кресла и сделать несколько шагов по кабинету. Единственный раз за время его обитания в этом не столько уютном, сколько строгом кабинете ему, предпочитающему крепкий чай, захотелось выпить глоток холодной воды. Он плеснул в стакан из графина.
- Кто у нас наблюдающий в этом «медвежьем логове»? Если не ошибаюсь, какой-то Шерстнёв.
Сытов славился хорошей памятью — уж что-что, а телефонные номера он запоминал после первого же прочтения, но вот телефон начальника отдела кадров геологов вдруг взял и стерся из нее. Ему пришлось покинуть свой кабинет и отправиться в другой, где за высокой отгородкой сидел пожилой капитан, заведующий архивом «наблюдателей», в веденье которого находился журнал учёта внештатных агентов. Но это составляло только часть обязанностей: на его немолодых плечах лежал ещё и надзор за хранением специальной документации. На полках стеллажей от пола до потолка хранилось много папок, а в них — пожелтевшая бумага с напечатанными на пишущих машинках буквами, исписанная чернилами и карандашом, разборчивым и не очень почерком, разобрать который под силу лишь опытному криминалисту. Но подполковника госбезопасности Сытова не интересовали дела давно минувших дней, ему всего-навсего требовалось узнать номер телефона начальника какого-то заурядного отдела кадров. Конечно он, в конце концов, мог отыскать его и в обычной телефонной книге, которая, однако, по странной традиции в управлениях, занятых деликатными делами, часто отсутствовала. Пожилой капитан существовал среди бумаг и с годами его лицо приобрело цвет старой бумаги, желтовато-серый. Оно находилось в той стадии превращения, когда цвет волос, глаз и губ становятся одинаково серыми, а голос делается неизменно ворчливым вне зависимости от воинского звания собеседника. Капитан делал замечания всем, кого видели его утомлённые от соседства с бумагами глаза, не преминул он вежливо ругнуть и новоиспечённого подполковника, посоветовав ему поменьше курить, хотя коллегам было известно, что Сытов не переносит и запаха табака. Заполучив номер и отложив его в памяти, подполковник госбезопасности поспешил в свой кабинет и тотчас поднял трубку телефонного аппарата. Голос на другом конце провода был ему знаком, и это его приятно удивило, так как до него доходили слухи о замене главного кадровика геологов на другого сотрудника. Новому пришлось бы делать словесное представление и пояснять деликатность возглавляемого на него задания, подчеркивая необходимость действовать осторожно, следовать букве инструкции, не вызывая подозрения окружающих, дабы не скомпрометировать «наблюдающего». С лицом, знакомым и имеющим опыт общения с органами госбезопасности, разговаривать было значительно проще.
Поздоровавшись и коротко назвавшись, подполковник дал указание направить к нему геолога Шерстнёва для беседы на специальную тему, касающуюся исключительно геологических проблем, в разъяснении которых у государственных органов имеется убедительная необходимость. Подполковник не торопил, но просил «наблюдающего» не задерживаться, а главного кадровика, соответственно, сориентировавшись, предупредить названное лицо и согласовать с ним, подполковником Сытовым, дату и время визита «наблюдающего».
Ответ последовал почти незамедлительно: геолог Шерстнёв проявил готовность беседовать с подполковником госбезопасности в тот же день.
- Отлично, лучшего и желать нельзя, — произнёс подполковник и во второй раз за этот день, как, кстати, и за всё время пребывания в этом кабинете, выпил пару глотков холодной воды.
Геолог Шерстнёв появился в назначенном месте сразу после полудня. Погода была не из лучших: дождило, низкие рваные облака цеплялись за верхушку только что построенной телевизионной вышки. В полуденный час, над городом повис сумрак, и многие окна в учреждении, куда направлялся геолог, светились от включённых лампочек.
«Они не дремлют», — без намёка на юмор подумал Шерстнёв, ощущая некоторый холодок между лопатками. Здание, в котором сотрудники за плотно зашторенными окнами при включённых лампах не позволяли себе дремать, особо не отличалось от других — обычный двухэтажный дом с одним парадным входом, с серой, кое-где облупившейся штукатуркой, не выступающий из шеренги строений в сторону пешеходной части улицы, но и не отодвинутый от неё в глубь. Дом как дом, но тем не менее чем-то настораживающий, и не только небольшой вывеской на массивных дверях парадного входа, поясняющей, чем заняты сотрудники этого учреждения, но и ещё чем-то трудно объяснимым, возможно, флюидами, исходящими изнутри, что заставляло проходящих мимо него невольно втягивать голову в плечи.
Дождь уже изрядно подмочил плечи геолога Шерстнёва, но к парадному входу в здание с вывеской он направился не сразу, а прошёл вначале мимо, повернув голову в противоположную сторону. И лишь оставив объект за спиной, сделав лишних шагов пятьдесят, он круто повернулся и скачками направился к массивным дверям, бросая налево и направо подозрительные взгляды. В вестибюле, поделённом на две части высоким барьером-стойкой, его уже ждали. Дежурный лейтенант с тонким неулыбчиво-вежливым лицом пристально, будто сличал его внешность с фотографией, всмотрелся в Шерстнёва, а затем вручил ему пропуск и со словами «Вас ждут» приоткрыл дверцу для прохода во внутрь, добавив: «Вам на второй этаж, третий кабинет налево».
Следователь госбезопасности подполковник Сытов встретил «наблюдающего» как отец заждавшийся дорогого сыночка.
- Проходите, раздевайтесь, чувствуйте себя как дома. Чтобы гость, упаси боже, не ощутил себя в качестве допрашиваемого, следователь госбезопасности демонстративно не занял своё место за письменным столом. Усадив приглашённого на один из стульев, он присел рядом, едва не касаясь его коленей своими.
- Не буду лукавить, что оторвал Вас от работы не для праздной беседы. Чужой труд, особенно интеллектуальный, нас приучили уважать ещё с курсантской скамьи. Увы, возникла крайняя необходимость. Должен признаться, что из-за специфики нашего образования многое, что происходит вокруг нас, не всегда бывает нашему брату военному понятным до конца. Мы нуждаемся в помощи, в разъяснениях, консультациях едва ли не каждый день, приходится непрерывно учиться — это наш удел до старости, до которой многие из нас, видимо, по причине специфики нашей работы не доживают.
С этими словами хозяин кабинета взял со стола газету со статьёй о волновых колебаниях земли и протянул её гостю.
- Что Вы можете сказать по поводу этой публикации? Что Вы думаете об этих волнах, и что думают по этому поводу другие учёные-специалисты в своём деле? Говорите откровенно, не стесняйтесь: нас никто не слушает, и наш разговор останется между нами. Даю Вам слово офицера.
Приглашённый, увы, не чувствовал себя гостем — сидел так, словно проглотил аршин, заметив про себя: «Знаем мы ваше офицерское слово», принял решение вести беседу с наивысшей осторожностью.
- Волновые колебания? Раньше это было модной темой, существовала такая гипотеза, но сейчас о ней почти забыли.
Услышав такие слова, хозяин кабинета как будто даже огорчился.
- Забыли. Как же можно забыть хорошую гипотезу? Простите, но мне это непонятно.
Геолог Шерстнёв ненавидел гипотезу волновых движений всеми фибрами души. Он был индивидуумом, и у него имелась давно выношенная, но пока тщательно скрываемая, своя, весьма дерзкая гипотеза. Носители же дерзких гипотез редко следуют спасительным принципам осторожности. Сердце геолога взбунтовалось, он покраснел, почесал поросшую белёсым пухом щеку и взорвался.
- Это была плохая гипотеза. Несостоятельная. Построенная на песке.
Хозяин кабинета прикинулся удивлённым.
- Простите, а Вы не преувеличиваете? Может быть, всё-таки они существуют, эти самые волновые колебания.
Лицо геолога Шерстнёва пылало, как красный мак, он был готов стучать ногами об пол.
- Всё на песке. Я, конечно, фигура в науке небольшая, но есть фигуры покрупнее. Обратитесь к ним, например, к профессору Богрицкому, и уж если он Вас не убедит, тогда знаете ли... — геолог развёл руками. — Кое-кто проталкивает эту гипотезу, если хотите знать, силовыми приёмами. Через людей норовят перешагнуть.
Геолог Шерстнёв вынул из кармана носовой платок и вытер им вспотевший лоб. Хозяин кабинета с трудом подавлял рвавшееся наружу глубокое удовлетворение, граничившее с радостью. И если гостю хотелось топать ногами, то старшему следователю госбезопасности подполковнику Сытову хотелось ударить в ладоши.
- Кто же эти кое-кто? Почему эти кое-кто норовят ввести в заблуждение научную общественность? — произнёс он, с трудом натягивая на лицо маску равнодушия.
- Язык бывает не всегда враг своему хозяину: иногда он приходит к нему на выручку, прилипнув к нёбу, давая хозяину время одуматься. Так случилось и с геологом Шерстнёвым — краску на его лице сменила бледность, он с тоской взглянул на стену, в скромной раме висел большой портрет человека в фуражке с козлиной бородкой, словно ища у него поддержки и защиты и, прочитав в его твёрдом взгляде, что рубикон перейдён и потому нечего играть с государственными органами в кошки-мышки, нужно раскалываться до конца, произнёс упавшим голосом.
- Я назову Вам имена, но попрошу…
- И просить не нужно: я же дал Вам офицерское слово.
Приглашённый тяжело вздохнул.
- Заводила у них сам Медведь.
Хозяин кабинета понимающе кивнул.
- Я Вас понимаю: вы имеете ввиду Вашего начальника.
Последовал утвердительный кивок приглашённого.
- Да, я имел ввиду его, а правая рука в этом деле у него некто Блох.
Старший следователь госбезопасности подполковник Сытов наморщил лоб, делая вид, что вспоминает.
- Блох. Что-то слышал о нём. Человек с каким-то сомнительным прошлым. У меня к Вам ещё один вопрос как к профессионалу: как Вы думаете, пойдёт ли впрок эта самая, как я заметил, очень несимпатичная Вам гипотеза, на пользу промышленного развития нашей страны или она может повредить, скажем так, если не прямо, то косвенно?
Приступ полемического задора вновь всколыхнул геолога Шерстнёва. Он махнул рукой, отметая прочь сомнения.
Только вред. Никакой пользы. Это однозначно.
Хозяин кабинета сокрушённо покачал головой.
- Ай-яй-яй, как нехорошо. Наука должна содействовать, а здесь вред.
Шерстнёв почувствовал, что хватил лишнего, и приуныл. Дело следовало как-то поправить, но как его теперь поправишь? Разве что поймать выскочившие слова и вернуть их обратно. Но слово не воробей. Он стал было объяснять, что это его личное мнение, а на полную правоту он не претендует и готов согласиться если его убедят в обратном. Хозяин кабинета вежливо прервал, пояснив, что он именно так его и понял, только так и никак иначе, и уже в третий раз напомнил, что дал слово о неразглашении.
- Вы прочли мне лекцию и не более того, — заверил он геолога, беря его под локоток и провожая до двери кабинета.
Перед выходом на улицу Шерстнёв надвинул вязаную шапочку до самых бровей, поднял воротник плаща и сгорбился. Расстояние до тротуара он преодолел рекордным скачком и пошёл прочь, не глядя по сторонам. А подполковник Сытов, вернувшись в своё кресло, закинул ладони за голову.
«Значит Медведь, значит Блох. Хорошая мысль посоветоваться с этим академиком Богрицким — он, видимо, в науке большая шишка. Всё-таки Вы умеете работать, гражданин Сытов».
Он сидел и размышлял, а летний дождь стучал и стучал по наличнику окна.